Андрей Николаев - Точка отсчета
Номер выходил окнами на Бинненальстер, на потолке переливались отсветы огней, отраженных водой. Они не зажгли свет и даже не успели разобрать постель — это потом, когда пройдет первый голод, когда они слегка насытятся и будет время для короткого отдыха.
Остались только ее лицо, глаза, губы. Остались ее плечи, с которых скользит вниз тонкий шелк… и эти порванные в паху джинсы, черт бы их побрал! Приклеились они, что ли?
Она была ненасытна, что вообще свойственно молодости, а он еще прислушивался к себе, с удивлением ощущая, что способен на многое, что можно не экономить силы и эмоции — их хватит на всю ночь, а может и дольше. И он позволил увлечь себя в темное небо с брызгами звезд, с мгновенными провалами в бесчувствие и медленным возвращением к жизни. Ее тело, безвольное и настойчивое, покорное и заставляющее повиноваться сливалось с ним, чтобы тут же отстраниться, растворялось в нем, чтобы вновь возникнуть и взять все, что можно, и отдать все, что есть…
Желание накатывало волнами, и он нырял в них, и тащил ее за собой раз за разом, а потом они вместе выбирались на поверхность, тяжело дыша, довольные, удовлетворенные и усталые, но стоило лишь на несколько минут расслабиться, как он снова чувствовал, что омут первобытных инстинктов, заложенных самой природой, вновь затягивает его и она откликалась и не было этому конца…
Он знал, где коснуться, чтобы возродить ее, уже утомленную, заставить отозваться, разделить страсть и восторг, и беспамятство и опустошение и только ее шепот, чуть слышный шепот, привел его в себя:
— Ты убьешь меня… все… не могу, не надо…
Жаклин лежала безвольная, с закрытыми глазами, по телу пробегала мгновенная дрожь, будто ей было холодно, и он лег рядом и обнял ее, согревая и успокаивая.
— Это невозможно, — шептала она, — так нельзя… я теперь ни с кем не смогу… кто ты? Как ты это делаешь?
Если бы Седов знал, может, и сказал бы, но пока он думал, что ответить, дыхание ее выровнялось, тело расслабилось, и он понял, что Жаклин заснула.
Осторожно высвободившись, он встал. Девушка дышала ровно и спокойно. Под глазами у нее обозначились темные круги, губы были искусаны. Он накрыл ее простыней.
Сна не было ни в одном глазу. На столе стояла забытая бутылка сухого «Рислинг Рудорфер», прихваченная в ресторане. Седов сорвал фольгу. Штопора не было, и он достал стилет, выжег мерцающим в полутьме лезвием дыру в пробке и налил полный стакан. Вино приятно охладило и расслабило. Он налил еще и присел на стул возле окна. Приближался рассвет. Сквозь легкий предутренний туман, повисший над озером, мерцали огни на мосту Ломбардсбрюкке. Прогулочный кораблик отвалил от пристани и не спеша пошлепал в сторону Аусенальстера.
Седов прихлебывал кислое вино и смотрел на озеро. Думать о том, что с ним происходит, не хотелось. Он дважды за сутки превысил возможности своего организма, и объяснение могло быть только одно. И потребовать это объяснение следовало у Ингрид Мартенс.
Он оделся, поморщившись, ощупал дыру в джинсах. Ладно, сойдет. Больше он ноги задирать не собирается. Подумав, Седов надел куртку Юргена, в которой была Жаклин, и положил во внутренний карман бластер, отнятый у албанца. Махнув рукой — мол, не хочется, а надо, надел на запястье коммуникатор Жаклин. Он решил, было, оставить ей деньги за коммуникатор, но побоялся, что она подумает, будто это плата за волшебную ночь.
Жаклин так и не шевельнулась с тех пор, как заснула. Седов присел на кровать, погладил ее по щеке. Что с того, что, скорее всего, они больше не встретятся? Она молода и у нее впереди столько впечатлений, что через какое-то время произошедшее с ней осенью в Гамбурге покажется ей сном. Сумасшедшая ночь, как говорят, бывает весной в Париже. Или осенью в Гамбурге…
Портье приподнял голову, старательно тараща полусонные глаза.
— Уже уходите?
— Девушка остается. Мы ведь расплатились за всю ночь?
— Да, конечно. У нас приличная гостиница.
Седов пересчитал остатки денег и положил перед портье несколько купюр.
— Вызовите ей утром глайдер и отнесите завтрак, если попросит.
— Хорошо, — портье приподнялся, смел купюры и поклоном проводил щедрого господина.
Глава 23
Дом Ингрид оказался даже не в пригороде Эдинбурга, а еще дальше, за Куинсферри, за мостом через пролив, за гаванью с причалами для яхт, почти на берегу залива. Водитель такси вставив универсальную карту-ключ, которую Седов получил от Ингрид, в курсограф, пожал плечами — дескать, довезем и за город, только дорога обойдется дороже. Седов махнул рукой — давай, мол, поехали уже.
