Отблески солнца на остром клинке - Анастасия Орлова
* * *
— Теперь доволен? — рыкнул Каннам из другого угла маленькой кельи.
Римар повернул к нему лицо — затылок перекатился по гладким плитам пола, в голове гулко перекатились камни вперемешку с острыми рыбьими костями, десяток из которых тут же вонзились изнутри под верхние веки. Затошнило. На этот случай рядом стояла глиняная плошка, но если будет рвать, придётся хотя бы приподняться, а это слишком больно. Поэтому Римар просто сделал глубокий медленный вдох и медленно же выдохнул. «Слава тебе, Первовечный, за жизнь, что тобою ниспослана, и не приведи нас растратить её впустую». Ладно. Каннаму, пусть даже через боль, но и вовсе не приподняться. Если начнёт рвать Каннама, Римару придётся проползти через всю келью и помочь ему. «…и да не приведи неблагодарно отринуть ежедневные дары твои…» Он что-то спрашивал… Ах, да… Римар, насколько мог, приоткрыл веки, но Каннам всё равно виделся ему размытым тёмным пятном, — настолько заплыли теперь непрерывно слезящиеся глаза и опухло переносье. «…и да не приведи дрогнуть пред лицом испытаний, ниспосланных тобой, заслуженных нами…»
— Ты никогда не превоплотишься, — вновь выплюнул Каннам. — Оно того стоило?
— Я удержал тебя, — едва слышно прохрипел Римар.
— Но не в моём теле, брат. Не в моём теле!
Больше Каннам не произнёс ни слова. Ушёл в глубокое сосредоточение, понял Римар. А потом и вовсе ушёл — арухом во внетелесное путешествие. Да-а, братьям скетхам ещё придётся за него побороться! Даже со сломанной спиной Каннам не собирался оставаться в стенах Варнармура. Хотя бы арухом.
Римар вздохнул — слишком резко и оттого тоже больно. Его Первовечный сберёг: несколько переломов, которые срастутся. Он сможет ходить, выполнять послушания и даже тренироваться. Он останется скетхом Варнармура до конца своих дней, которых теперь впереди и неожиданно много, и неизвестно — сколько точно, и это… пугает? Обескураживает? Это непривычно и кажется неправильным. Возможно, он станет одним из наставников. Или, кто знает, спустя десятилетия — даже отцом наиреем. Это уж как потрудится и чего удостоится. А Каннам? Что будет с ним? Он ведь даже ходить не сможет. Никогда!
* * *
Ни Каннам, ни Римар на ритуале татуирования не появились, отец наирей и наставники вели себя как обычно, спокойно и собранно, но Ярдис чувствовал: что-то не так, и они знают, что именно. Ритуал длился очень долго, от скетхов требовалось сосредоточение на молитве, но мысли Ярдиса постоянно срывались с заученных фраз в беспокойный полёт, и даже уколы иглы для нанесения подкожных рисунков от этого не отвлекали. Что-то случилось с его другом, и сердце подсказывало, что случилась беда.
«А если он сбежал? — размышлял Ярдис. — Это очень, очень плохо. Это, наверное, и есть беда…» Но почему-то при мыли о побеге его сердце не холодело от ужаса, а начинало биться чуть сильнее обычного: оно не верило в то, что твёрдо знал разум: побег из брастеона — хуже смерти.
Если Каннам не сбежал, то тогда что? Пытался и не преуспел? Пойман и теперь наказан? Сидит в глубоком колодце уединения, из которого видно только кружок неба размером с монету, один пред взором Первовечного, и размышляет о содеянном? Если так, то завтра он должен вернуться. В крайнем случае, через три дня — это самый долгий срок наказания в колодце уединения — и то если скетх не желает признавать свои ошибки и возносить Первовечному молитвы о прощении и клятвы об исправлении. Но отсутствие Римара ещё более странно, ведь он из них самый верный и старательный…
Ярдис плотнее смежил веки, пытаясь перевести мысли на молитву, но те всё равно блуждали где-то далеко. Нужно набраться терпения, и он всё узнает. Не далее, чем через три дня правда откроется, нужно просто подождать, а пока успокоить мятущийся ум молитвой. Вот только как — если эти метания так сильны, что на молитве не сосредоточишься?
Ярдис прождал три дня, но ничего не изменилось. Всё в брастеоне шло своим чередом, только Каннам и Римар так и не появились. Один из наставников упомянул, что юноши заболели и пока им лучше побыть взаперти, чтобы не разнести заразу по всему брастеону. Такое в Варнармуре случалось, хоть и очень редко; для остальных этого объяснения хватило. Но не для Ярдиса. В конце концов, на пятую ночь он, не в силах заснуть после отбоя, спустился к кабинету отца наирея. Решил: если тот ещё не спит, то наверняка будет там, и тогда Ярдис попросит позволения задать ему свои вопросы. Если отца наирея в кабинете уже нет, то в его келье Ярдис, конечно же, не станет его беспокоить, и вопросы придётся отложить до следующего вечера.
Прежде чем постучать в дверь, Ярдис прислушался. Отец наирей был там, и не один: из кабинета доносились голоса. Ясно, он занят, сейчас не время. Ярдис хотел уже уйти, как вдруг услышал знакомое имя и прижался ухом к дверной щели раньше, чем успел сообразить, что он сейчас делает.
— Арух брата Каннама очень сильный, — отвечал голос старшего наставника. — Очень сильный, отец наирей. И сангир из него выйдет опаснейший. Самое страшное — то, что Каннам не желает быть скетхом. Он дни напролёт проводит во внетелесных путешествиях, и эти путешествия явно не невинны. Он учится, он тренирует свой арух, и мы не можем ему воспрепятствовать. А очень скоро не сможем его контролировать.
Повисла пауза.
— Ты полагаешь, брат Сойр, что мальчик для нас слишком опасен? — спросил голос отца наирея.
— Я полагаю, что он из тех сангиров, которые смогут не только временно подселять свой арух в чужое тело, но и однажды завладеть этим телом безраздельно, вытеснив из него амрану. И нам с наставнической братией кажется, что увечье лишь укрепило его арух. И укрепило во зле его ум. Все наши усилия, все разговоры — тщетны. Он лишь больше озлобляется.
— Мы можем попробовать что-то ещё, пока не потеряли его окончательно?
— Боюсь, отец наирей, — это уже голос другого наставника, — мы его уже потеряли. Он укрепился в намерении следовать путём сангира. Сейчас мы можем только пытаться сдерживать его. Но скоро не сможем и этого.
— А если вернуть его в семью? — вновь заговорил брат Сойр. — Возможно, это сможет смягчить его.
— У
