Кит Ломер - Ночь иллюзий
— Ты не сказал.
— Ты родом из-под Дотана. Сколько тебе лет?
— Сорок одна минута.
— Ерунда! Тебе, по крайней мере… двадцать три года. У тебя было счастливое детство, чудесная юность, а теперь ты здесь, со мной, и это как раз то, о чем ты мечтала!
— Да.
— Ну, послушай: разве ты не счастлива? Или печальна? Неужели у тебя нет собственных мыслей?
— Конечно, есть. Меня зовут Черити, мне двадцать три года. я здесь, с тобой…
— А если я ударю тебя? Или подожгу дом?
— Как хочешь.
Я обхватил голову руками и подавил вопль ярости.
— Подожди минутку, Черити, — это все неправильно. Я ведь не хотел, чтобы ты была автоматом, исполняющим мои желания. Будь реальной земной женщиной!
Она подтянула одеяло до подбородка и завизжала.
Я сидел на кухне один, пил холодное молоко и вздыхал.
— Давай обдумаем все заново, — предложил я. — Ты можешь сделать это любым способом, каким пожелаешь. Но ты все пытаешься сделать слишком быстро. Весь фокус в том, чтобы действовать последовательно, отшлифовать детали, учесть нюансы.
Я построил маленький городок на Среднем Западе, с широкими мощеными улицами, с просторными старыми коттеджами, солидными и уютными, где вы могли бы покачаться в гамаке и побродить по траве, сорвать цветок, не чувствуя, что совершаете акт вандализма и разрушаете основы мироздания.
Я прогуливался по улицам, проникаясь их духом. Была осень, где-то жгли листья. Я взобрался на холм, вдыхая приятный аромат вечернего воздуха, ощущая себя живым. Мягкие звуки фортепиано плыли над газоном у большого кирпичного дома на вершине холма. Там жила Пьюрити Этуотер. Ей было всего семнадцать, и она считалась самой красивой девушкой в городе. Я подавил возникшее желание сразу же заглянуть к ней.
— Ты новый человек в городе, — произнес я. — Ты должен обосноваться, а не въехать сюда на белом коне. Ты должен познакомиться с ней принятым в обществе способом, произвести впечатление на ее родственников, угостить ее содовой, сводить в кино. Дай ей время. Пусть все будет реальным.
Номер в маленькой гостинице стоил всего пятьдесят центов. Я хорошо поспал. На следующее утро я обратился в поисках работы в три места и получил ее (оплата — два доллара в день) у Зигеля, владельца фирмы «Скобяные товары и фураж». На мистера Зигеля произвели благоприятное впечатление мое дружелюбное открытое лицо, вежливые манеры и деловая хватка.
Через три месяца мое жалование поднялось до 2,25 доллара в день, по совместительству я стал исполнять обязанности счетовода и снял комнату с канарейкой и шкафом, полным вдохновляющих книг. Я регулярно посещал духовные службы, внося по два цента в неделю. Я посещал вечерние бухгалтерские курсы, выписал учебник Чарлза Атласа и разрешал своим мускулам расти не больше, чем позволяло динамическое напряжение.
В декабре я встретил Пьюрити. Я попал на вечеринку, которую посетила и она. Ей понравился мой загар, мои волнистые волосы, обаятельная улыбка, неуклюжесть молодого моржа. Я пригласил ее в кино. Она согласилась. Во время третьего свидания я немного подержал ее за руку. На десятом поцеловал ее в щеку. Через восемнадцать месяцев, когда я все еще целовал ее в щечку, она сбежала из города с трубачом из джаза, посетившим наш городок.
Я предпринял вторую попытку. Хоуп Берман была второй красавицей города. Я провел ее по тому же маршруту, перешел к поцелуям в губы уже после двадцать первого свидания и был сразу же приглашен на беседу с мистером Берманом. Он интересовался моими намерениями. Намекнул на место в фирме «Берман и сыновья, готовая одежда». Хоуп хихикнула. Я сбежал.
Позже в своей комнате я сурово раскритиковал себя. Моя репутация в Потсвилле была разрушена, по городу разнеслась молва, что я ветреник. Получив свою зарплату за минусом небольших вычетов и обиженную речь мистера Зигеля, я поездом перебрался в Сан-Луи. Здесь я сразу же начал ухаживать за Фейт, веселой девушкой, которая работала секретарем не очень удачливого юриста. Мы ходили в кино, совершали длительные поездки по улицам на трамвае, посещали музеи, выезжали на пикники. Я заметил, что она умеренно потеет в теплую погоду, мало в чем разбирается и очень посредственна в постели.
Омаха была более приятным городом. Я на неделю забрался в нору привокзальной гостиницы и все еще раз подверг анализу. Было очевидно, что мои действия продолжали носить поспешный характер. Я поменял одиночество Бога на одиночество Человека, одиночество Хотя и менее значительное, но не менее мучительное. Проблема была в том, чтобы сочетать лучшие стороны каждого состояния, то есть оставаться человеком, но слегка подправлять жизнь, когда потребуется.
