Юлия Федотова - Последнее поколение
…Наконец, все планы были составлены, день начала наступления назначен, только дожидаться его они не стали, вызвали самолёт. Тапри не мог скрыть разочарования — ему так хотелось побывать в настоящем бою, но цергард Эйнер сказал: «Когда доходит до дела, лучше, чтобы большое начальство не висело над душой, его присутствие придаёт обстановке лишнюю нервозность. Мы сделали, что могли, дальше — как карта ляжет». Так сказал он, горько вздохнув, и у агарда Тапри вдруг возникло впечатление, будто сам господин цергард не слишком-то верит в успех предстоящей операции…
…Какой там успех, если на фронте разброд и шатание, болотная гангрена и голодная анорексия, один автомат на двух бойцов, и на три вражеские единицы бронетехники только две наши? Если не хватает всего, от портянок до патронов и гранат, от палаток до перевязочных пакетов, а главное — не остаётся веры в победу? Если смысла в этом поспешном весеннем наступлении — притом вполне справедливо! — не видит никто, от простого солдата до форгарда, и объяснить людям ничего нельзя? Проклятая бюрократическая система вранья по восходящей! Он знал, знал лучше кого бы то ни было в Генштабе, что дела во Второй ударной армии форгарда Даграна плохи, как никогда прежде, но всё-таки надеялся, что не настолько!
Это было страшно. И не потому даже, что квадрант 16-б, отбить, и тем более, удержать, скорее всего, не удастся, а значит, транспорт пришельцев так и останется киснуть в болоте на вражеской территории, лишая население Церанга последнего шанса на продолжение рода человеческого. А потому, что когда власти воюющих сторон начинают сознавать своё бессилие, они вспоминают о Бомбе. И если всё начнётся сначала — пожалуй, уже не будет смысла тот род продолжать… но об этом лучше не думать. Иначе нет смысла жить. Действовать надо по старому плану, а дальше — как карта ляжет… Интересно, отчего так кружится голова в последние дни? Неужели подцепил окопную заразу? Или просто не высыпался давно?
Обратный перелёт был дневным, и страха агард Тапри больше не испытывал. Он смотрел в окошко на проплывающие внизу облака — пухлые, чуть розоватые — и думал о том, как это чудесно. Облака клубились, громоздились друг на друга, и у любого из жителей Земли их причудливые очертания непременно вызвали бы ассоциации с волшебными замками, сказочными парусными кораблями, фигурами диковинных зверей и птиц. Юному уроженцу гиблых церангских топей подобные образы были не известны вовсе, он просто любовался незнакомой воздушной красотой… И когда из этой красоты вынырнул вдруг остромордый набарский истребитель, он был разочарован её коварством, но страх так и не пришёл.
Верховный цергард Федерации — очень важная персона. И жизнь его может быть доверена только самому опытному пилоту. Лишь несколько пуль успели чиркнуть по обшивке корпуса. Машина ушла в крутое пике, утонула в облаках, легко уходя от преследователей — те, по всему видно, были невеликими мастерами воздушного боя. Повезло, решил бы всякий здравомыслящий человек, но Тапри взяла досада. Он считал, врага непременно нужно было сбить, чего это квандорцы хозяйничают в нашем небе, как у себя дома?! Так он и сказал своему цергарду сразу по возвращении, не постеснялся. Тот рассмеялся в ответ:
— Это ещё большой вопрос, кто у кого «хозяйничал». Мы тогда пролетали как раз над квандорскими территориями. Сокращали путь через Гарский анклав. Мы, конечно, могли бы геройски погибнуть в небе, но большой пользы Отечеству, это, боюсь, не принесло бы… — секунду помолчал, а потом добавил. — Только смотри, не проговорись никому. Дойдёт, чего доброго, до цергарда Сварны — он мне потом всю плешь пробьёт.
Тапри ничего не понял, но поклялся молчать.
