Максим Волосатый - Легион выродков
– Вы всех гостей принимаете таким образом? – Как ни странно, светский тон у меня получился. Ничего, напоследок можно и пообщаться. Отсчет пошел. Сто двадцать, сто девятнадцать, сто восемнадцать…
– Нет, – взгляд сията утратил дружелюбность, – только тех, которые презирают законы гостеприимства и ударом отвечают на протянутую руку помощи. Не надо плевать в лицо тому, кто хочет тебе помочь.
Он помолчал.
– Хотя вы, хомо, всегда этим отличались, – сият покосился на выродка. – Извините, командоре.
– Ничего, – кивнул Брат Тихон, – мне даже забавно.
Ага, так под декротовскими доспехами все же скрывается обыкновенный человек. Не знаю почему, но мне стало как-то легче. И тут до меня дошел смысл фразы сията.
– Рука помощи? – Он что, издевается? Кажется, я уже задавал себе этот вопрос? А, и ладно: сто одиннадцать, сто десять… – Расстрелы пленных теперь называются «помощью»? Захват конвоя суверенного государства считается актом доброй воли? Тогда у нас с вами разные представления о доброте.
Ублюдок. Ну, ничего-о-о. Сто восемь, сто семь, сто шесть…
– Я всегда восхищался способностью хомо преувеличивать чужие недостатки. – Сият чуть подался вперед в своем кресле. Удлиненный череп, обтянутый сероватой кожей, смотрелся особенно противно. По-моему, я не сдержал брезгливой гримасы. Сто три, сто два…
– Не пленнЫХ, а пленнОГО, – поправил меня сият с почти такой же брезгливой миной. Что ж, мой мутировавший друг, ты меня тоже не любишь, и это закономерно. Только это тебя уже не спасет. Сто один, сто…
– И пленным этот хомо не был. До тех пор, пока не убил шестерых спасателей, которые, под огнем файратов рискуя своей жизнью, разыскивали его и вытаскивали из мусорного пузыря. И до тех пор, – голос сията возвысился от возмущения, он даже привстал на кресле, опираясь руками о стол, – пока, будучи уже спасенным, не покушался на жизнь офицеров корабля. Но и тогда его не расстреляли, его просто дезактивировали…
Ага, так вот почему тот парень в ангаре поджимал ногу. Дезактивировали. Ну-ну. Девяносто семь, девяносто шесть…
– А убили-то в итоге зачем? – Интересно, моя ухмылка достаточно кривая? Девяносто пять, девяносто четыре…
Сият помрачнел.
– Допустивший этот проступок офицер наказан. Хотя я не могу сказать, что не понимаю его мотивов.
Проступок? Это теперь называется «проступок»? М-мать! Ну, ничего-ничего-о. Девяносто два, девяносто один… Я постарался разжать сведенные злой судорогой зубы.
– А моя камера – это тоже «проступок»?
– Нет, – после моего вопроса к сияту почему-то вернулось расположение духа. В его взгляде появилось… удовлетворение? Вот ведь скотина! Восемьдесят три, восемьдесят два… – Вас определили в камеру психологической разгрузки после захвата заложника и покушения (к счастью для вас, неудачного) на жизнь членов спасательной команды. Вы, очевидно, перенесли запредельный стресс и были излишне перевозбуждены. Переговоры с вами не представлялись результативными. Мы решили дать вам возможность отдохнуть.
Ах ты, гон-дон! Слизняк мутантский! «Камера психологической разгрузки»?! Так это был отдых?! Да ты!.. Да я тебя!.. Счетчик моего ожидания убийства стремительно обнулялся. Я мазнул взглядом по черному забралу выродка. Готов он перехватить меня? Черт, ничего не разобрать. Не подозревающий о своей скорой смерти сият тем временем продолжал вещать:
– На данный момент наши специалисты сочли ваше состояние удовлетворительным, и поэтому сейчас вы здесь, – сухая серая лапка обвела каюту. – И мы готовы с вами говорить.
Все. Финиш. Недавние мои белые друзья завертелись у меня перед глазами. Цветные лица, кровь экораза, разбрызганная по ангару, лицо «дяди Димы», проваленное задание, исчезнувшие «Шмели» – все слилось для меня в один клубок, на выходе из которого было только одно – смерть вот этого гада. Готовься, мутант, счетчики по нулям. Краем глаза я заметил, как чуть склонил шлем Брат Тихон. Сожалеешь о неправильно проводимых переговорах? Совершенно с тобой согласен. Все неправильно. И то, что я сейчас сделаю – неправильно тоже. Но я это сделаю. Потому что Земля не сдается. Никакому противнику.
Удар!
Нет, первым делом я врезал не по конвергену. И даже не по выродку. По креслу. На котором сидел командоре.
