Николай Полунин - Цербер
Наконец Павел сжалился.
— Оставим наши опыты на попозже, Братка, — сказал он. — У меня предложение вам сегодня здесь все-таки заночевать. С утра езжайте с Богом, держать не стану. Ты давай пригони свой аппарат, — ткнул в тезку-Мишку, — покопаемся в нем, авось сыщем, что вам сунули. Тогда, может, вспомните — кто. Еще выпьем?
— Самогон у тебя больно крепкий, хозяин, — буркнул тезка-Мишка, — дорогу до баранки, боюсь, не найду.
Павел проследил за его взглядом, уже открыто смеясь. Кинул из кармана на топчан обойму к «стечкину», металл звякнул о металл.
— Забери ты свою пушку, только на виду не таскай. Меня тебе не взять, хоть броневик приволоки. Пойдем мы, Миня, а ты тут побудь, спросит кто — скажи, вернусь скоро. Отдыхай.
Глядя в улыбающееся, ставшее от этого еще страшноватее лицо Павла, он невольно отметил, что тайное недоумение с этого лица не исчезло. Оно лишь упряталось совсем глубоко, но продолжало тревожить каменного Пашу Геракла. Пожалуй, еще и усилилось.
«Отчего ОНА не услышала меня? — думал Михаил, когда Батя и мрачный тезка-Мишка оставили его одного. — Отчего я ничего не увидел, ничего не помню? Что Паша мне влил? На обычный клофелин не похоже, да и дешевка это, не станет он… Неужели я начал освобождаться из-под ЕЕ власти? Паша сильнее? Не может быть, он всего лишь человек, один из многих…»
Михаил налил себе полстакана, выпил, закрыл банку полиэтиленовой крышкой. Ну и зелье. Ложкой, захватывая помногу, стал доедать холодные грибы. Грибы были вкусные.
Глава 33
За последние годы Москва сильно изменилась. Приметой одного из таких изменений можно счесть появление новоотремонтированных, отреставрированных и даже перестроенных зданий, подчас расположившихся меж самых ординарных жилых домов.
Только знающий человек угадает в них, сверкающих импортной отделкой, какие-нибудь бывшие котельные, прачечные, детские сады старой постройки или иные, поменявшие масть и хозяев строения. Они стоят солидно, прочно, с пренебрежением поглядывая снизу вверх на многоэтажные, но обшарпанные изнанки окружающих зданий.
Одни претерпевали метаморфозу поэтапно, на протяжении времени, другие менялись вмиг. Надстраивались этажи и по-особому стеклились окна, менялись стены, врезались новые парадные двери, новые обширные автостоянки обносились высокими, прочными, но почти всегда изящными заборами.
На воротах выставлялась, как правило, собственная охрана, и особнячки становились маленькими Монако на краю Франции или Лихтенштейнами сбоку Швейцарии. А то и Ватиканами посреди Рима — возможно, их хозяевам приходилось слышать, что «Третий Рим» — это не просто название одного из самых дорогих ресторанов в Москве.
Как правило, бывает непросто что-либо узнать о них, о хозяевах, а уж пройти внутрь — и вовсе удел избранных. Однако такие избранные есть, а в изменившейся и продолжающей меняться Москве они даже составляют значительный процент населения. Они очень разные и занимаются очень разными делами.
Все вышесказанное ни в малой мере не относится к особнячку, куда сейчас подъехал черный «Порш» с сильно затемненными стеклами. Хотя все внешние признаки были налицо. Неотечественная чистота и аккуратность, стоянка, забор, охрана. И все-таки этот особняк не был из племени домов нуворишей, возникшего в один миг.
Внутри его обитали люди, которые и в прежние времена сидели в самых лучших кабинетах. Пожалуй, лишь занавеси в окнах заморского разреза их выдавали. Белого искусственного шелка, фестонами, они были перенесены хозяевами с собой как дань прошлому, как память.
Высокий седой мужчина в толстых очках вышел из «Порша» и уверенно миновал двоих охранников, стоящих по сторонам полированной парадной двери. Она мягко открылась и мягко закрылась за ним. Двое не шевельнулись даже.
Этому человеку можно было входить сюда в любое время дня и ночи. Для него единственного было сделано исключение из всех формальных правил, которым подчинялись даже сами хозяева. Елена Евгеньевна Бусыгина знала его как руководителя проекта «Антарес», но этот проект был лишь одним из его чрезвычайно многочисленных занятий.
Андрей Львович быстро поднялся по витой лестнице на второй этаж, подошел к одной из двух массивных двустворчатых дверей. Они были с бронзовой отделкой. Пушистый ковер глушил шаги.
