Олег Верещагин - Последний день войны
— Пива нет, — констатировал Ротбирт, наклоняя по очереди все кувшины, до которых смог дотянуться. Вадим, не чинясь, выломал ногу у барашка и вгрызся в неё, тихо урча (а чего? Пусть боятся!). Сидевший напротив раззолоченный молодой хангар смотрел на мальчишку с ужасом, часто сглатывая. Вадим подмигнул ему — хангар подавился. — А это что за моча? — Ротбирт сунул нос в здоровенный стеклянный кувшин с жидкостью жёлтого цвета. — Эй, это что?!
Вадим срезал своим "оборотнем" мясо у самых губ.
— Специй много, — заметил он, — вкусно… — он перехватил у Ротбирта кувшин и сделал из горлышка большой глоток холодного густого вина, которое защипало язык. — Вино это.
Ротбирт между тем, проводив глазами уплывший кувшин, пожал плечами и пододвинул к себе блюдо с жареными дроздами — а теперь трескал их одного за другим, хрустя косточками и черепами.
— Налей и мне, — он взял кубок, сделанный в виде всё того же кракена. — Или нет, лучше вон того, красного. Похоже на кровь, правда?
* * *— Подожди за дверью, мальчик, — Йохалла положил руку на плечо щитоносца, следовавшего за ним по пятам. — Или спустись вниз, повеселись.
— Нет, я буду ждать тебя, кэйвинг, — паж указал на лавочку у стены. — Здесь. Оставь мне шлем и щит, я начищу их.
Йохалла хлопнул мальчишку по плечу и вошёл следом за Юргул.
В комнате пахло чем-то сладким. И ещё — уловимо — нечистоплотностью. Комната походила на… на ножны для меча, выложенные изнутри мехом и тканью, вот что пришло в голову кэйвингу. Впрочем, позабавил он себя мыслью, ни одни ножны не имеют внутри кровати под балахоном и изящной мебели. Йохалла огляделся неуверенно — ему было неловко поворачиваться здесь, приходил страх что-нибудь ненароком сломать или просто опрокинуть.
Женщина с улыбкой наблюдала за ним. Кэйвинг пристроил шлем на край стола и огляделся ещё раз, пытаясь найти место, куда можно сесть.
— Этот мальчик твой любовник? — спросила Юргул. Анлас наморщил лоб, вслушиваясь в звуки ещё очень плохо знакомого языка. Он явно чего-то не понял и мотнул головой:
— Не понимаю.
Юргул повторила. Анлас удивился:
— Как это? Блаки мой щитоносец… он не девушка, он мальчишка!
Лицо Юргул на секунду стало изумлённым, потом она звонко засмеялась и толкнула Йохаллу в грудь.
Воин стоял у самой кровати. Неловко взмахнув рукой, он повалился назад. Окажись кровать твёрдой, кэйвинг тут же вскочил бы, но руки и спина утонули в чём-то мягком, до омерзения душном, податливом и неотвязном… Йохалла зарычал, сражаясь с постелью.
Юргул смеялась.
* * *Большинство анласов не знали, насколько коварно вино. Вадим же имел об этом представление… но вино показалось лёгким, и теперь мальчишка расплачивался за эту лёгкость. Попытавшись дотянуться до блюда со здоровенными омарами, он промахнулся и въехал растопыренной пятернёй в физиономию сидевшему наискось ратэсту. Тот оттолкнул руку мальчишки, и Вадим шлёпнулся на своё место, ничуть не обидевшись. Ему было хорошо и беспричинно весело. Он распустил ворот панцыря.
Кругом стояли шум и гам, исходившие в основном от анласов. Они наперебой восхваляли вождя и себя, хвастались подвигами, ссорились, мирились, пили снова и снова, обнимая невесть откуда взявшихся полуголых девушек-танцовщиц. Кое-кто порывался петь, стуча кулаком или кубком по столу.
Кому-то из анласов показались отвратительными музыка и пение оркестра. С рёвом ворвавшись на сцену, ратэст пинками и ударами ножен меча разогнал музыкантов, перебил в щепы половину инструментов и потребовал арфу. Арфу ему передали, он немедленно порвал на ней струны. Хозяин полез на сцену — выяснять отношения; их растащили за ноги, а на место драчунов поднялся сэп. Он был пьян менее других, а профессиональные навыки вполне помогали справиться с арфой. Анласы за столами начали в лад бить кулаками по столам, опрокидывая посуду и рассаживая столешницы, а сэп запел — точнее, заревел — под восторженный вой зала:
— Кто умер рабом, тот не жил никогда.
Кто истинно жив, никогда не умрёт.
Мы верим: великих походов звезда
На небе полуночи скоро взойдёт.
Наших героев шаг
Вновь попирает твердь!
Солнцем разорван мрак
В страхе бежит смерть! — так, что пламя факелов заметалось по стенам.
