Вестник на Кавказе - Revan
В Российской империи действовала программа для заселения офицеров с семьями на территории северного Кавказа, и Вадим договорился, чтобы за заслуги перед отечеством и хвалебные речи в сторону начальства перед императором, ему выделили несколько деревенек. Он ущипнул себя, чтобы вернуться к реальности. Сами по себе земли стоили немного. Уйдут миллионы на то, чтобы появились и заработали шахты и скважины.
Он встал и размялся. Сидеть в душном зале не осталось сил, остатки от человеческого тела просили воздуха и движения.
У дверей штаба терся один интересный горец, который и на день не уходил, чуть ли не скуля о встречи с Беркутовым. Ахмет выглядел блекло и нервозно.
— О, Вадим Борисович! Как же я рад вас видеть. Эти, не хотели пускать меня к вам, — горец бросил злобный взгляд на караул.
— Это военный штаб. Конечно, тебя не пустили, у нас было важное военное собрание, — Вадим понюхал мундир, не сильно ли от него разило водкой.
— Я понимаю, военные собрания это дело ответственное! — вот и Ахмет, похоже, учуял нотки чачи, которые повеяли из большого зала.
— Зачем ждал?
— Ну как же, горло болит, — он многозначительно прокашлялся.
— Значит так, Ахмет, я уезжаю, — на этих словах на лице горца отобразился первородный ужас, — но оставляю в городе своего человека. Он парень смышленый, ответственный, хотя немного простофиля. Будет давать тебе лекарство в обмен на службу.
— Какую службу? — замогильным голосом поинтересовался Ахмет.
— Верную, конечно же. Ты останешься при Шамиле и будешь его самым верным человеком, с которым имам будет делиться всеми планами, — Вадим достал трубку и закурил, — донесения будешь приносить моему человеку. Ты ему донесение, он тебе лекарство. Только не тащи всякую мелочь, лекарства дорогие, тратить их на новости о том, кто, кого украл из аула — не надо.
Ахмет понимающе кивнул.
— Будешь говорить, с кем имам встречается, что говорит о России, императоре, кто из военных с ним слишком мягок или слишком строг. Но главное, ты узнаешь, через кого Шамиль общается с Османами и британцами. Понял?
— Понял.
— Тогда почему, ты еще здесь, а не приносишь свежий кофе Шамилю перед сном?
Ахмет намек понял и низко поклонившись скрылся в переулках Владикавказа.
Вадим же остался на улице, смотря вдаль, на окраину города, где имаму выделили отдельный дом со слугами и баловали не хуже, чем настоящего князя. Такое высокое отношение к человеку, который выпил столько крови у империи.
— Нет, врагов нужно уничтожать.
20 октября 1841 года
Вадим ехал в Петербург не один. Напротив в карете сидел скучающий Михаил и тяжело вздыхал. Он горевал, что его оторвали от любимого дела и тянули в столицу, где ждала светская жизнь, серое небо и жена. Последняя так вообще наводила тоску на майора похлеще стопок отсчетов и прошений перед адъютантами русской императорской армии. Половые проблемы одного Захарченко, Вадима волновали мало, а вот количество верных и компетентных людей — чрезвычайно. Поэтому он отпросил бравого Захарченоко, в качестве испытателя, который должен лично доложить военному министру о ходе испытаний нового оружия.
Кучером подрабатывал Егерь, который согласился поехать в столицу и дальше служить Беркутову. Меткий стрелок отлично показал себя на Кавказе и рвался в новые приключения. К сожалению, после взрыва во Владивостоке, он оглох на одно ухо, но сам отшучивался: хорошо, что не ослеп, а то бы не поучаствовал в захвате Шамиля. С одной стороны наемник, но со стороны, которую Вадим описал штабу — доброволец и патриот.
Карету тряхнуло. Они остановились около вокзала. Пока еще единственная ветка железной дороги вела от Москвы до Петербурга. Да, вагоны трясло, продувало и иногда непонятно чем пованивало даже в первом классе, но все лучше, чем днями трястись в карете, чтобы добраться до столицы. Почти. Они вышли в пригороде, на остановке «Заводское». Кирпичный домик с кассой и одинокая дорога, уложенная бревнами, вот и все чем была остановка. Ну еще пара колышков, чтобы привязать лошадей, у которых стояла запряженная карета. Встречать Вадима и компанию приехали бывшие жандармы: Микола и Алексей. Гладковыбритые в костюмах тройках и при тростях.
— Двое из ларца, — заметил Вадим, отдавая чемодан Миколе.
— С приездом, Вадим Борисович, очень соскучились, заждались, — Микола низко поклонился, улыбаясь пожелтевшими зубами.
Карету взяли открытую с четверкой лошадей и на рессорах.
— Карета хорошая, — заметил Михаил, погладив подлокотник из кожи.
— О, я так и знал, что вам понравится, — Алексей сдел напротив Вадима и Михаила, пока Егерь ехал с Миколой, чтобы не тесниться в салоне, — это наша.
Михаил вопросительно поднял бровь.
— В смысле мы сами начали делать, — принялся пояснять Алексей, — в прошлом году Вадим Борисович сделал себе закрытую карету, да еще и на этих, как его…
— Рессорах, — подсказал повернувшийся Микола.
— Ну да. Мы подумали, подумали, а чего бы еще таких не сделать? Нашли мастеров в Заводском, у которых вы заказывали, договорились и сейчас открыли мастерскую, — Алексей сиял, как начищенный пятак пока рассказывал.
— Вижу, без дела вы не сидели, только мастеров от дел не сильно отвлекли? — уточнил Вадим.
— Да мы же с пониманием. С тех пор как Максим Петрович пригласил немцев в Заводское, свободных рук стало больше. Вот мастеров и пригласили поработать.
— Вадим Борисович, вы не подумайте, мы, правда, с пониманием, половина мастерской записана на вас и деньги идут в банк, на ваш счет, — снова повернулся Микола, прерывая Алексея.
Алексей кивнул. Захарченко усмехнулся, разглаживая усы, и локтем ткнул в бок задумчивого Вадима.
— А как мастерскую назвали? — все же уточнил Вадим.
— Так, Нева. Наша речушка слишком мелкая, а Неву в Петербурге все знают! — принялся объяснять Алексей, — Мы сначала и так и сяк крутились, а потом Василий Германович посоветовал назвать как-нибудь зычно. Ну назвали, дело и пошло. И как далеко пошло!
— Подожди, не рассказывай, лучше покажем, — Микола развернулся, чтобы шукнуть на Алексея, из-за чего чуть не наехал на женщину с ведрами.
— Ты за дорогой-то следи! — выругался Ермак и спрятал шею в высокий воротник шинели. Осень в Петербурге стояла противно холодная и ветреная, человеку с юга так вообще морозная.
Дорога от железнодорожной стоянки упиралась в бок главной площади поселка. Заводской сильно изменился за прошедший год, он все больше тянулся к Петербургу, постепенно перерастая в пригород. Над крышами кирпичных двухэтажек возвышались трубы заводов и дымили в серое небо. По аккуратным
