Александр Трубников - Меченый Маршал

13

Они прибыли в Андравиду как полагается по правилам, за четыре дня до турнира. Население махайской столицы и окрестных селений выстроилось вдоль дороги, чтобы посмотреть на великолепное зрелище.

Первым в городские ворота вошел размеренным шагом боевой конь герцога де ла Рош. Его парадную попону украшали герцогские гербы, а над головой высоко вздымался пышный султан из страусовых перьев. Правил конем крохотный мальчик-паж в расшитой золотом ливрее. Таким же манером в город входили и боевые кони герцогских вассалов. Вслед за конями двигались, играя на ходу, музыканты, а за ними герольды. Далее скакали рыцари на походных конях. Они ехали по два в ряд, в сопровождении оруженосцев, которые несли на поднятых вверх копьях флаги с гербами своих господ. За рыцарями двигались сеньоры, которые не имели рыцарского звания, а замыкали процессию женщины и обоз.

Дмитрий, отвечая на восторженные приветствия толпы, думал о своем. «Права была Анна — рассуждал он, припоминая их последний разговор — это не пир во время чумы, как мне думалось сначала. Нобилям Мореи нужно показать своим подданным, что последнее латинское государство Греции полно сил. К тому же это позволит подтвердить славу первого по куртуазности двора Европы».

Церемониальный въезд в столицу был завершен, и прибывшие господа стали размещаться на постой. Благодаря пронырливости Ставроса, они разместились не в тесноте одного из трех постоялых дворов, переполненных по случаю турнира, а заняли половину верхнего этажа и чердак в добротном двухэтажном особняке. Дом этот стоял на главной городской улице, у самой площади, и принадлежал богатому еврею-выкресту, который торговал шелковыми тканями.

Хозяин, лавка которого находилась на первом этаже, радостно принял гостей и назначил за постой божескую цену «из уважения к господину Ставросу». После того, как господа, слуги и кони распределились по местам, а в окне дома была вывешена вышитая Анной гербовая накидка шевалье де Вази, Дмитрий оставил всех отдыхать и готовиться к завтрашнему дню, а сам отправился в замок князя, где его ждал герцог.

В свите де ла Роша он провел все время до ужина, который князь Виллардуэн давал в большом зале. После ужина состоялись танцы, вскоре прерванные криками: «Слушайте! Слушайте! Слушайте!». На середину зала вышел церемониальным шагом герольдмейстер и торжественно произнес: «Высокие и могущественные принцы, герцоги, графы, бароны, сеньоры, рыцари и дворяне с оружием. Я объявляю Вам от имени моих сеньоров-судей, что каждый из Вас должен принести свой шлем с навершием, который Вы намерены надеть на турнире, и Ваше знамя, в полдень на постоялый двор судей, чтобы судьи в час дня, могли установить их для того, чтобы дамы пришли посмотреть на них и высказать свое мнение судьям. А завтра для Вас нет ничего другого, кроме танцев после ужина, как и сегодня». На этом, по традиции, прием завершился.

Весь следующий день прошел в подготовительных хлопотах. После того, как шлемы были отвезены на осмотр, Дмитрий и Хакенсборн оглядели ристалище, которое было оборудовано, как того требовали правила: места для зрителей отгорожены от поля двойным барьером, внутри которого должны располагаться оруженосцы и слуги. Несколько отдельных трибун с навесами предназначались для самых знатных владетелей, о чем свидетельствовали загодя вывешенные на перилах гербы.

После обеда по улицам города прошли герольды, крича перед постоялыми дворами и домами, на которых были вывешены гербы: «К чести, господа рыцари и дворяне! К чести! К чести!»

Участники турнира с оружием, но без доспехов и копий, прибыли на ристалище для клятвы. Судейский герольд выехал на поле и произнес: «Высокие и могущественные принцы, сеньоры, бароны, рыцари и дворяне. Каждый из вас, поднимите, пожалуйста, вверх Вашу правую руку, по направлению к небесам, и все вместе поклянитесь верой, Вашей жизнью и Вашей честью, что Вы никого на этом турнире не будете умышленно поражать острием вашего меча, или ниже пояса, и что никто из Вас не начнет нападать на другого, пока это не будет дозволено, а также, если чей-нибудь шлем свалится, то никто не прикоснется к этому рыцарю, пока он не наденет его обратно. И Вы согласны с тем, что если Вы умышленно сделаете обратное, то Вы потеряете свое оружие и коней и будете изгнаны с турнира. Также судьи везде и во всем наблюдают за порядком, и они могут карать все нарушения без разбора, и в этом Вы клянетесь верой, жизнью и честью».