Вдохновленный, я сразу же отправился в родильную палату ближайшей больницы и родился в 3.27 утра в пятницу. Здорового мальчика семи фунтов родители назвали Мелвин. Со временем он научился говорить «бай-бай», ходить и сдергивать скатерть со стола, чтобы насладиться звуком бьющейся посуды. Он овладел завязыванием шнурков, застегиванием штанов и позже катанием на роликовых коньках и падениями с велосипеда. В начальной школе он тратил свои обеденные 20 центов на сэндвич с майонезом, баночку кока-колы, половину которой проливал на своих товарищей и книгу О`Генри. Он прочитал много скучных книг. Наконец выбрал Пейшенс Фрумвол в качестве суженой.
Она была очаровательной рыженькой девушкой с веснушками. Я ходил с ней гулять, катал на своей первой машине, одной из самых ранних моделей Форда, с деревянным кузовом.
Окончив колледж по специальности «управление и маркетинг», я получил должность в энергетической компании, женился на Пейшенс и стал отцом двух мальчуганов. Они росли, во многом следуя по моему пути. Пейшенс все меньше и меньше соответствовала своему имени, набирала вес, приобрела интерес к благотворительности и глубокую антипатию ко всем, кто, кроме нее, занимался благотворительностью.
Я усердно трудился, не поддаваясь искушению воспользоваться своими возможностями и улучшить свой жребий, превратив Пейшенс в кинозвезду или наш скромный шестикомнатный особняк в королевское поместье в Девоне. Тяжелее всего мне давалась необходимость потеть все шестьдесят секунд субъективного времени каждую минуту каждого часа…
Пятьдесят лет добросовестных усилий завершились инфарктом.
В местном баре я выпил четыре виски и вновь стал размышлять. После пятого меня охватила меланхолия. После шестого я почувствовал желание бросить вызов. После седьмого я рассердился. В этот момент хозяин предположил, будто я уже достаточно выпил. Возмущенный, я покинул бар, задержавшись ровно настолько, чтобы бросить зажигательную бомбу в витрину. Вспышка была великолепна. Я пошел вдоль по улице, швыряя зажигательные бомбы в косметический салон, Христианскую научную библиотеку, кабинет оптометриста, аптеку, магазин автозапчастей, налоговую службу.
— Вы все подделки, — вопил я. — Все лжецы, обманщики, фальшивки?
Собравшаяся толпа потрудилась и привела полицейского, который застрелил меня и трех ни в чем не повинных зевак. Это раздосадовало меня, даже несмотря на приподнятое настроение. Я облил смолой и обвалял в перьях полицейского, затем взорвал суд, банк, супермаркет, автомобильное агентство. Горели они великолепно.
Наслаждаясь видом дымящихся фальшивых замков, я какое-то время раздумывал, не утвердить ли мне собственную религию, но запутался в вопросах догм, чудес, кампаний по привлечению новых членов, церковных облачений, свободной от налогов недвижимости, женских монастырей, инквизиции и оставил эту затею.
К тому моменту полыхала вся Омаха, и я перешел к другим городам, уничтожая мусор, который мешал нам жить. Задержавшись, чтобы поболтать с несколькими уцелевшими, в надежде услышать от них выражение радости и облегчения после избавления от бремени цивилизации и хвалу вновь обретенной свободе, я был обескуражен тем, что они больше озабочены своими ранами и соревнованием по добыванию среди развалин добычи, нежели философией.
Теплота виски стала постепенно исчезать. Я понял, что поступил Опрометчиво. Я быстро восстановил порядок, наделив властью выдающихся демократов.; Поскольку вся горластая масса реакционеров лезла на баррикады и мешала установлению тотальной социальной справедливости, появилась необходимость создать персонал для наведения порядка.
Увы, проведением умеренной политики не удалось убедить мародеров в том, что Государство имеет серьезные намерения и не позволит лишить себя плодов с таким трудом завоеванной свободы. Пришлось прибегнуть к жестким мерам. Тем не менее, упрямые реваншисты воспользовались преимуществами свободы, чтобы агитировать, произносить зажигательные речи, печатать нелояльные книги, мешая борьбе товарищей за мир и изобилие. Был введен временный контроль за прессой и телевидением, затем последовали показательные казни. Груз этих обязанностей тяжко давил на плечи руководства, поэтому лидеры посчитали необходимым перебраться в более просторные поместья, пережившие вселенский пожар, и свести диету к черной икре, шампанскому, цыплячьим грудкам и другим терапевтическим средствам, чтобы сохранить силы для грядущих битв с реакцией. Естественно, недовольные посчитали, что монополия вождей на лимузины, дворцы и ансамбль обученных нянечек, способных своей наружностью успокоить издерганные нервы администраторов, есть признак разложения. Представьте себе их ярость и отчаяние, когда Государство, отказавшись проявлять терпимость к подрывной деятельности, отправило недовольных в отдаленные районы, где, занимаясь полезным трудом в простых условиях, они получили возможность исправить ход своих мыслей.
