Дэвид Вебер - Путь Эскалибура
Матильда недоверчиво хмыкнула, и оба они весело рассмеялись. Сэр Джордж любил, когда его жена смеялась, тем более что случалось это не так уж часто.
Он понимал, как несчастна была она, сумев выносить только одного ребенка. У нее было два выкидыша до Эдуарда, потом Матильда потеряла еще двоих. Сознание того, что она бесплодна и не может родить ему других детей, которые могли бы в случае чего наследовать за Эдуардом тяжким трудом добытые земли и титулы, было постоянным источником ее печали и чувства вины. Сэр Джордж разделял как ее печаль, так и горе при смерти каждого ребенка. Да, он тоже проводил бессонные ночи, особенно когда Эдуард подхватывал лихорадку или, простыв, метался во сне, пылая жаром. Сколько планов и надежд на будущее было связано с этим хрупким ребенком! Ребенок мог тысячу раз умереть, не достигнув совершеннолетия, и некому было заменить его, некому наследовать все то, что составляло немалое достояние сэра Джорджа…
И все же барон никогда серьезно не думал о том, чтобы взять на ложе другую женщину, способную родить ему много сыновей и наследников, хотя иной высокородный лорд счел бы это совершенно необходимым. Сэр Джордж был всего лишь человеком и часто, особенно на поле битвы, вдалеке от дома, остро ощущая свое одиночество и смертность, не раз испытывал всевозможные искушения. Одолеть их было нелегко, ведь он был крепким мужчиной и всегда нравился женщинам. Но он мужественно сражался с собой и, как правило, побеждал. Некоторые из его друзей подшучивали над его целомудрием и верностью жене, но только ближайшие друзья осмеливались сказать это ему в лицо, поскольку сэр Джордж Винкастер был человеком горячим и вопросы чести предпочитал решать в поединке.
Шутки по поводу его верности жене были по большей части проявлением завистливого восхищения им мужчин, видевших в нем человека, способного на то, чего сами они сделать не могут, несмотря на мучительное уколы совести, терзавшие их после очередной измены своим избранницам. На самом-то деле хранить верность своей жене барону было не так трудно, как им представлялось. Отчасти потому, что он серьезно относился к данному слову, а какая из клятв может быть крепче той, которую он дал в день венчания? Но сэр Джордж сознавал, что не только честь заставляет его держать брачную клятву. Существовали еще две не менее важные причины. Одна заключалась в том, что за время многочисленных походов он не встретил женщины прекраснее, чем та, которая согласилась стать его женой. Вторая, куда более важная, состояла в том, что, каким бы несвойственным мужчине это чувство ни казалось, он любил свою жену больше, чем себя или даже свою честь. Он мог быть порой неловким и бестактным, как любой другой мужчина. Он мог ранить ее своей беспечностью или небрежностью. Он мог разгневаться на нее и даже обругать под горячую руку. Но никогда в жизни он сознательно не предал бы ее и не сделал ей больно. Умереть, казалось ему, было значительно проще и естественней.
Вероятно, мысли сэра Джорджа отразились на его лице, и взгляд Матильды потеплел и посветлел. Барон же не мог налюбоваться своей женой, хотя и отдавал себе отчет, что не каждый мужчина счел бы ее красивой. Она была слишком высокой для женщины, выше многих мужчин, с резко очерченным носом и подбородком, говорящим о сильном и упрямом характере. Кое-кому плечи ее показались бы слишком широкими, пальцы – слишком длинными и сильными, отнюдь не нежными белыми пальчиками настоящей благородной дамы. Она шагала широко и упруго, прекрасно скакала на лошади, будучи с детства приучена к верховой езде. Ее платья всегда казались слишком тесными для столь энергичной женщины, а роскошный водопад золотых волос не могли удержать никакие заколки, и они часто рассыпались по плечам, когда она с головой уходила в одну из своих любимых книг, склонялась над дневником или над альбомами, которые привыкла заполнять рисунками с тех пор, как ее отец вывез из Италии учителя-рисовальщика. Матильде было тогда тринадцать лет. У нее были удлиненное лицо и такая стройная фигура, что в двадцать девять она могла сойти за девятнадцатилетнюю, и любой обитатель замка Уикворт мог бы добавить, что у девицы чертовский норов. К этому, впрочем, следовало бы добавить, что проявлялся он, как правило, лишь в тех случаях, когда она становилась свидетелем несправедливости, злобной лжи или тупости, и не был следствием скверного характера.