— Свободен до послезавтра, — сказал ему Эйнер, и, не дав себе времени на отдых, поспешил в камеру 7/9, потому что было там, в камере, ох, неладно: заключённые с утра пораньше отказались от еды — все, кроме одного, по имени Гвейран… Очень дурной признак: получалось, что для поддержания жизни пришельцам требовалось много больше пищи, нежели людям — а где её взять? На такой поворот он не рассчитывал! Это была настоящая катастрофа. Крушение всех планов…
… Сущий идиотизм это был, вот что такое! И Гвейран честно пытался образумить соплеменников. Объяснял, что разносолами арестантов не кормят нигде и никогда. Что положение их не так уж и плохо, и огромное множество свободных жителей Церанга даже ту скудную порцию, что выдавали теперь обитателям камеры 7/9 один раз в сутки, сочли бы даром Создателей, потому что, и этой малости не имея, мёрли от голода целыми семьями. Благополучные земляне, никогда не знавшие нужды, слушать его опять не хотели, и подобное обращение считали издевательским. Двенадцать дней с отвращением ковырялись ложками в мисках с жидкой хверсовой баландой, отчаянно воняющей рыбой, но, кроме запаха, ничего от той рыбы в себе не содержащей, а на тринадцатый решили поступить в духе революционеров-героев: голодовку объявили! И это в мире, где за всю историю существования разумной гуманоидной расы никто и никогда голодовки не объявлял, и отказ от еды расценивался совершенно иначе, чем на Земле! Отнюдь не как способ выражения политического протеста! Гвейран, срываясь на крик, толковал людям о физиологии церангаров, но те заладили своё: «Лучше не есть вовсе, чем питаться помоями! Мы должны привлечь к себе внимание!»
Что ж, последнее им удалось. Цергард Эйнер явился в камеру лично.
За то время, что они с Гвейраном не встречались, выглядеть лучше Верховный не стал: лицо его сделалось совсем прозрачным, под глазами легли чёрные круги. На нём была полевая камуфляжная куртка с капюшоном — не успел переодеться с дальней дороги. От куртки резко пахло фронтом: порох, гарь, бензин и болотная тина — эту смесь запахов ни с чем не спутаешь, она даже рыбу перебила. Люди стали морщиться.
— Мне доложили… — начал цергард с порога, встревожено глядя на Гвейрана, — это правда?!! А вы не пытались что-то сделать?! Я сейчас пришлю людей…
— Нет, — поспешил заверить тот, — неправда. И людей не надо. Всё иначе, чем кажется. Ничего страшного. Они специально не едят. Голод чувствуют — но от пищи отказываются.
— То есть как?! — опешил цергард, и даже головой помотал, будто отгоняя наваждение. — Зачем?!
Гвейран уже почти подобрал слова, чтобы объяснить, но тут в их диалог вмешались.
— Зачем?! Это вы нас спрашиваете?! — в голосе наблюдателя Дыховного (стаж на планете восемь месяцев, включая арест) звучали истерические нотки. — Да потому что лучше оставаться голодным, черти возьми, чем кушать день за днём одну и ту же невкусную пищу! — человек возмущённо орал, и Гвейран морщился от его слов: да что же за безобразие творится на Земле, почему людей допускают до полевых работ без должной лингвистической подготовки?! «Кушать пищу!» Уши вянут!
Цергард растерянно повернулся к Гвейрану, спросил громким шёпотом:
— Они… вы… едите только вкусное?! Ой-й… — он смотрел на пришельцев так испуганно и беспомощно, будто ждал, что вот сейчас, сейчас они все попадают и поумирают в муках прямо у него на глазах, и он ничего не сможет поделать.
А Дыховный продолжал изливать на его голову праведный гнев:
— Разве можно человеку такое скармливать? Это же помылки! (Гвейран зашипел от ярости) Вы сами попробуйте, попробуйте! — он схватил со стола глиняную посудину, полную жидкой оранжевой кашицы, сунул цергарду в нос…
И тот отпрянул. Отшатнулся, будто не хверсовую кашу ему предложили, и даже не «помылки», а полную миску живых пауков-сфидр, истекающих жёлтым ядом. Лицо его стало совершенно бескровным, зубы сжались так, что даже скрипнули, будто челюсти свело судорогой, взгляд странно остановился…
— Что-о?! — охнул Гвейран.
Потому что он слишком хорошо знал, как это бывает. Потому что сотни, а может быть, и тысячи раз видел такие лица и такие взгляды. Видел, как в ужасе шарахаются от миски с едой смертельно голодные люди.
Голодная анорексия — так это называлось. Странная особенность церангских организмов: когда истощение достигает определённого предела, что-то происходит у них в мозгу. Вместо нормального чувства голода появляется непреодолимое отвращение к пище. При этом человек совершенно не осознаёт, какая беда с ним случилась. Он просто забывает есть, и не замечает, что гибнет от дистрофии. У здорового, крепкого церангара такое состояние развивается в течение долгих месяцев жесткого белкового голодания. Болезни, и особенно большая потеря крови, ускоряют его многократно. Процесс обратим только на ранних стадиях…
То, что заставило цергарда Эйнера так перепугаться за жизнь пришельцев, на самом деле происходило с ним самим.
— А-а! Не нравится?! — радовался пришелец. — Нет, вы должны попробовать!
