Блистательный - Алекс Стронг
Хотя, чести ради, из аристо я успел столкнуться лишь с парочкой, причем не самого высокого ранга, к тому же один из них все же дал неплохой отпор.
Поэтому Школа выполняла сразу несколько целей.
Во-первых, она служила отличным прикрытием.
Для всех окружающих я был всего лишь простым первокурсником, от которого никто ничего особенного не ожидал, что здорово играло мне на руку.
Да и затеряться легче среди похожих, если вдруг я был прав и Бальтазар действительно переместился вместе со мной.
Вряд ли он оставит меня в покое — впрочем, как и я его. Из нас двоих должен выжить только один. Точка.
Во-вторых, Школа могла дать полезные связи.
Вот, например, тот же Валера, который на первый взгляд бестолковый сопляк, а сколько всего успел полезного сделать: помочь вылезшую из Разлома тварь догнать, демонолога найти, снять квартиру, пристрелить Пожарского.
И это мы с ним знакомы всего ничего. Глядишь, через время Вавиловы своего сыночка и не узнают — отправили в Школу мальчика, а вернулся мужчина.
В-третьих, пускай преподаватели Школы и не шли ни в какое сравнение с мастерами, что передавали мне знание и опыт в родном мире, но все же их уровень вполне позволял мне мало-помалу попытаться раскрыть потенциал настоящего Соколова.
Пускай даже на пике своего мастерства он бы не стоил и моего мизинца в прошлой жизни — но и такого хватит, чтобы справиться здесь практически с любой угрозой.
Так что когда траур по Пожарскому и Оползневу закончился, мы с Валерой вернулись к занятиям.
Пары по точным наукам— такие как биология, химия или физика — я слушал вполуха, когда убедился, что местные законы природы не слишком уж сильно отличаются от тех, что царили в Аллоке.
Науки гуманитарные представляли для меня чуть больший интерес.
Например, этикет, на котором рассказывалось, как настоящий аристократ должен вести себя с дамой или высшим по титулу.
Кого следует пропускать вперед во дверях, кому обращение «ваше благородие» покажется оскорблением, а кто будет рад до усрачки, услышав заветные два слова…
Прошу прощения, это я уже от себя добавил.
Понятное дело, что правила эти если и соблюдались, то лишь для вида, где-то на светских раутах и официальных приемах. Но все же полезно было их знать. Мало ли, окажусь вдруг когда-нибудь на встрече с императором или хотя бы великим князем, так хоть в грязь лицом не упаду.
Такие дисциплины, как фехтование и рукопашный бой, для меня были чем-то вроде рутины. Не особо-то и надо, но и пропустить нельзя. Разумеется, бронзовым школярам никто настоящего оружия не давал и бились мы деревянным тренировочным. На уроках же рукопашного боя мы по большей части бегали на месте, прыгали через скакалку, молотили груши и лишь изредка вставали в спарринги. Да и то при полной защите.
При желании я бы легко мог раскидать всех даже палкой, но я специально показывал уровень чуть выше среднего, чтобы особо не выделяться. А вот Валера старался изо всех сил, пускай даже и без особого на то толка.
— Нет, все, сдаюсь, — свистящим шепотом произнес он после очередной неудачи и плюхнулся на скамейку. — Не выйдет из меня бойца, хоть убей…
— Во-первых, и не из таких машин для убийств делали, — назидательным тоном произнес я. — Во-вторых — не пытайся исправить свои недостатки, а преврати их в преимущества.
— В смысле? — нахмурился Валера, утирая со лба пот.
— Ну, например, ты куда ловчее его и выносливее, — ткнул я пальцем в верзилу, с которым Валера до того бился на перчатках, а точнее сказать, получал люлей. — Но при этом ты упорно лезешь вперед, вместо того, чтобы выбить его из сил и навязать свои условия.
— Но Палыч сказал, чтобы мы атаковали… — протянул Валера и кинул взгляд на Палыча, преподавателя рукопашного боя, сурового мужика лет сорока с носом, лежащим на боку и сломанными ушами; он как раз костерил какого-то доходягу за то, что он как-то не так бил.
— А если он скажет, чтобы ты с крыши прыгнул? — хмыкнул я. — Твоя задача — победить, а не впечатлить Палыча. Понял? Пошел!
Валера поправил очки, кивнул и решительно направился в сторону громилы.
Я же проводил его взглядом и покачал головой.
Воистину: главное — дух, а остальное приложится.
С Ариной я пересекался пару раз на занятиях, но она лишь кивала мне и после быстро проходила мимо, даже когда я пытался с ней поздороваться.
Видимо, все же решила, что не по статусу ей прыгать в койку к приезжему аристо после внука великого князя.
Ну и шут с ней, если честно.
Трахалась она не слишком умело, пускай и старалась. Нет, не то чтобы меня в женщинах интересовала лишь постель — отнюдь.
Просто какой-то духовной связи мы с Ариной наладить не успели, плюс ее папаша пытается ввязать меня в какое-то мутное дело, так что я решил на время оставить аристочку.
Вместо этого я решил выполнить просьбу Маши и добыть таки ей респондентов.
Это оказалось не так уж и трудно.
Мои так называемые сокурсники, млея от восторга, шепотом спрашивали, не тот ли я курсант, что убил демона и избил Пожарского, а получив утвердительный ответ, с радостью соглашались заполнить все, что нужно.
Что интересно — победа над Пожарским вызывала куда больше восхищения. Похоже, даже смерть Миши ничуть не исправила его имидж среди учащихся. Впрочем, оно не удивительно.
Я-то его знал без году неделя и то он меня достать успел, что уж говорить про тех, кто терпел его выходки годами.
Получив утром обещание от тридцатого курсанта заполнить форму, я после занятий постучался в кабинет Маши. Так и не дождавшись ответа, я приоткрыл дверь и заглянул вовнутрь.
Она сидела за столом, спрятав лицо в ладонях и плечи ее мелко-мелко подрагивали.
— Мария Семеновна, я помешал? — прокашлялся я.
— Соколов? — Маша встрепенулась, надела очки, лежавшие на столе и выдавила слабую улыбку. — Нет, конечно, что ты! Проходи, присаживайся.
Я принял предложение, уселся на стул напротив взглянул на ее опухшее лицо и покрасневшие глаза.
— Что-то случилось? — спросил я напрямую.
— О чем ты? — захлопала ресницами она.
— Не делай вид, что все нормально, — взмахнул рукой я. — Что стряслось-то?
Маша тяжело вздохнула, вновь сняла очки и вытерла слезы с глаз.
— Мой дедушка умер. Буквально полчаса назад. Позавчера положили в больницу, вроде вчера стало получше, и вот…
Маша вновь задалась в беззвучных рыданиях. Мне же стало максимально неловко. Утешать я особо не