Не каждому подошла бы такая жена, как Матильда Винкастер, но другой сэр Джордж не желал, и сердце барона сжималось от ужаса, когда он думал, что, угрожая ей, демонический шут может заставить делать его все, что ему заблагорассудится. Если только он когда-нибудь научится достаточно хорошо разбираться в человеческих чувствах…
– Ты вновь задумался, – укорила его Матильда.
– Правда?
– Правда-правда. Если ты будешь задумываться в моем присутствии слишком часто, это не пойдет тебе на пользу! – лукаво сказала она и ни с того ни с сего вздохнула. – Длинный сегодня выдался день.
Сэр Джордж глянул за откинутый полог шатра. Тусклое солнце Шаакуна ползло к горизонту и уже скрылось наполовину за верхушками высоких деревьев, растущих по ту сторону лагеря.
– Хотела бы я знать, куда запропастился Эдуард?
– Он со своими приятелями отправился на речку и проторчит не один час, – сообщил барон. – Не воспользоваться ли нам его отсутствием, чтобы…
– Разве он один может заглянуть в наш шатер?
– Нет, но только он влетит сюда без предупреждения.
– Ты уверен, что отец Тимоти не придет сюда, чтобы обсудить недавнюю… неосторожность Элизабет Гудторн? Или сэр Ричард с Уолтером не надумают, что именно сегодня ты должен решить, какие перестановки надо совершить в кавалерийском отряде? Или Рольф и Давид не…
– Нет, я не уверен. Но я велел часовому сказать любому из них, что я занят… И чтобы меня хотя бы на время оставили в покое, – сказал барон, расплываясь в улыбке.
– С ума сойти! Неужели ради меня ты забыл о своем долге, милорд? Я потрясена, польщена и…
– Всему виной одеяния, которыми снабдил нас командир! – шутливо попытался снять с себя мнимую вину сэр Джордж.
При этом он подумал, как думал уже не раз, что любой муж счел бы облегающее одеяние Матильды ужасно нескромным и запретил бы своей жене появляться на люди в таком виде. Правда, это ужасно нескромное одеяние удивительно шло ей, дивно оттеняя все прелести ее высокой, стройной фигуры. Не всем женщинам так повезло, хотя всем им пришлось привыкнуть к этой одежде, потому что выбирать было не из чего. После недолгой внутренней борьбы сэр Джордж сдался и признал, что должен поблагодарить демонического шута за непривычные одеяния, которыми тот снабдил его людей.
– Искать виноватого в своих проступках недостойно мужчины, – нравоучительно сказала Матильда и совершенно другим голосом спросила: – Скажите-ка, милорд, какими такими важными делами вы собираетесь заняться, уединившись в шатре среди бела дня со своей женой?
– Конечно скажу, миледи, – ответил он, хитро подмигивая супруге. – Однако мне легче будет показать это, чем пытаться объяснить словами.
– Неужто, милорд? – промурлыкала Матильда.
– О да, – мягко сказал он, вставая и обходя шахматный столик. – Несомненно. И вы в этом скоро убедитесь.
* * *– Нынче дело малость по-другому оборачивается, милорд.
– Это еще слабо сказано, Уолтер, – сухо отозвался сэр Джордж.
Они стояли плечом к плечу под штандартом барона и смотрели вдаль, на войско противника, выступившее против них под началом племен лаахстаар и моутхай. Напоминавшее толпу войско четырехруких было огромно. Компьютер постоянно сообщал сэру Джорджу изменения в оценке его численности, но, глядя на море злобных четырехруких великанов, барон думал, что бездушные цифры – это одно, а стоящий перед тобой, рвущийся в бой противник – совсем другое. Согласно последним подсчетам Компьютера, против них выступили восемь племен под командованием старшего военного вождя лаахстаар, под руку которого собралась примерно сорок одна тысяча воинов. Три четверти из них находились перед бароном и должны были принять участие в предстоящем сражении. Это означало, что сэру Джорджу с его людьми и четырехрукими союзникам из племен шернай, наамааль и тайрнанто будут противостоять около тридцати одной тысячи бойцов.
Глядя, как четырехрукие верзилы, втаптывая в пыль лиловую траву, катятся на позиции его людей, сэр Джордж готов был поклясться, что их по крайней мере в два раза больше, чем насчитал Компьютер. Правду говорят, что у страха глаза велики.
«Эти парни в два раза крупнее моих ребят, – мрачно подумал он. – Потому-то мне и кажется, что против нас выступило все население Шаакуна!»
– Пойду-ка я, милорд, к сэру Ричарду, – сказал Скиннет и с невеселой улыбкой добавил: – А вы уж сделайте милость, не позвольте этим многоруким тварям себя убить.