Ротбирт внезапно вскинулся, обвёл зал разъезжающимися глазами и вдруг, рубанув по столу саксой, закричал:
— Где кэйвинг?! Куда дели Йохаллу?!
Сидевший напротив хангар поклонился:
— Вашему господину хорошо. Вам не надо беспокоиться. Он с госпожой Юргул.
Ротбирт успокоился так же мгновенно, как вспыхнул и налил себе ещё вина, отпихнув локтем попытавшегося сделать это слугу — так, что тот отлетел к соседнему столику.
Наискось опять подрались. Кто-то разбил о чью-то голову кувшин с вином. Девчонки-служанки липли к анласам с назойливостью мух — особенно к молодым, привлечённые их удивлённо-наивными юными лицами, светлокожими и ещё не разукрашенными шрамами.
И не только девчонки. Ротбирт, явно выпивший больше, чем надо, "вынырнул на поверхность" и обнаружил, что под его руками — податливое нежное тело… но это не девушка, а полуголый слащаво-смазливый мальчишка примерно одних лет с ним самим.
— Что тебе, топорррррр Дьяуса?! — прорычал Ротбирт, пытаясь сообразить, что происходит. — Вадомайр, чего он от меня хочет?!
Но Вадим только хохотал и отмахивался, не в силах говорить от смеха. Хангар продолжал лезть к губам Ротбирта своими, и тот, окончательно разъярившись, решил проблему в типично анласском стиле — с плеча засветил смазливчику в лоб кулаком, проломив ему череп и свернув шею. Потом отпихнул обмякшее тело ногой и налил себе ещё вина.
* * *После пятого бокала вина Йохалла обнаружил, что Юргул сидит у него на коленях и они целуются. Меч в углу… кольчуга лежит на полу стальной грудой…
— Я ещё не встречала таких, как ты, — шептала Юргул. — У тебя плечи — как зубец на крепостной стене. Тебе тут все по грудь… Все ли в вашем народе такие?
Ответов она, кажется, не ждала. Блестели в полумраке чёрные глаза и влажные от слюны зубы.
И тут — через пелену опьянения и желания, возраставшего с каждой секундой, с каждым умелым движением рук Юргул — через всё это пробилось лицо.
Её лицо.
И, отпихнув Юргул в сторону, Йохалла резко встал. Покачнувшись, схватился за стол — и его едва не скрутило от отвращения к самому себе… и неожиданной сильной тошноты и рези в желудке.
Интерлюдия: Варвары
Когда зарыдала страна под немилостью БожьейИ варвары в город вошли молчаливой толпою,На площади людной царица поставила ложе,Суровых врагов ожидала царица нагою.Трубили герольды. По ветру стремились знамена,Как листья осенние, прелые, бурые листья.Роскошные груды восточных шелков и виссонаС краев украшали литые из золота кисти.Царица была — как пантера суровых безлюдий,С глазами — провалами темного, дикого счастья.Под сеткой жемчужной вздымались дрожащие груди,На смуглых руках и ногах трепетали запястья.И зов ее мчался, как звоны серебряной лютни:— Спешите, герои, несущие луки и пращи!Нигде, никогда не найти вам жены бесприютней,Чьи жалкие стоны вам будут желанней и слаще!Спешите, герои, окованы медью и сталью,Пусть в бедное тело вопьются свирепые гвозди,И бешенством ваши нальются сердца и печальюИ будут красней виноградных пурпуровых гроздий.Давно я ждала вас, могучие, грубые люди,Мечтала, любуясь на зарево ваших становищ.Идите ж, терзайте для муки расцветшие груди,Герольд протрубит — не щадите заветных сокровищ!..…Серебряный рог, изукрашенный кистью слоновьей,На бронзовом блюде рабы протянули герольду,Но варвары севера хмурили гордые брови,Они вспоминали скитанья по снегу и по льду.Они вспоминали холодное небо и дюны,В зеленых трущобах веселые щебеты птичьи,И царственно-синие женские взоры… и струны,Которыми скальды гремели о женском величьи.Кипела, сверкала народом широкая площадь,И южное небо раскрыло свой огненный веер,Но хмурый начальник сдержал опененную лошадь,С надменной усмешкой войска повернул он на север.[3]
* * *Блаки чувствовал себя в коридоре, как в западне. Он уже навёл блеск на щит кэйвинга и повздыхал, что шлем тот унёс с собой. Потом вытянул ноги, как следует потянулся. Снизу доносился шум пирушки. За дверью было тихо — точнее, просто ничего не слышно. Блаки себе хорошо представлял, что там происходит. Он потянулся ещё раз и прикрыл глаза. Ему вспомнилась сероглазая девчонка, которая осталась в лагере за стеной. Захотелось её увидеть… сесть рядом… послушать, как она дышит… сказать ей что-нибудь, чтобы услышать её смех…
