Юрий Никитин - Человек из будущего

– Так ты в самом деле с Канадского севера?

– Бери дальше, – сказал я таинственно.

– Ой, – сказала она в испуге, – ты что, полярник?

– За полярным кругом, – сказал я, – где медведи трутся о земную ось, раскинулась огромная страна, на территории которой поместилось бы несколько Америк. Если бы ее туда, конечно, пустили. Так вот я оттуда. Из завтрашнего мира.

Она охнула, глаза округлила совершенно естественно, хорошо держится, ни одним движением мускула не выдала, что наконец-то заставила меня сказать то, что ей пару часов назад подробно объяснили Дуайт, Карпентер и прочие асы разведки.

– Ты из… страшной России?

– Точно, – подтвердил я. – К тому же из самого страшного места.

– Неужто, – прошептала она в ужасе, – из самой Москвы?

– Точно, – подтвердил я. – Умненькая девочка, хоть и красивая.

– Ой, – сказала она в еще большем испуге, – тогда тебе нужно срочно водки?..

– Потерплю, – пообещал я. – Буду пока пить этот, как его… ну, который клопами пахнет…

– Французский коньяк, – догадалась она. – Это у меня есть!

Глава 14

Прокололась, девочка, подумал я злорадно. Могли бы водку приготовить, но не успели все сразу. На подготовку к операции оставалось не больше часа, какие-то еще промахи замечу, хотя в целом все почти безукоризненно.

Намеки насчет женитьбы на такой красивой и богатой, да еще со связями в высших кругах, разумеется, подействуют, но сразу хватать такого червячка не стоит, не поверят, потому позволю развиваться отношениям постепенно, как и положено в консервативных семьях.

Тем более, напомнил я себе, сам из консервативной России, которую ругают за этот консерватизм, но поглядывают на нее с надеждой, понимают, слишком уж сами увлеклись излишествами, пора бы притормозить на опасном спуске к пропасти все стремительнее, но не знают как.

Она старательно и достаточно умело делала мне массаж, а я, блаженно прикрыв глаза, неторопливо просматривал ее досье, а потом и прочие отрывки из инета, куда не добралось ни ЦРУ, ни даже АНБ.

Как ни странно, она в самом деле Пайпер Вестширская из старинной английской аристократии, семья ведет род от самих Тюдоров, надо же, в разведке Пайпер не работает, учится в престижном универе, но ее подруга Изабель начинает заманивать чудесными перспективами службы в ЦРУ, и, кто бы подумал, сегодня действительно выполняет первое свое задание по установлению дружественных контактов с видным русским специалистом с перспективой дальнейшей вербовки.

Ага, вербовки, повторил я, хорошо… Давай старайся, девочка, а я буду раздумывать, колебаться, склоняться то в одну сторону, то в другую, а ты постарайся предложить мне больше, чем я имею в России.

– А что ты любишь еще, кроме водки? – спросила она.

– Тебя…

– Я серьезно!.. Красную икру?

– И черную, – сообщил я. – Та и другая водится у нас в России. В рыбах, кто бы подумал.

– А из еды? Блины или пельмени?

– А которые из них чисто русские? – поинтересовался я. – А то я такой патриот, что к русской икре французский коньяк, испанский хамон и французский пармезан…

Она охнула:

– Какая жуть! Как можно все это употреблять вместе?

– А я с разных тарелок, – пояснил я.

Она вздохнула с укором.

– Как мужчины неразборчивы в еде… Ладно, я сейчас разложу как надо.

С шампанским покончили быстро, пустую бутылку я по русской привычке поставил под стол, а Пайпер принялась с энтузиазмом сервировать «как надо», именно с расчетом на этот момент официанту едва-едва удалось разместить все на одном передвижном столике.

Она хлопотала, выстраивая на тарелках разные изящные вкусности, про коньяк, естественно, не забыла, как и про обязательное шампанское, а я в самом деле наслаждался, развалившись в уютнейшей из постелей, в дизайн и конструкцию которой столько вложено ума и творческих усилий, что могли бы построить космический корабль хотя бы для полетов к ближайшей звезде, с другой стороны, надо понимать, к звездам полетят единицы, а в постелях любят понежиться и покувыркаться миллиарды простых пользователей.

– Ты прибыл, – поинтересовалась она, не поворачиваясь, – на отдых? Как турист?

– Не совсем, – ответил я и добавил то, что она уже пару часов как знает от Дуайта и Арнольда, – сейчас я как бы посредник.

– Как юрист?

– Нейтральное лицо, – пояснил я, – которому доверили установить контакт с коллегами в вашей стране.

– Насчет научных исследований?

– Да, – согласился я. – И насчет того, чтобы за самыми опасными из них установить надзор. Наверное, потому первый разговор состоялся не с коллегами по нейрофизиологии, а с теми, кто оберегает как их, так и общество от них…

– И как?

Она обернулась, хитрая смеющаяся мордочка, милое выражение, но взгляд трезвый и по-женски оценивающий.

– Доволен, – ответил я. – Высшие чины понимают, демократия хороша была в Элладе, где на каждого демократа приходилось по два раба и четыре илота.

Она охнула:

– Что, правда?

– Вот жизнь была, верно? – спросил я.

– Еще бы, – сказала она. – Но рабство – это же нехорошо?

– Да, – согласился я, – рабы трудились плохо, больше отдыхали, потому пришлось для них придумать систему, чтобы сами на работе жилы рвали… Это не так романтично, зато прибыльнее.

Она спросила озадаченно:

– Да? А я думала, рабство отменили из-за гуманизма…

– Из-за гуманизма никто пальцем не шелохнет, – пояснил я. – В мире правит трезвый расчет. Но конечно, чтоб жизнь казалась сказкой, нужно придумывать всякие благородные ценности… В общем, сейчас, когда один человек может уничтожить все человечество, не до соблюдения прав человека насчет его личного пространства.

– Это как? – спросила она.

Я пояснил:

– Человечество дороже, чем чье-то желание утаить свое… даже и не знаю, что нужно таить в свободной Америке! Мне кажется, у вас разрешено все, кроме преступного, хотя и преступное можно, если в высоких кругах. Не так ли?

Она пробормотала озадаченно:

– Ты так подаешь, что мы должны прийти к тому, к чему вы уже пришли?.. К тоталитаризму?

– К прозрачности, – ответил я и, увидев удивление в ее глазах, пояснил: – Да-да, к прозрачности! Для государства все должно быть прозрачно. И никаких личных пространств.

– Ой…

– Личные пространства только друг для друга, – пояснил я. – А не для проверяющих органов. Пайпер, мне такое тоже не нравится, но другого пути для защиты человечества от отдельных человеков нет.

Она сказала с негодованием:

– Какими страшными вещами занимаетесь!

– Время страшное, – сообщил я. – Но если убрать из него всякие страшности, прекраснее его не будет ничего на свете. Вот мы и занимаемся опрекрасниванием мира.