Имперец. Том 5 - Владимир Кощеев
А чуть дальше за второй линией укреплений — ЛЭП, которая нам-то и нужна.
Мы с Ермаковым припустили по снегу, не позволяя себе тонуть в сугробах техниками Воды и Воздуха. Немцы открыли по нам беглый огонь, я же угостил их ледяными пулями.
Никогда не ходил в лобовую атаку, интересный опыт.
Каждый выстрел как далекий щелчок, каждое попадание моей пули — короткий вскрик. Я мечусь влево, вправо, мешая немцам прицелиться. Щит трещит от попаданий, но держится.
Грохочет арта, рычит техника, магия тысячами иголок щекочет костяшки пальцев.
Я мечусь вправо. Влево. Вправо. Влево.
Мир замедляется, смазывается.
Теряется.
Рядом Ермаков разворачивает виртуозную огненную технику, и окопы с немцами вспыхивают, словно облитые бензином. Люди выпрыгивают оттуда, катаются по снегу, пытаясь себя потушить, но их тут же добивают мои ледяные пули.
Один маг может остановить танковую дивизию, а что сделают два с пехотой?
Фарш.
За каждую каплю пролитой русской крови.
Огонь разбегался вправо и влево, очерчивая кривую линию границы, освещая оборонные укрепления. А я несся по снежному покрову и понимал, что обрубить электричество — мало.
Это улучшит ситуацию, но все равно слишком много крови будет пролито.
Нашей крови.
Я перемахнул через полыхающий окоп и, не останавливаясь, рванул дальше.
— Алекс! Алекс, ты что творишь⁈ — орал наушник голосом Ермакова.
Жизнь твою спасаю, салага. Твою и еще сотни бойцов за нашей спиной.
Я делаю вдох. И выдох. Шаг. Взмах рукой.
Никогда раньше не задумывался, что каждое мое движение, каждая моя мысль — это электричество. Человек — это биологический компьютер со свободой воли.
Свободой воли выбирать: умереть, защищая свою страну, или спрятаться под мамкину юбку.
Свободой воли стоять в полный рост или скрючиться на коленях.
Свободой воли помнить погибших или забыть.
В той жизни у меня осталась маленькая записная книжка. Синей ручкой там был нарисован Вечный огонь, а ниже — список из имен и фамилий.
Это случилось за пару дней до дембеля, когда привезли необстрелянных пацанов нам на замену. Командир тогда попросил нас по-человечески — сходите в горы последний раз. Молодняк отправлять было жалко, если бы там кто-то и засел, их бы всех положили. А мы-то уже профессиональные бойцы, выносим такие места на раз-два.
По документам мы были уже свободны, на каждого был билет в Ташкент. У нас была свобода воли соглашаться или отказаться.
Каждый выбирает сам, брать ему в руки оружие или нет.
И каждый из нас тогда взял.
И почти никто не вернулся.
Мы выбили духов. Мы чуть-чуть продлили молодняку жизнь. Повысили их шансы на выживание. Каждый из нас получил свой билет в Ташкент. Кто-то в салоне самолета, а кто-то в его брюхе.
Я был из тех, кто вернулся оттуда, чтобы навсегда остаться там. Вернулся и записал все имена, чтобы помнить. Это была моя свобода воли. Я выбрал помнить каждого из них.
И даже когда мир терял реальность, отправляя меня обратно в мое самое первое пекло, я вставал и брал оружие.
Свобода воли — это не только жить. Но и умирать на своих условиях.
Я подлетел под гудящие провода и рубанул воздух ребром ладони. Толстый трос порезало пополам и он, искря, рухнул вниз, прямо мне в руку.
Электричество должно было сжечь меня в мгновение ока на месте, но стихия во мне пробудилась.
Мне не надо было знать, где здесь системы противовоздушной обороны, я чувствовал каждый электрический прибор на километры вокруг.
Вышки связи искрили и загорались.
Танки и БТРы замыкало.
Ракеты ПВО палили друг по другу и по своим расположениям.
Провода ЛЭП над головой гудели и накалялись, перераспределяя мощности, куда мне нужно. Шаровые молнии, срывающиеся с моих пальцев, мчались к такой уязвимой технике.
Я сжимал голой рукой высоковольтный провод, и мир вокруг искрил.
В нескольких метрах от меня стоял Ермаков и смотрел на меня широко распахнутыми глазами, от чего казался еще моложе, еще восторженнее.
Я — выбираю помнить каждую жизнь, что отнял, и каждую жизнь, которую не сберег. И электричество в моем теле будет хранить их имена всю мою жизнь.
Все мои жизни.
Выводу Советских войск из Афгана посвящается.
Глава 12
Москва, Имперская высотка, Василиса Корсакова
По вечерам девушки собирались у Василисы. Технически это, конечно, была квартира князя Калужского, но друзья их уже давно считали единым целым. Они сидели в гостиной, пили вино, болтали о всякой ерунде, старательно обходя единственную интересовавшую их тему — войну. Войну и ребят, что на нее отправились.
Цесаревич вернулся в Москву, но Александр — нет, а потому Василиса который день пребывала на грани отчаяния и истерики. Держалась девушка исключительно потому, что работала все возможное время, стараясь забить голову чем угодно, кроме страшных мыслей.
Давно не было вестей и от Алексея Ермакова, и Дарья, хоть и держала лицо, как следует любой княжне, но с каждым днем становилась все бледнее, а глаза горели все яростнее. Демидова думать о самом страшном боялась, но не думать не могла.
Нарышкина и Румянцева старались как-то отвлечь подруг от гнетущих мыслей. Но при этом чувствовали себя немного виноватыми — ведь их женихи в боях не участвовали по уважительным причинам.
Но разве существует хотя бы одна причина, по которой кто-то идет под пули, а кто-то нет?
Впрочем, и это они не обсуждали. Сегодня вот Василиса жаловалась, что приглашения на свадьбу отпечатали скверно, и как будто это была самая большая проблема для всех присутствующих.
Пока вдруг какое-то веселенькое кинцо, болтающее фоном для девичьих посиделок, не оборвалось.
— Мы прерываем эфир для срочного выпуска новостей! — заговорила с экрана красивая ведущая с неестественно-серьезным выражением на кукольном лице. — Только что поступила информация, что наша армия прорвала немецкие укрепления и продолжила наступление по территории врага. Министерство обороны любезно предоставило нам уникальные кадры, которыми мы готовы поделиться!
— Господи… — прошептала Демидова, приложив пальцы к губам.
Василиса же просто замерла в кресле и, казалось, перестала дышать.
На огромном экране искрила немецкая техника, кривая линия горящих окопов разрезала темноту, какие-то ракеты куда-то летели и взрывались, а затем картинка сменилась. Это уже была не профессиональная съемка, а как будто любительская.
—
