Панцирь - Андрей Гардеев
– Ну извини уж, – гнусавил Звездочёт.
Его нос свернуло набок, лицо все было в крови, грудную пластину панциря вдавило.
Кентавр щедро делился эмоциями, никак не пытаясь их скрыть.
Может и не было такой возможности, может отвык от общения, а может просто не видел в этом смысла. С другой стороны, в этом была холодная истина, зачем церемониться с теми, кого ты так уверенно разбил? Зачем дискутировать с жуками?
Нервно смеюсь, повиснув в воздухе.
“Тринадцать дней похода, я вас оберегал, а вы решили забрать мое”.
Интонация сочилась злобой и обидой. Теперь не смеюсь.
Поэтому мы никого не встретили?
Но в чем смысл?
Моды отрезали нарастающий лавиной эмоционал. При этом, заглянув за заслонку защиты, я мог понять оттенки того, что приняли на себя субличности: парализующий шок, волну страха и боль, окутавшую все тело сложной сетью.
В нос бил запах жаренного мяса и паленого пластика; похоже, это от меня самого: от моей плоти, от лица.
О, Мать.
Кентавр разрядил пустышки в снег. Упав, они испустили желтоватый мерзостный дым. Зарядил по хтону в мясные пазы на боках, до громких щелчков; пазы тут же закрыли нити плоти, после собравшиеся в пластины рубинового цвета.
Резервы перезаряжает шанкарское отродье.
Единственное чувство не задавленное и свободно гуляющее во мне сейчас – любопытство:
– Что ты такое?
“Я то, что местные называют амтан. Странник сказал вас не трогать, присмотреть. В память о былых владыках я послушался, может и зря. И должен предупредить я сжег один из твоих модов, безумец”.
Построенная в голове речь чужака облачена, к моему удивлению, в тяжеловесную скуку.
– Зачем?
“Случайность. ты сам хотел игры в воинов; достаточно повреждений чтобы сочли за вожака, не перечили и не воровали?”
Теперь его слова – это иглы из сплава иронии и угрозы.
– Узоры хата не считаются. Знаешь же, – гнусаво произнес Звездочет.
"Сила считается.
Забудь об узорах, теперь ваша иерархия – пустырь смыслов.
Когда-то вы были пастухами, теперь – добыча".
И опять скука.
– Мы были пастухами, да, – промолвил я, ведомый любопытством. – А кем ты был, когда звался хатом?
“Каменщиком. Потом опцион-оператором купели. Но всегда я был прежде всего каменщиком”
– Ты забыл Справедливость и ешь людскую плоть, мерзкий четырехногий колдун. Какой из тебя, к хади блудливому, каменщик? – без эмоций в голосе спросил Звездочет. – А уж оператор и вовсе, как из червя жонглер.
Моды трудятся на благо Справедливости не у меня одного.
"Суть каменщика мой шаблон. Суть есть суть. И чем мне здесь питаться, личинка-праведник? Плоть есть плоть, энергия остается энергией. В пустошах зимой нет для меня другой еды".
– А как же Справедливость? – вяло поинтересовался.
"Справедливость сдохла, прежняя версия сгорела, обнулилась вместе с вами, Королем и Матерью. Меня кустарно модернизировали в это, я же локально правлю концепт справедливости под себя, чего и тебе советую".
Во мне пустота.
– Много на себя берешь, хат, – прошипел, пытаясь изобразить злобу.
В первый раз его лицо изменилось, выразило эмоцию, страшно исказилось, он сплюнул:
"Ну так накажи меня эмбрион воина. Жалкий и слабый. Грязный как мое дерьмо. Смотреть тошно, перемазанная гниль. Отринутый. Слабак. Раб".
Каждое слово подобно удару топора, но они не способны задеть пустоту:
– Ну тогда не смотри. Отвернись если легче будет, – я внезапно для самого себя засмеялся.
"Последнее слово должно остаться за благородным дхалом-защитником, да? Даже если он жалкий, расколотый судьбой и хатом неудачник".
– Да, – вполне искренне улыбнулся.
Он покачал головой.
"Перья сейчас взорвутся, побереги ресурс, твой холод – беспечная трата. Я могу понять желание в нем спрятаться, спрятать боль поражения и слабости, когда-то и моя благость выполняла функцию. Но не теперь".
