Олег Львов - Проклятая рота

«Ага, отпустят, – сказал ехидный внутренний голос. – Ты идиот, если в это веришь. Позволят отойти на сотню шагов, чтобы слова не нарушать, а потом всадят стрелу в спину! Или вообще не станут возиться с данным тебе обещанием, убьют на месте! Одумайся!».

Мда, «подозрительность» – мое второе имя, а первое, кстати – «большая».

– Ну, что надумал? – спросил сотник.

– Барон Стамп будет сильно сердиться, что вы меня тут держите, – сказал я, изображая праведный гнев.

Да, рассказать все, конечно, можно, но даже если меня не зарежут, точно свинью, как жить с сознанием того, что я предал всех, начиная с Оо и заканчивая Лордом Проклятым? Подставил тех, кто не стал меня убивать, принял в свои ряды, сражался со мной плечом к плечу? Не выдал инквизиторам, слугам Желтого Садовника, хотя это был самый простой выход для роты!

– Опять эта сказка про белого бегемота, – сотник вздохнул. – Отвяжите его.

Нас со столбом разлучили, и я оказался стоящим с заломленными за спину руками.

Первый удар последовал в пах, и я просто не знаю, отчего я не заорал, должно быть лишь потому, что от боли у меня перехватило горло. Захрустели под кулаками ребра, досталось моему многострадальному носу, а после увесистого тычка в живот мой мочевой пузырь все же не выдержал.

Эх, блин, последний раз я такое себе позволял года в три, наверное… Стыдно, проклятье, но с одной стороны, а с другой, немного жаль, что не нассал сотнику на сапоги.

– Ну что, тебе не стало думаться лучше? Кто ты такой? Что делал в лесу?

– Выполнял задание… – выдавил я через сжатые зубы. – Особое…

От ударов башка у меня загудела, возникло ощущение, что я сижу в огромном колоколе, а тот качается туда-сюда. Нет, мне довелось получать по физиономии, и не раз, но в обычных драках, не особенно долгих, и там я всегда мог ответить или увернуться, или удрать, если все сложилось очень уж плохо.

Сейчас мне оставалось только терпеть.

– Ну что? Ничего не хочешь мне сказать? – голос сотника звучал скучно, садистом он не был и удовольствия от моего избиения не получал – это было лишь частью работы, точно такой же, как сражения, долгие переходы и мародерство по деревням.

Зато его подопечные веселились вовсю, гыгыкали и хихикали точно идиоты.

Сил на то, чтобы говорить, у меня не осталось, и я помотал головой – эх, суки, дайте мне только шанс, отпустите на секундочку, я вас всех голыми руками передавлю, одного за другим…

Что бы ни говорили о любви, ненависть тоже большая сила.

– Скажешь… позже… зачем… упорствуешь? – каждое слово сопровождалось ударом, и бил он туда, где уже имелись синяки, и казалось, что от макушки до паха у меня на организме не осталось целого места.

Ага, а вот и по колену… по одному, по другому… они ж у меня травмированные!

Хотя нет, это в другом теле, у этого вроде бы здоровые… Пока.

Я терпел, поплотнее стискивал зубы, держался на упрямстве и еще на убежденности, что терять мне, в общем, нечего – мое путешествие из тела в тело доказало, что такая штука, как душа, существует в самом деле, а значит, если я тут сдохну, то запросто могу угодить еще в какой-нибудь мир, скажем, типа мусульманского рая, где текут реки из вина, а на берегах сидят готовые на все симпатичные девчонки.

Как долго это продолжалось, сказать не могу, но когда я выплыл из багрового тумана боли, вокруг было темно.

– Упорный, – протянул сотник с некоторой, как мне показалось, долей уважения. – Подумай до утра, если на рассвете не заговоришь, то мы распорем тебе брюхо и бросим подыхать.

Все ясно, фуражиры, они же мародеры, собрались сваливать.

Физиономии сотника я во мраке видеть не мог, черная кожа делала его почти невидимкой, но то, что он потирает отбитые об меня кулаки, разглядел, и это принесло мне некоторое удовлетворение.

Меня привязали обратно к столбу, стянув запястья так, что я закряхтел от боли. Кто-то шлепнул меня по макушке, раздался довольный смешок, за ним топот, и я обнаружил, что остался один.

Самый момент, чтобы провести инвентаризацию, понять, что мне отбили.

Болело все, но как-то равномерно, без очагов, зубы все находились на местах, хотя два или три шатались. Ноги и руки сгибались, в ребрах не кололо, голову поворачивать я мог, видел и слышал нормально, разве что мешала корка из засохшей крови на физиономии.

По первому впечатлению я дешево отделался, хотя, может быть, мне отбили почки или еще чего похуже, так что я обречен теперь всю жизнь провести около туалета, а на женщин глядеть лишь в эстетических целях.

На костре неподалеку вновь что-то жарили, но на этот раз запах горелого мяса и жира вызывал у меня лишь отвращение. Хотелось пить, и понемногу начинали неметь пальцы рук – эти уроды затянули веревки слишком туго, и если так дело пойдет, то к утру кисти отвалятся сами.

Затем я вроде бы провалился в беспамятство, а когда очнулся, то обнаружил, что вокруг глухая ночь. Костры погасли, в шатрах затихло всякое движение, остались только часовые, около лошадей, у телег и по периметру лагеря я мог видеть троих, как они ходят туда-сюда, зевают, трут физиономии.

На донесшийся из леса визгливый стон я не обратил внимания, но когда он повторился, я насторожился – это же голос грызца, а им пользуются разведчики Вихря! Часовые на этот звук внимания не обратили, привыкли, что такое постоянно раздается из чащи.

Еще через какое-то время я уловил шорох, а через миг жесткая ладонь зажал мне рот, и знакомый голос прошептал в ухо:

– Тихо. Свои.

Надо же, Игген! Меня пришли выручать!

Сердце забилось с бешеной силой, облегчение накатило горячей волной, и я чуть не засмеялся.

– Сейчас я тебя освобожу, только не дергайся, – продолжил он, и я ощутил холодное прикосновение ножа к запястьям. – Чем от тебя воняет, Рыжий? Неужели ты обоссался?

– От радости, когда тебя заметил, – ответил я и тут же прикусил губу, чтобы не вскрикнуть.

Освобожденные руки закололо так, словно они угодили в пасть хищнику с очень мелкими зубами. Я сумел перевернуться на живот и лечь на землю, хотя тело отозвалось на это движение вспышкой боли.

– Ползти сможешь? – спросил Игген.

– Сейчас, только очухаюсь немного.

Но когда я попробовал двигаться, отталкиваясь от земли, выяснилось, что мышцы меня не слушаются. Идти бы я, пожалуй, еще смог, но вот изобразить тихое передвижение по-пластунски оказался не в силах.

– Ясно. Лежи пока, – и Игген издал негромкий мелодичный свист, какой может произвести ночное насекомое.

Один из часовых глянул в сторону столбов.

Из леса в ответ прилетел вопль недовольного жизнью грызца, и тут же второй принесся с другой стороны дороги. Мгновение ничего не происходило, а затем за телегами поднялась суматоха – кто-то заорал, кто-то затопал сапожищами.