Алексей Доронин - Сорок дней спустя

«Издать бы это в Пиндостане миллионным тиражом, — думал Владимир после прочтения. — И раздавать бесплатно, в кампусах, на вербовочных пунктах, просто на улицах вылизанных районов, где обитает средний класс. С рекламным слоганом „Russian takes no prisoners“.[11] Чтоб кошмары снились. Издать бы, и никто бы к нам не сунулся».

Потом Богданов понял, что грубый язык и сцены кровавых расправ над врагами были фильтром, который ограничивал круг читателей теми, кто поймет. Интеллигентную барышню с Коэльо и Мураками в голове хватила бы кондрашка на десятой странице. Ну и хрен с ней, с бесполезной дурой. Зато суровые мужики с опытом, знающие жизнь не по книжкам, прочитают и сделают выводы. Пусть даже один из десяти прочитает и сделает.

Сразу по возвращении он решил побольше узнать об авторе. Оказалось, вокруг того уже несколько лет как образовался кружок единомышленников, которые обсуждали сценарии Звездеца и делились опытом. Некоторые даже перешли от трепа к реальным действиям, создав в европейской части России, на Урале и Дальнем Востоке несколько ячеек.

Владимир загорелся идеей организовать такую в Западной Сибири. Но он пошел дальше.

Обстановка в стране и мире заставляла торопиться.

Завеса тьмы, как говорил один профессор филологии, разрасталась и крепла. Будущее было страшным, и все это понимали: об этом говорили в курилках, очередях и трамваях, но дальше слов не шло.

Все знали, что патриотическая трескотня правительства — дырявая ширма, за которой нет ничего, кроме желания сытно жрать и гадить на всех с высоты птичьего полета, но вялый народ дремал, как стадо в стойле. Еда, одежда, мебель да импортные безделушки на колесах или без — вот все, что его интересовало.

А бедная наивная оппозиция не могла понять, в чем причина ее нулевых результатов. Винила власть, Запад, евреев, марсиан — кого угодно, лишь бы не признать диагноза. Того, что русские необратимо и массово переродились. Этого не смог сделать «царь Борис» и окружавшая его нечисть, потому что работали грубо и вызвали у народа только отторжение. Бывшие стукачи и провокаторы из Конторы Глубокого Бурения пошли другим путем. Они действовали не напролом, а исподволь. Они частично вернули державную шелуху. На Красной площади снова начались парады с военной техникой, репортажи с заводов и полей напоминали об эпохе Брежнева. Даже кинокомпаниям стали давать денежку на съемку пропагандистских лубков. Редкой мерзости, кстати. Но за этой дымовой завесой реформы продолжились, затягиваясь, как петля на шее. Образование, ЖКХ, наука, пенсионная система, армия… И постепенно, чтобы не умереть, люди приспособились.

Даже при Эльцине было больше надежд на ремиссию болезни, потому что ощущение неправильности жизни было массовым. Теперь оно прошло. Организм приспособился к наркотику, изменив сам состав крови.

Теперь никто не кинется грудью на амбразуру. Пока вокруг можно худо-бедно найти корм, крупный рогатый скот породы «россияне» не шевельнется. Когда станет голодно — засуетится, отталкивая друг друга рогами и копытами, дерясь за каждую травинку. Если фуража не останется совсем, думал Владимир, скот начнет тихо дохнуть. Но и тогда максимум, что он будет делать, это жалобно мычать. И даже если его терпение лопнет, и он забодает ублюдка-пастуха, который завел его в такую глухомань, это ничего не изменит. Потому что из лесу уже надвигаются огоньки волчьих глаз.

Кризис развивался, а народ, вместо того чтобы зароптать, прогибался перед властью все сильнее, страшась потерять последние крохи. Режим не повторил ошибок СССР, который рухнул, потому что у людей было слишком много времени для досуга и много самоуважения. В новой свободной России людям создали условия, когда они вынуждены были направлять всю энергию на биологическое выживание и при этом чувствовать себя дерьмом собачьим. Выживал каждый по отдельности — по принципу «разделяй и властвуй» государство хорошо размыло костяк народа. Теперь половина экономически активного населения, чтоб продержаться на плаву, крутилась, совмещая по две-три работы и меняя их чуть ли не каждый год. Какой уж тут «коллектив»? Такое бытье вырабатывало соответствующее сознание.

