Стройотряд - Юрий Симоненко
– Так, значит, диверсанты к нам едут американские… – Тихо произнёс, будто сам себе, Кац. Но остальные мертвецы его, конечно же, услышали в радиогарнитурах.
Мертвецы собрались у палатки Надежды, и Лёха был в центре внимания.
Мёртвый еврей немного подумал, потом сказал уже громче:
– И вы-таки думаете, что они на нас нападут впятером?
– Нет, Леонид Натаныч, не нападут, – ответил Лёха. – На то они и диверсанты, чтобы диверсии устраивать – подлянки всякие… Заминировать по-тихому и взорвать, технику испортить… Стрелять в нас из своих автоматов они, конечно, тоже будут, если спалятся. Но будут стараться напакостить максимально эффективно и без потерь.
– А ты шаришь, Лёха, – пробасил Вован.
– Это не я такой умный. Я просто на мозговом штурме двух майоров и одного пóдпола поприсутствовал…
Бывалый мент, порохом пропахший вояка и ушлый фээсбэшник – ходячий аналитический центр.
– Скажи ещё «Змей Горыныч»! – глухо произнёс стоявший в стороне Палыч.
Этот, похожий на медведя, косолапый мертвец и говорил с какими-то медвежьими нотками в голосе, как персонаж одного старого, ещё советского мультфильма.
Мертвецы все синхронно уставились на Палыча. Несколько секунд молчали, а потом сухо по-мертвецки рассмеялись. Все, без исключения, даже всегда серьёзная Надежда.
– Молодца ты, Палыч, завернул! – отметил Лёха с видом завзятого острослова достижение обычно не блиставшего юмором товарища. – Дай пять!
Палыч дал. Лёха выдержал. Лёха тоже ого-го, вон багги в пустыне по ночи один переворачивал…
– Ладно, – произнёс Лёха посерьёзнев. – Слушайте, чего нам Сергей сказал сделать!
Оружие у всех у вас есть, кроме меня… Я свой ствол мужикам оставил. Тахир, выдай мне один из тех, что от Ивана с Алимом остались. И боекомплект, гранат пятóк…
Значит, берём сейчас оба дрона из вездеходов, один поднимаем в небо над Москвой, второй улетает на запад, за барханы, и там садится. В месте том садишься и ты, Надежда наша дорогая. И смотришь оттуда в оба на северо-восток, восток, юго-восток и на юг тоже. Когда надо будет сменить батареи, поднимаешь второго, и только после уводишь к себе на нычку первого. Ага?
– Понятно, – сухо ответила Надежда.
– А мы разбираем всю технику, грузим в неё всё барахло из палаток Сергея и Надежды, и гоним в разные места подальше за барханы. И чтобы никаких скоплений! С собой берём мотоциклы… Поскольку мóцыков у нас всего четыре, распределяем их так: первый мотоцикл отцу нашему байкеру Никифору, пассажиром к нему – Натаныч. На второй мóцык за руль Тахир, пассажир – Палыч. Третий моцык Вовану. Вован! – Лёха серьёзно, не моргая, посмотрел на мёртвого боксёра. – Как закончишь гонять технику, постоянно рядом с Надеждой. Чуть что, сажаешь её себе за хребет и увозишь далеко-далеко, вместе с пультом от того дрона, который в небе. Поня́л? – Вован кивнул. – Четвёртый моцык у меня. Я за разведку и – извини, Тахир! – за командира. Прораб ты лучший в мире, – Лёха не отказал себе в ухмылке, – но раз уж среди вас нет ни ментов, ни солдафонов, я, как скромный уголовник с некоторым стажем, проканаю.
Вопросы есть? Вопросов нет. Тахир, тащи автомат!
Часть четвёртая. За други своя
Американцев они увидели сверху. Было едва заполдень. Дрон по-прежнему барражировал над каньоном в трёх километрах впереди на высоте аж в девятьсот метров, и видел далеко. Не поднимавшийся обычно над равниной выше установленного конструкторами стометрового предела, гексакоптер сумел взлететь в самый верх этой гигантской трещины в каменной плите древнего континента плюс ещё на полсотни метров выше уровня поверхности. Это стало возможным из-за несколько большей плотности воздуха внутри каньона и наличия поблизости каменной стены, ощупав которую дальномером, контроллер «решил», что дрон оказался в глубокой яме, или в горном ущелье, и дал «добро» на высотный полёт. Окружённый блескучими звёздами бело-голубой шарик в чёрном небе светил как всегда ярко, по местной, разумеется, норме, высвечивая на дне каньона каждый камень. Камера дрона рассмотрела кавалькаду из двух ярко-оранжевых байков за пятнадцать километров.
– А вот теперь можно и прибавить ходу, – заметил стоявший на своём месте на площадке позади кресел Андрей Ильич. – Нужно их догнать и завалить, пока они подъём не нашли… Лови их потом среди Ржавых холмов…
– Можно и прибавить, – согласился Сергей. – Майор, давай смотри дорогу получше, попрямее, и гони! Гони, родной, как только умеешь! Следы эти нам уже по бую. Только держись ближе к стене. Как приблизимся к зоне прямой видимости пиндосов, надо будет в тень спрятаться и догонять уже по тени. Смекаешь?
– А то! – воскликнул Майор, чуть резче, чем требовалось, крутнув руль, чтобы объехать очередной крупный валун. Десантник зло улыбнулся: – Нагоним áмеров, старшой, не боись! Только давай сразу фары верхние отключим, а нижние чутка вниз подвернём, чтобы они нас раньше времени не заметили…
Они на минуту остановились, проделали названные манипуляции с фарами, и Майор погнал машину, постепенно приближаясь к наползавшей от западной стены каньона чернильной полосе, в которой не разобрать было ничего.
***
С удалением от Южного хребта дно каньона стало заметно ровнее и чище, реже стали попадаться совсем уж большие камни, меньше стало бугров. Дно было в основном песчаным. Песок был плотен, утрамбован временем; слой его местами, по-видимому, доходил до метра или даже нескольких метров, а местами оказывался настолько тонким, что угадывались истинные очертания каменного рельефа под ним. Кое-где из песка торчали настоящие глыбы, вокруг которых ветрá намели вытянутые пузыри мелкодисперсной рыжей пыли. Твёрдо стоявший на четырёх больших колёсах с гипертрофированно огромными протекторами багги уверенно держал дорогу на скорости в пятнадцать-семнадцать километров в час. Местами Майор выжимал и двадцать, и даже двадцать пять. Двухколёсные, пусть и тоже полноприводные, байки американцев гнать на таких скоростях по сплошному песку, поверх которого местами лежал ещё и слой пыли, попросту не могли. Десять, максимум двенадцать километров в час – таков был их предел, за которым мотоциклы становились неуправляемыми. Потеря третьего байка и с ним одного из, надо полагать, трёх ядерных боеприпасов, похоже, научила этих ездоков осторожности: ехали они теперь
