Закон Арены - Дмитрий Олегович Силлов
– Я тронут, – перебил женщину академик. – Но простите, я не поклонник душещипательных историй. В общем, смотрите.
Он ткнул пальцем в монитор, на который мелким шрифтом была выведена куча слов и символов, совершенно непонятных обычному человеку.
– Сами видите, процент неповрежденных клеток крайне мал, но шанс на репродукцию есть. С учетом доступных мне технологий, я бы сказал, довольно уверенный шанс.
– Профессор, я…
– Академик, – жестко прервал женщину Захаров. – И прошу не перебивать, когда я говорю.
– Да, конечно…
– Так вот. Как я уже говорил, свободных матриц у меня нет – все, что были, заняты, и даже если б я очень захотел, запущенные процессы репродукции вспять уже не повернуть. Но есть один вариант.
Женщина молчала, но ее глаза говорили многое. Академик внимательно посмотрел на нее, кивнул и продолжил:
– Вижу, вы действительно очень хотите вернуть к жизни вашу дочь. Что ж, полагаю, такой шанс есть даже с учетом неважного состояния исходных клеток предоставленного образца. И есть он потому, что ваши собственные клетки организма являются, по сути, матрицей для вашего ребенка. Понимаете, о чем я?
– Н-нет… Извините, я простая женщина, и моему разуму недоступна даже половина того, что вы сейчас произнесли…
– Хорошо, – усмехнулся Захаров. – Попробую выражаться менее сложно. Помнится, вы сказали, что готовы на все ради того, чтобы вернуть вашего ребенка. Я ничего не путаю?
– Нет! – воскликнула женщина. – Конечно нет! Все что угодно, только скажите что.
– Скажу, конечно.
Академик с интересом смотрел на посетительницу, от волнения бледную словно смерть, – видимо, Захарову были не чужды и психологические эксперименты.
– Поскольку ваше тело генетически является исходной матрицей для вашего ребенка, оно идеально подойдет и для его репродукции. При этом с высочайшей вероятностью будет полностью утрачена ваша личность. Но ваше тело не умрет. Оно трансформируется согласно коду, записанному в клетках вашей дочери, – физически вы станете ею. Но при этом ваша личность, скорее всего, будет стерта.
Видно было, что и сейчас женщина далеко не все поняла из слов академика.
– То есть я должна умереть, чтобы моя дочь ожила?
Захаров сделал неопределенный жест пальцами в воздухе.
– Ну… скажем так, вы как личность со своими воспоминаниями о себе, своем прошлом, обо всем, что вам дорого, – да, исчезнете, скорее всего, полностью. Но ваша дочь оживет…
– Я согласна, – перебила женщина академика.
Захаров усмехнулся.
– Я просил меня не перебивать, так как еще не все сказал. А именно – о рисках. Как я уже говорил, клетки исходного материала не в лучшем состоянии, потому я не могу гарантировать, что все пройдет гладко. Также хочу уведомить вас, что раньше подобных экспериментов я не проводил, хотя теоретически предполагал, что такое возможно. То есть процент успеха невелик, и даже в случае удачного завершения эксперимента я не уверен, что на выходе ваша дочь получится именно такой, какой была перед своей гибелью. Правда, есть и хорошая новость. Поскольку вы являетесь матерью образца… хммм… вашего ребенка, то совместимость тканей будет практически идеальной. Иными словами, процесс репродукции займет считаные часы в отличие от работы с искусственной матрицей.
Женщина тяжело смотрела на ученого. И когда он остановился, чтобы перевести дух, тихо спросила:
– Вы сказали все, что хотели? Я могу говорить?
– Да-да, конечно, – отозвался Захаров. – Жду вашего решения.
– В моем мире смерть постоянно ходит рядом, – медленно произнесла женщина. – Мы рождаемся, готовые умереть, и умираем так, словно ненадолго отходим в крепость для того, чтобы перегруппироваться и снова ринуться в бой. Мы верим, что в Краю вечной войны наши души не сидят без дела, а в битвах готовятся к перерождению, чтобы снова стать бойцами, воюющими за свой народ. Потому мы всегда рады умереть за то, что нам дорого, за то, во что мы верим, за наш народ, за наших детей. Потому не спрашивай меня, человек в белых одеждах, готова ли я погибнуть для того, чтобы мой ребенок вернулся к жизни. Просто не трать более времени на длинные и непонятные для меня речи, а лишь скажи, что я должна для этого сделать.
Захаров снял очки, протер их рукавом халата и снова водрузил на нос.
– Признаться, я впечатлен, – сказал он. – Что ж, в таком случае и правда, давайте больше не будем терять времени. Вон там, в углу стоит емкость, которую мы называем автоклавом. Ложитесь туда. Не обещаю, что процесс будет безболезненным, но заверяю вас, что лично я сделаю все для удачного завершения эксперимента.
* * *
– Первая Арена на десять утра назначена, – сказал Гром. – Пока можете в гостинице над баром переночевать.
И показал на двухэтажное строение, над входом в которое висела вывеска «Бар/гостиница “Восемь зиверт”».
– Странная мода в Зоне называть бары в честь смертельных доз радиации, – заметил я.
– Своего рода реклама, – заметил Климентий. – Глянешь на вывеску, осознаешь, сколько доз нахватал, пока лазил по радиационным могильникам в поисках артефактов, плюнешь – и пойдешь ни в чем себе не отказывать, как в последний раз.
– Логично, – хмыкнул Гром. – Ну что, хорошо отдохнуть вам, сталкеры, перед Ареной.
…В этом баре оружие не сдавали. Наверно, потому, что это было внутреннее заведение группировки, в которой дисциплина возведена в культ. Ну, это я так думал. На деле оказалось, что все несколько иначе.
– В баре ни с кем не цепляйся, – наставлял меня Климентий на пути к заведению. – На базе наемников все строго, но бар – это место для того, чтобы оттянуться. Если наемник убил наемника или гостя на территории базы, наказание – смерть. Но если в баре – крупный штраф плюс выполнение одного заказа бесплатно. Тоже неприятно, но не фатально, пережить можно. Ты не наемник, то есть штраф за тебя будет небольшой. Плюс за твою голову объявлена награда, которая тот штраф однозначно перекроет.
– Так, может, ну его к черту, тот бар? – поинтересовался я.
– Ночевать-то где-то надо, – вздохнул Климентий. – Не под кустом же, замерзнем на фиг – ночи нынче холодные. К тому же тебе нормально отдохнуть надо перед боем. Ты капюшон надвинь посильнее, авось не узнают. Я быстро нам раздельные номера куплю, жратву наверх закажем, глядишь, обойдется.
– Ну, как скажешь, выпускающий, – усмехнулся я. – Кстати, откуда тебя так хорошо знают наемники?
– Работал я тут, – буркнул Климентий.
– Выпускающим?
– Ага, выпускающим.
– Ну ладно, не хочешь – не говори, – пожал плечами