Ждать инициативы снизу бесполезно, и Владимиру часто лезла в голову мысль: «Эх, нашелся бы генерал-герой…» Одного парашютно-десантного полка хватит, чтоб взять власть в столице. И никакие «витязи», «русичи» и прочие цепные псы режима даже гавкнуть бы не успели.

Пусть этот спаситель объявит себя хоть наследным принцем из династии Романовых, хоть воплощением Ктулху — народ за ним не пойдет, а побежит, как только он познакомит с фонарями первую партию офигевших чинуш.

А дальше… какой простор открывался воображению! Сразу мерещилась преображенная Россия, где сырьевые богатства возвращены в собственность народа, а офисный планктон и дебильную тусовочную молодежь загнали на военные заводы — заново выковывать щит Родины.

«Раскатал губу», — осаживал себя в этом месте Богданов.

Он знал, что военные перевороты не в традициях России. Тут власть всегда умела держать генералитет в узде. Может, раньше кто-то из офицерского корпуса и мечтал обрушить огонь «градов»[12] на один из поселков Рублево-Успенского шоссе. Но теперь и сами генералы, в основном, мало отличаются от своих пиджачных коллег, которые вели армию к развалу, а страну к гибели.

Владимир видел, что без опоры на массу никакой путч невозможен. А массу больше волновало, от кого беременна та или иная теледива. Даже многие крутые патриоты и имперцы (девяносто процентов коих в армии не служило) сникнут, если их вырвать из теплого кресла и отправить в монтажный цех танкостроительного завода, а тем паче на Колыму. Чего уж говорить о дяде Васе, который всю жизнь зарабатывал тем, что перегонял «японки» из Владика? Или мерчандайзере Елене, которая «эффективно» торговала воздухом, отправляя десять факсов в неделю, кроме этого умея делать только минет? Встанут они к станку за продуктовый паек? Будут долбить мерзлую землю за трудодни?

Владимиру казалось, что так будет всегда, но пришла буря и разметала гнилой сарай по бревнышкам, не оставив от свинской идиллии даже руин.

Им повезло. Когда все началось, ячейка почти в полном составе находилась за городом.

Они не собирались заезжать на Поляну, хотели сразу двинуть в Гнездо. Решение на часок заглянуть на сходку экстремальщиков было принято буквально в последний момент — задержавшийся на работе товарищ позвонил Владимиру, когда они уже ехали по трассе, и попросил подождать. Они сначала хотели завернуть в придорожное кафе, но Богданов вспомнил, что недалеко находится место слета (три года там не был). Было по пути, даже крюк делать не пришлось.

Решение было продиктовано исключительно любопытством. Никакой практической пользы в посещении слета быть не могло. Была пятница, до слета оставался день, но он не сомневался, что там уже кто-то околачивается. И не ошибся. Сам Владимир давно относился к этим сборищам скептически и предпочитал тратить выходные на обустройство базы. Так же думали и его соратники.

Эта бухточка на берегу Новосибирского водохранилища, в десяти километрах по прямой от Бердска, уже несколько лет была местом проведения Всесибирского слета выживальщиков. Обычно слет устраивался в конце августа и собирал от пятисот до восьмисот человек; сюда приезжали и ветераны — солидные мужчины, у которых дети давно окончили школу, и новички, неофиты движения, популярность которого находилась на пике. Гости прибывали со всех концов области и даже из соседних регионов, где такие мероприятия не проводились.

На грунтовой площадке, ставшей импровизированной парковкой, свободного места не было — рядами теснились внедорожники: «газоны», «Нивы», УАЗы, «лендроверы», «паджерики», «патрули». Другие машины сюда не добрались бы без вреда для подвески, да и люди, причислявшие себя к клубу, предпочитали именно этот вид транспорта.

Дальше на широкой песчаной косе без особого порядка был разбит большой палаточный городок. Каждая из палаток указывала на достаток владельца. Были и дорогущие, и вполне бюджетные, потрепанные и новенькие. Двухместные, четырехместные и огромные, на целую банду.

Из мощных колонок лились песни «афганской» и «чеченской» тематики.

Среди собравшихся на берегу было относительно мало женщин, а почти все мужчины щеголяли разнообразным камуфляжем, на котором места свободного не было от карманов. Мало было и совсем молодых. Картина могла ввести наблюдателя в заблуждение, заставив думать, что тут отрываются омоновцы или какие другие силовики: на виду холодное оружие, мелькает огнестрельное, причем как в чехлах, так и без. Нечто вроде народной дружины в составе трех человек присматривали за порядком и машинами на стоянке.