Василий Сахаров - Дальний поход
— Спасибо, — я не спорил, и решил действовать так же, как и при прошлой нашей встрече, то есть поддакивать и со всем соглашаться.
Старик прищурился, довольно усмехнулся и, закинув в рот новый кусочек мяса, продолжил свои разглагольствования:
— Знаешь, как Кося хотел тебя прикончить?
— Нет.
— А хочешь знать?
— Тоже нет.
— А я тебе все равно скажу. Вчера шаман великое камланье проводил, колдовал насчет гибели врагов, и победы наших воинов. Для ритуала ему нужны были пять человек. Их опоили хитрыми травками, чтобы, значит, боли не чуяли, а затем живьем содрали кожу, и только на ногах оставили. Потом, загнали их в загон, возле шатра, где Кося живет, и отпустили. Действие травки закончилось, пленники осознали, что с ними сделали и начали бегать как угорелые по кругу, и так до тех пор, пока не померли один за другим. Кто последним на ногах остается, тот наделен самой большой жизненной силой, и именно над ним проводилось все действо. Из милости, его добили, из мяса приготовили различные блюда, и этим кормили молодежь, вроде как для того, чтобы были сильными. Затем из шкуры сделают одежду для колдовских действий, а на сердце такого человека, проводилось гадание и заговор составлялся. Осознаешь, от чего я тебя вчера спас?
— Да, уважаемый Сурик. Спасибо вам.
Токтовидс прекратил жевать, посмотрел на застывшего у стены дикаря и кивнул ему наверх:
— Ки, выйди. Посмотри, что к чему.
Закутанный в шкуру «зверек», без вопросов покинул подвал. Мы остались вдвоем и, при желании, я мог бы убить Сурика голыми руками, но это не дало бы мне ничего, и оставалось ожидать дальнейших действий старика, который бросил мне солидный шмат покрытого шерстинками мяса. По виду, это была баранина, да и на вкус, тоже.
Сплевывая шерстинки, попадающие на израненный язык, не спеша, я пережевывал мясо, и наблюдал за Токтовидсом. Он тяжело встал, пошатываясь, зашел в самый темный угол подвала, что-то там поискал, и вскоре вернулся на свою шкуру. В его руках была небольшая старая книга, обтянутая потрепанной синей обложкой.
— Что это? — прикончив завтрак, поинтересовался я.
— Один из дневников профессора Шульгина, которые он вел в период с декабря 13-го года по февраль 20-го. Мой учитель и воспитатель. Великий человек, случайно оказавшийся не в том месте и не в то время, и за это пострадавший. Представь себе, капитан. Человек с мировым именем, бросил безопасное место в бункере под Москвой, отправился бороться с чумой в одном из лагерей невдалеке от Казани, потерял всех своих друзей, и был непосредственным свидетелем того, как люди превращались в тех, кого вы зовете «зверьки» и «беспределы».
— И зачем вы мне их показываете? Помирать скоро, так что эти бумаги мне без всякой надобности?
Сурик, в каком-то недоумении, посмотрел на дневник Шульгина, на его глазах выступили старческие пьяные слезы, он машинально вытер их, и произнес:
— Не знаю. Думаю, что скоро отдам богу душу, и ищу того, кто бы эти бумаги к людям вынес. Я профессору обещал их в цивилизованный анклав отправить. Сорок пять лет с той поры минуло, все долги отдал, а этот не смог, — он воровато оглянулся по сторонам, мелкими и быстрыми шажками подскочил ко мне, опустился рядом и быстро затараторил: — Бежать тебе надо, капитан. Понимаешь, к чему я веду?
Мне хотелось поверить в добрые намерения решившего сделать добрый поступок патриарха, но я не повелся. Ясно, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме, но завтра Сурик протрезвеет и скажет, что пошутил. Ведь как тут ни смотри и ни думай, а если бы он хотел отправить бумаги Шульгина к людям, то давно мог бы это сделать. За примером далеко ходить не надо, уже месяц в стойбище обретается пленный егерь Родион Никитин, которому он мог самую малость помочь и тот, добежал бы до московских войск за двое суток. Впрочем, искренен патриарх или нет, непонятно, а я ничего не теряю, и могу продолжать ему подыгрывать.
— Неужели мне побег устроишь? — поинтересовался я у Сурика.
— Да-а-а! — на одном дыхании протянул старик.
— А что взамен?
— Мне ничего не надо, только поклянись, что дневники профессора будут переданы куда надо.
— Клянусь!
— Хорошо, верю тебе. Завтра Ки тебя ко мне приведет. Ты его шкуру оденешь, выйдешь в лес, и беги во все ноги. Где патрулей не будет, то я тебе точно скажу, так что фору часов в пять-шесть получишь.
— А собаки лагерные?