Все рыцари — а собралось их на турнир не меньше сотни — подняли правую руку вверх и громогласно отвечали: «Да»!

Вечер пятницы также завершился ужином и танцами, где Дмитрию требовалось изображать из себя свиту герцога, и не было ни малейшей возможности побыть с Анной.

Оба вечера, которые он провел во дворце, Дмитрию удавалось избежать встречи с де Ту, но покидая замок, он столкнулся с ним в узком проходе лицом к лицу. Делать вид, что они не замечают друг друга, было глупо. После обмена холодными кивками, де Ту высокомерно обратился к Дмитрию:

— Шевалье, хочу поставить вас в известность, что я объявил во всеуслышанье баронессу де ла Рош своей дамой сердца, и все свои победы на завтрашнем ристалище посвящаю ей, о чем и заявлю перед боем!

— А известно ли вам, шевалье, — вложив в свой голос весь доступный ему сарказм, ответил вопросом на вопрос Дмитрий, — что месяц назад мы с Анной были помолвлены?

— Нет, сир, — лицо де Ту выразило вначале возмущение, потом безмерное удивление, на смену которому пришло отчаяние — но ведь князь сказал, что мой брак с Анной — дело решенное между ним и герцогом, а всему помехой неосторожные обещания, которые Ги де ла Рош вам дал против ее воли исключительно из благодарности за ее спасение.

— Я не знаю, друг мой, в чем тут дело, — не менее удивленно ответил Дмитрий, — мы не делали широкой огласки, но ведь почти всем в Морее известно о нашей помолвке. Мы с Анной давно любим друг друга, и князь Виллардуэн не мог об этом не знать. Уверяю вас, шевалье, что получить согласие герцога на брак с Анной в сложившихся обстоятельствах для вас невозможно.

— Сударь, — голос де Ту дрожал, — я полюбил Анну с того самого дня, когда увидел ее впервые. Я был уверен в том, что после турнира мы с ней обвенчаемся. Вы отбираете у меня надежду в самый последний миг.

— Тот, кто внушил ее вам, мой друг, — голос Дмитрия выражал усталость и печаль, — прежде всего, хотел нанести удар по мне и герцогу, а вас использовал как орудие для интриг. Известна ли вам роль шевалье де Карраса и барона Жоффруа де Каритена в событиях прошлой войны?

Дмитрий в нескольких словах изложил де Ту обстоятельства сопутствовавшие битве при Велигости.

— Я не знал об этом шевалье, — в глазах де Ту читалось прозрение. С них словно спадала пелена, — я при дворе князя человек новый, и многое из происходящего мне не было до конца понятно. Теперь эта история, да и ваш отъезд от двора князя, который был вызван, как мне объяснили, неким неблаговидным поступком, для меня разъяснились. Но поймите и вы — что отказ от своих слов перед самым турниром покроет мое имя бесчестьем.

— Объявляйте даму, шевалье и будем биться, — протягивая руку, улыбнулся Дмитрий — Бог рассудит нас с вами, и я не желаю, чтобы ваша неосведомленность и наветы стали причиной вашего позора.

— Ну что же, — помолчав немного произнес де Ту, и протянул свою руку в ответ, — завтра мы встретимся в поединке, но это будет честный бой. И как бы он не закончился, мы навсегда останемся друзьями. И биться мы будем не для того, чтобы разрушить ваше счастье, шевалье, а за рыцарскую честь.

С этими словами Дмитрий и де Ту тепло распрощались, и отправились каждый в свою сторону. На душе у шевалье де Вази было легко — ведь теперь не Анна была поводом для схватки. Он ждал с нетерпением начала турнира.

Дмитрий проснулся перед самым рассветом. Вслед за ним поднялись чутко спящие ле Бон и Хакенсборн. Они начали расталкивать оруженосцев и слуг, и вскоре весь дом наполнился приглушенным гомоном. К ужасу Ставроса, который «решительно не мог взять в толк, как это высокочтимый господин рыцарь собирается биться на голодный желудок, в то время как повар полночи жарил фазанов, а он, Ставрос, глаз не сомкнул, за ним наблюдая, чтобы тот не украл чего да не испортил», он отказался от завтрака, ограничившись стаканом родниковой воды.