Усталость, все-таки, догнала его. Он, правда, подремал в аэробусе во время перелета из Гамбурга в Лондон, но поскольку весь полет занимал пятьдесят минут, выспаться не удалось. До Эдинбурга он добрался на рейсовом пассажирском глайдере, а здесь, в Старом городе на Хай-стрит, поймал такси.
Седов собрался, было, еще подремать, но водитель оказавшийся большим патриотом Шотландии в целом и Эдинбурга в частности, то и дело восклицаниями призывал пассажира к вниманию. Пока они петляли узкими улицами Старого города, водитель успел рассказать историю шотландской столицы, чуть ли не со времен короля Малкольма III, правившего страной в XI веке.
Вот там справа памятник великому Вальтеру Скотту. Все туристы непременно посещают его, если, конечно, уважают нашу историю — намекнул водитель.
— Непременно посетим памятник, но не сегодня.
— А сейчас мы будем проезжать наш Белый замок, королевскую резиденцию. Все туристы, если они хотят проникнуться духом древней Шотландии, обязательно посещают замок.
— Так и поступлю в ближайшее время, — пообещал Седов, едва приоткрыв глаза, чтобы взглянуть на резиденцию шотландских королей.
В утреннем свете замок, действительно, был прекрасен и Сергей дал себе слово, что как только разделается с делами, потребует, чтобы Ингрид устроила ему экскурсию.
Миновав парк, роняющий желтые и красные листья, глайдер поплыл прямыми улицами, застроенными уже в конце XVIII века. Проехали зоопарк, где, как с гордостью заявил водитель, есть даже внеземные формы жизни. Седов, было, заинтересовался, поскольку в своих скитаниях по обитаемым планетам не часто встречался с местной живностью, но оказалось, что вся инопланетная фауна уместилась в одном террариуме и представлена лишь ящерицами с Персии. Ящериц с Персии Седов видел, и даже охотился на них, и потому интерес к зоопарку потерял.
Добровольный гид еще что-то бурчал, но спать хотелось невыносимо, и Седов заснул под его бормотание. Очнулся он только, когда водитель объявил, что конечный пункт путешествия уже рядом, вон и мост над проливом виден.
Седов опустил стекло и в салон ворвался морской воздух, влажный, соленый и бодрящий. Ветер гнал по серой глади залива барашки волн, вдали, сквозь дымку, просматривался северный берег. Под огромным мостом проходил двухмачтовый парусник.
— Туристов по островам возят, — немедленно сказал водитель, увидев, что пассажир проявляет интерес, — сейчас, конечно, не то, что летом, да и погода может быстро испортиться, но в солнечный день на островах рай земной. Добраться можно и на круизном глайдере, но под парусами куда романтичней, не так ли? Все туристы, которые интересуются обычаями и легендами нашего народа, во что бы то ни стало стремятся посетить острова.
— И я стремлюсь, вот только отдохну с дороги, и тотчас поплыву к островам, — успокоил его Седов, — далеко еще?
— Сразу за гаванью. Во-он, паруса, видите? Там частные яхты и катера. А слева, за деревьями, как раз то, что вам надо.
Расплатившись, Седов вылез из машины. Глайдер, посвистывая турбиной, поднялся над дорогой, развернулся и вскоре исчез за соснами.
Кричали чайки. Метрах в двадцати внизу бились о берег волны, ветер доносил водяную пыль даже сюда, на обрыв Седов постоял несколько минут, наслаждаясь запахами моря и, по вымощенной камнем дорожке, пошел к дому, полускрытому невысокими соснами и пожелтевшими кленами и рябинами.
Он поднялся на три ступеньки. Желтые и красные листья устилали крыльцо толстым шуршащим ковром. Смахнув ладонью паутину со щели приемника, Седов вставил карту-ключ. Щелкнул замок, он толкнул дверь и оказался в небольшой прихожей, выходящей в зал. Автоматически зажегся приглушенный свет в стилизованной под штурвальное колесо парусника люстре. Было прохладно, пахло пылью и запустением. Пыльный зев камина казался входом в таинственную пещеру.
Мебель была тяжелая, деревянная, темных тонов. И не новодел какой-нибудь, а добротная, изготовленная, скорее всего, вручную: широкий обшитый кожей. Диван перед камином, кресло рядом со столиком возле окна, маленькая стойка бара с двумя высокими табуретами и пустыми полками за ней.
В углу, заросшем паутиной с высохшими мухами и парой паучков, Седов отыскал киберуборщика. Оглядевшись, и прикинув объем работ, Седов запустил десятиминутную программу уборки —этого должно было хватить, и поднялся на второй этаж. Ступени кое-где поскрипывали под ногами, перила были резные, отполированные временем и прикосновениями множества рук. Вряд ли Ингрид купила этот дом — уж очень он походил на семейное гнездо. Скорее всего, здесь прошло ее детство, и дом достался ей по наследству.