— Завтра все на московскую дорогу выйдут, будут готовиться к встрече нашего славного боевого вождя, угробившего половину войска ради того, чтобы один несчастный линейный батальон под Каширой разгромить. Не уничтожить даже, а только разгромить. В общем, уйдешь чисто.
Сказав это, Сурик вернулся на свою шкуру, сделал из фляги один за другим несколько глотков своего алкогольного напитка, попытался затянуть какую-то песню, но вскоре замолчал, и вырубился.
Патриарх лежит на шкуре, по подвалу распространяется запах мочи, видимо, перебрал старичок крепко и не контролирует себя, а я, пока не появился Ки, прошелся по помещению. Ничего интересного не нашел. Моих вещей здесь нет, оружия тоже не обнаружил. Зато наелся от пуза и обнаружил флягу с чистой водой. Так бы я и сидел здесь себе спокойно до наступления ночи, но появился мой сопровождающий, который проверил Сурика, удостоверился, что он жив, и потянул меня на выход.
Снова я в темнице. После сытного обеда клонит в сон, но только я закрыл глаза, как почуял какие-то изменения внутри себя. Что это такое, сразу и не понял, а когда осознал, то от радости, несмотря на свое не самое здоровое состояние, чуть до потолка не подпрыгнул.
Где-то совсем рядом находился Лихой, присутствие которого на близких расстояниях я мог почувствовать. Разумный пес был недалеко, максимум метров за сто от меня. По волосам пробежали мурашки, Лихой послал свой зов, его эмоции излучали спокойствие и удовлетворение тем, что я жив, и сам посыл говорил о том, что меня не бросили и про меня не забыли.
Выжил четвероногий друг, ушел от погони и благодаря своей повышенной регенеративной способности, смог быстро восстановиться. Возможно, он привел бойцов отряда, а может быть, и в одиночку пришел, но и это немало. Теперь-то поборемся за жизнь, и шанс на спасение из эфемерного, стал вполне реальным.
Лихой пытался мне что-то передать, но у него ничего не вышло, а вскоре заворчали боевые псы стойбища, которые, наверное, почуяли чужака. Ощущение присутствия разумного пса исчезло, и вскоре мои глаза закрылись сами собой. Я провалился в крепкий и спокойный сон. Завтра будет новый день, и если не случится чего-то неожиданного, то я смогу попробовать осуществить побег, но для этого мне понадобятся все мои силы, и значит, необходимо выспаться.
Глава 12
Тульская область. 23.05.2065
Теплый весенний вечер. Огромная лесная поляна, и на ней, превеликое количество «зверьков». Помимо всего дикарского племени, в котором я оказался пленником, здесь собрались вернувшиеся из похода на Каширу воины военного вождя Намбы. В общей численности, в этом месте сейчас как минимум три тысячи двуногих животных. Ярко и высоко пылают костры, в рваном ритме гремят большие барабаны, и над поляной разносятся крики доведенной до экстаза и обдолбанной наркотиками, толпы:
— Хей-я! Хей-яя! Хей-я! Хей-яя!
В самом центре поляны, на расчищенной рабами площадке, четыре длинные шеренги. В двух из них, сплошь молодые мужчины, имеющие из одежды только грязные набедренные повязки. Напротив них, в других двух шеренгах, молоденькие дикарки, подобно воинам, в этот праздничный вечер, одетые по самому минимуму, голый торс, раскрашенные красной краской грудки торчком, а бедра прикрыты только цветными полосками, сшитыми из разноцветного тряпья, какой-то травы и кусочков шкур.
Подчиняясь ритму барабанов, мужчины и девушки, одновременно притопывают ногами по земле, что-то напевают, раскачиваются влево и вправо, медленно сближаются, хватают друг друга за интимные места, возбуждаются и расходятся. И так происходит много раз подряд. Кажется, что вот-вот, начнется всеобщая вакханалия, групповуха со многими участниками. Однако это произойдет позже, в самом конце праздничного мероприятия, а пока, это всего лишь прелюдия.
После того, как неподалеку от стойбища появился Лихой, а случилось это позавчера вечером, я воспрял духом, и был готов к побегу уже на следующий день. Но не сложилось, и виной тому послужил мой нечаянный знакомец и собрат по несчастью, Родион Никитин. Этот храбрый парень, воспользовался моментом, когда на реке ему сняли колодку, голыми руками убил одного из своих охранников, бросился в воду и, вплавь, перебрался на другой берег. Затем, видимо почувствовав себя, в относительной безопасности, он помахал всполошившимся дикарям из охраны ручкой и бросился бежать. Это была его третья попытка и, к сожалению, как и предыдущие две, она закончилась неудачей. Его догнали через несколько часов. В руки «зверьков» он не дался. Егерь дрался до последнего и, потехи ради, его затравили собаками, так что, когда утром меня вывели из темницы, то первое, что я увидел, это голову Никитина, которая торчала посреди стойбища на длинном осиновом шесте.