А он силен. Брат Тихон поймал мое нападение еще на этапе движения глаз. Поймал и подался вперед, чтобы перехватить меня. И ведь успел бы. Точно успел бы. Если бы я не сбил ему расстояние. Немного, совсем чуть-чуть, сантиметров на десять (больше не получилось его отодвинуть, уж больно тяжел он в своем доспехе и кресле), но мне хватило. А ему – нет. Бронированная перчатка декротовского доспеха промелькнула в сантиметрах от моей щеки. Не поймал. А значит, время на удар у меня есть. На один. А больше мне и не надо.
Это в художественных постановках герои лупят друг друга минут по десять, а потом делают последний рывок и добивают врага чем-то тяжелым. В жизни все скучнее. А в бою, так вообще. Один удар. Все решает один удар. Попал – и противник остановился. А дальше – добивай всем, что есть. Это всего касается: от космических кораблей до рукопашного боя. Вот мне и нужен был сейчас всего один удар.
Я распластался над столом, целя в ближайшее место, куда мог дотянуться. Шея. Конвергены хоть уже и не люди, но устроены так же. И шея у всех прямоходящих гуманоидов в Галактике одинаково мягкая. До нее просто надо достать. Хватит даже одной руки. Главное – смять гортань. Перебить ее. Ну, и если хватит времени и сил – сжать горло. Сжать изо всех сил и не отпускать. А я сожму. Один дряхлый конверген – это мне на ползуба. Двоих мне уже не положить, но мне и не надо. Жадность – это плохо.
В замершем патокой времени я разглядел глаза конвергена. Что, страшно? Правильно. Людей надо бояться. Умри, мутант.
Я уже чувствовал противную сухость конвергеновской кожи. Ощущал тепло беззащитного горла. Вот же оно, вот…
Скотина!
Про Брата Тихона не зря слагали легенды по всей Галактике. Он и его Легион, будучи сами по себе и ни к кому не привязаны, до сих пор живы в этом кипящем котле под названием «Обитаемая Вселенная». И собираются жить дальше. Командоре это только что показал. Выродок не стал тратить время на повторный замах. Он взял и использовал мой же трюк. Промахнувшись рукой мимо меня, он не стал распрямляться, теряя драгоценные секунды, а, наоборот, сунулся вперед еще сильнее, ногой врезав по моему креслу. А в декротовском доспехе усилители ого-го. Мое несчастное сиденье выпорхнуло из-под меня, как взбесившаяся бабочка. А ведь я на нем и не сидел. Почти. Я от него всего лишь оттолкнулся. Чуть-чуть. И не успел оторвать ногу…
Замедлившийся мир затормозился еще сильнее, и в расплавленном стекле времени глаза сията, который уже должен был расстаться со своей мутантской жизнью, поплыли куда-то вверх и вбок. Моя вытянутая рука всего лишь царапнула сероватую дряблую кожу и пошла вниз. Кажется, я заорал, но мне это не помогло. Время сочло, что отдых закончен, и прыгнуло вперед. Я рухнул на полированную столешницу.
Меня приложило подбородком, и я прикусил язык. Но пострадать не удалось. Краем глаза я увидел, как разогнулся доспех, поднимаясь надо мной, и в следующее мгновение мне все-таки довелось опробовать декротовской бронированной перчатки. Бум!
Да что меня все шарахает из крайности в крайность? Черное – белое – черное – белое… Сейчас вот опять черное…
Глава 4
Руке стало колко. И я очнулся. Полежал секунду и открыл глаза. Надо мной нависла какая-то морда. Мне потребовалась секунда, чтобы сообразить, что это медицинская маска. И тут же по всему телу начала разливаться слабость. Нет, не слабость – расслабление. Даже лупить никого не хотелось.
– Што это? – Собственный голос слышался как будто бы со стороны.
– Успокоительное, – раздался над ухом звук динамиков.
Оп-па, сюрприз. Я не в белой комнате? Выродок тут? И меня даже никто четвертовать не собирается? Интересно-то как. Дальше стало менее интересно.
Жесткие руки подхватили меня под мышки и поставили на ноги. Пододвинули к креслу. Усадили. Трепыхаться, судя по всему, смысла не было. Голова болела за ухом достаточно сильно. Это, надо думать, командоре меня приложил.
– … а я предупреждал вас, сият-дан Ибиша, – Брат Тихон переключился на предусмотрительно перебравшегося на дальний конец стола сията. – Психика людей отличается от психики конвергенов, несмотря на биологическое сходство. А его (это меня, что ли?) еще и готовили соответствующе.
Ибиша (так это и есть наш «естествоиспытатель-изобретатель»?) пробурчал что-то невнятное. Видимых повреждений на нем не наблюдалось (какая жалость), но глаза смотрели уже далеко не так уверенно. Ну, хоть что-то…
– Вам с этими ребятами надо договариваться не тут и не так.
Меня он, судя по всему, игнорировал, как мебель. Я прислушался к своим ощущениям. К сожалению, он прав. Не знаю, что там мне вкололи, но драться на самом деле больше не хотелось. Ни с кем. Хотелось просто сидеть. И по фигу, о чем они там говорят. Хотя голова оставалась ясной. Даже слишком ясной для данной ситуации. Но обдумывать этот тезис тоже не хотелось.
