КОМ-5 (Казачий Особый Механизированный, часть 5) - Ольга Войлошникова
— Итак, некоторое удивление ваши идеи уже вызвали. Но до обалдения, как тут некоторые утверждали, ещё далеко. Надеюсь дальше будет интереснее!
Капитан Рябушинский поправил воротник и в свою очередь принялся раскладывать чертежи. Судя по побелевшему лицу, он реально находился в предобморочном состоянии.
Надо было спасать…
— Пётр Христианович, как вы себе представляете пехотное орудие способное пробить броню СБШ? — спросил я.
Витгенштейн-старший почувствовал подвох и хитро прищурился:
— Хотя тут, вроде, не я должен отвечать, но скажу: вес минимум от полутора тонн, калибр от восьмидесяти миллиметров.
— А если это будет стокилограммовая установка? Чтоб пять человек её в разборном виде транспортировать могли?
— Простите, пять человек? Не лошадь, не трактор?
— Сто килограмм в сборе! — я почувствовал себя рекламным агентом. — Бронепробитие до двухсот миллиметров…
— Четырёхсот! — поправил меня очнувшийся Дмитрий Павлович.
— О! До — четырёхсот! — Я хлопнул капитана по плечу. — Показывай!
— Этого не может быть! — Витгенштейн дёрнул к себе документацию и принялся судорожно листать чертежи и вчитываться в листки с показателями.
— Ваше превосходительство, извините за дерзость, это есть! Я лично присутствовал на стрельбах, когда из орудия капитана Рябушинского был пробит шит «Святогора». Насквозь! И там ещё и кладке кирпичной досталось.
— Так! Это уже не совсем в моей компетенции…
Его превосходительство полез в нагрудный карман и достал уже мне знакомую полупрозрачную снежинку. Опа! Щас кто-то из совсем больших дядей прибудет. Рядом с генерал-губернатором вспухла прозрачная линза и немного недовольный голос произнёс:
— Коршун! Опять ты?
По комнате раздался слаженный стук сщёлкнувшихся сапог и треск натянувшейся ткани.
— Ваше Императорское Величество, никак нет, не я! Вернее, не совсем я!
— Так, что у вас тут происходит? — Император, похоже, обедал, поскольку яичко на подставке в одной руке и ложечку в другой так и не выпустил.
— Извиняюсь, Ваше Императорское Величество, прошу ознакомиться с чертежами, дело государственной важности! — Витгенштейн протянул императору бумаги.
— Если ты рекомендуешь…
Его императорское Величество отложил приборы с едой в пустоту справа от себя. Не перестаю этому удивляться, блин горелый!
Император быстро перебрал чертежи. Оставил в руках листочек с характеристиками. Повернул голову в сторону и к чему-то прислушался.
Потом спросил:
— Коршун, а ты лично видел результаты стрельбы?
— Так точно! Ваше Императорское Величество! Стреляли с моей «Пантеры»! — помня об указе, я старался не орать. Честно говоря, получалось плохо.
— Дмитрий Павлович, сколько человек знают об этих исследованиях? — Рябушинский вытянулся, хотя, казалось, куда уж больше?
— Э-э-э, с уверенностью могу сказать о двадцати — двадцати пяти, Ваше Императорское Величество! Помимо членов кружка на последних испытаниях присутствовало также несколько зрителей из числа студентов.
— Отлично, с сегодняшнего дня переходите в непосредственное подчинение, — император сделал легкое движение кистью, и в кабинете появился Кирилл Федорович.
— На! — Император сунул обалдевшему Великому князю бумажки в руки. — Разбирайся! Обедать не дают!
И исчез.
— Коршун! Опять ты?
Да что ж они все с одинаковыми претензиями-то, а?
— Никак нет! Ваше высочество, не я!
* * *
Дальнейшее приобрело черты до крайности специфического диалога, в результате которого я был отправлен домой, а вот изобретатели остались.
В тот же вечер меня посетили невыразительные господа офицеры из третьего отделения и взяли очередную подписку о неразглашении. Полагаю, им не составило особого труда найти всех свидетелей наших испытаний и провести с ними вдумчивые беседы, выяснив, кому они могли пересказать информацию об увиденном. И поработать с каждым носителем новой государственной тайны индивидуально.
Швец с Пушкиным, по-моему, даже ночевать начали в рабочем ангаре, и вокруг них кипела кружковая деятельность по выдумыванию систем защиты для граммофонов.
А вот капитан Рябушинский отныне из нашего поля зрения исчез и даже в институте больше не появлялся. Говорили, что работал он теперь в совершенно засекреченной лаборатории где-то на территории закрытой военной части. Единственное, чего я через Петра добился: когда будет конечный результат (и если я к тому времени обзаведусь тремя детьми и попаду на войну), меня включат в список приоритетного снабжения. Бесплатно!
— Петя, не хотелось бы показаться занудой, — сказал я в ответ на это, — но мне нужна бумага.
— Бумага? — не понял он.
— Бумага, Петя. Потому что не каждый атаман поверит в то, что князь Витгенштейн что-то эдакое сотнику лично пообещал. А бумаге — поверят. Если она с подписью и печатью, конечно.
— Вот ты жук! — почти восхищённо выдохнул он.
— Учись! Глядишь, пригодится.
— Ладно. Будет тебе бумага.
* * *
Более ничем особым конец весны и начало лета нас не удивили. Я занимался преподаванием, в свободные вечера старался выделить время для проведения общих тренировок по боевому слаживанию, заодно тестируя разные системы на предмет защиты ускорительной системы (так деликатно мы называли торчащие во все стороны граммофоны). Постепенно закончились экзамены, и университет опустел. Осталась только новая группа экстерна да мальчишки-тувинцы. Они уже неплохо говорили по-русски, показывали достойные результаты, и в целом эксперимент по горловому пению был признан удачным, так что в сентябре эти уйдут на второй курс, а к ним прибавится ещё один, снова шпана зелёная. Ну да ничего, мы уж поднатаскались. А пока передо мной маячил север.
НА СЕВЕР
Пятнадцатого июля проходящий через Новосибирск курьерский дирижабль должен был подобрать меня в воздушном военном порту по дороге на Иркутск. Серафима собирала мне в дорогу чемодан и вздыхала. Ей, конечно, приятнее, когда я всё время рядом. Да и мне с ней хорошо, слов нет. Однако же — куда деваться, коли предписание?
Отдельная котомка с запасом продуктов в дорогу уже была изготовлена на леднике. Осталось только попрощаться по-супружески. Для этого у нас ночь была. Длинная…
А под утро она мне и говорит:
— Илюш, по-моему я… ну…
Я разом вынырнул из водоворота сна, в который меня постепенно затягивало, и приподнялся на локте:
— Что такое?
Она мило покраснела:
— Ну… в тягости…
До меня как-то и не сразу дошло. Вроде и не в первый раз — а поди ты!
— А точно⁈
— Не знаю, в медчасть не ходила ещё, но признаки все.
— Так это ж здорово! — я сгрёб её и начал целовать, а Сима неожиданно заплакала и огрела меня подушкой:
— Так и признайся! Только и ждёшь, чтоб