За дверью, как и положено в солидном офисе, помещалась приемная. За широким полукруглым столом с двумя мониторами по сторонам, факсом, несколькими телефонными аппаратами необычного вида сидел широкоплечий молодой человек в сорочке с короткими рукавами и галстуке с булавкой. У него был ровный пробор и сильные руки. Андрей Львович кивнул ему, проходя.
В кабинете Андрея Львовича ждали. Навстречу ему поднялся мужчина около шестидесяти, которому тщательный уход за собой помогал выглядеть на добрый десяток лет моложе.
— Проходи, Андрей, — приветствовал его мужчина. — В общих чертах меня уже информировали.
При ближайшем рассмотрении у мужчины оказывался чрезвычайно тяжелый взгляд из-под прямых кустистых бровей. Несмотря на жару, он был в костюме. Впрочем, в двух окнах за занавесями пощелкивали кондиционеры и в самом кабинете стояла приятная прохлада.
— Тогда вряд ли я сообщу что-то принципиально новое, — сказал Андрей Львович, усаживаясь напротив собеседника. Свой кейс, с которым никогда не расставался, он положил на полированную столешницу.
— Меня интересует, как это выглядело вблизи.
— Как выглядело… Это выглядело как стопроцентное попадание в десятку. Именно то, чего безуспешно добивались техническими средствами десять лет мы и до нас пятнадцать лет наши предшественники.
— А она?
— Чисто внешне — как будто погружается в легкий транс. Даже не транс, обычный сон. По всем физиологическим показателям — пульс, кровяное давление, энцефалоритмы, дыхание — обычный сон, бета-фаза, со сновидениями. Так называемый «быстрый». Но вызванный по произволу и сознательно управляемый. В отчетах она даже указывает, что именно ей снится — никаких прямых аналогий с происходящим в действительности. Так радиоимпульсы она воспринимает в виде разлетающихся линий-черточек, высокоэнергетические объекты для нее — плотно скрученные спирали. У нее вообще происходит замена изображений, пусть сфантазированных, но реалистичных картинок, на пиктограммы. Впечатление такое, что она уходит в какой-то иной мир и оттуда одной своей волей влияет на происходящее в нашем.
— Как? Каким образом?
— Без понятия. Сколько мы ни бились, природу ее феномена разгадать абсолютно невозможно. Откуда она берет такую массу энергии? Я уж не говорю о способе и механизме ее преобразования. Остается только предположить некий внепространственный канал, по которому энергия передается из того ее пиктограммного мира в наш, а она только проводник, трансформатор. Но как выдерживает перепады ее обыкновенное человеческое тело?
— А она человек? Ты совершенно уверен?
— Увереннее некуда. Это абсолютно наш, земной белковый хомо сапиенс женского пола.
— Значит, опять мистика. — Хозяин кабинета не спрашивал, а лишь констатировал факт.
— Максим Петрович, вы знаете, я не признаю этого понятия.
— Да я тоже не признаю, Андрей, просто — вполне отчетливый термин.
— Скомпрометированный термин.
Андрей Львович выглядел недовольным, и прежде всего это было недовольство самим собой. Одна из характерных его черт, всю жизнь заставлявшая не давать поблажек ни себе, ни окружающим.
— Пусть скомпрометированный, зато емкий.
— О, да. Для всего, что ни попадя.
— Да, Андрей, — Максим Петрович успокаивающе поднял руку ладонью вперед, — мы знаем твое хладнокровие и твой глубокий рационализм. Знаем и ценим. Скажи, явления, подобные этой… этому «Антаресу», встречались уже в практике твоего направления? Есть упоминания в архивах? Пусть не по функциональному подобию, но хотя бы по степени несоответствия нашим физическим законам?
Андрей Львович задумался, прежде чем ответить.
— Таких — нет, — наконец сказал он. — Такого масштаба — точно нет. Но проглядывает интересная статистика. Вы знаете, у меня целый отдел сидит на отсортировке информации.
— И что?
— Создается впечатление, что количество принципиально несовместимых с физической сущностью нашего мира явлений и событий растет уже не с арифметической, а экспоненциальной зависимостью.
— Порядок?
— Последние десять-двадцать лет.
— Только не надо мне приводить примеры, — замахал рукой Максим Петрович. — У меня от них уже голова пухнет.
— У меня голова пухнет от совершенно конкретных фактов, с которыми я сталкиваюсь каждый день, — вздохнул Андрей Львович.
— Вернемся к нашей девочке. Что ты намерен предпринять?
