Кирилл Запорожан - Темный город
– А черных курток у вас случайно нет? – поинтересовался я.
– К сожалению. Но, может вы подберете себе какую-нибудь другую? У нас богатый выбор курток для более теплого времени года.
– Ну-ка, ну-ка, давайте посмотрим, – а то весной и надеть нечего будет.
– Прошу вас, – продавец немного приободрился. Как пить дать цену за куртку поднимет на пятьдесят рублей, чтобы компенсировать цену за свитер.
На этот раз толстяк привел меня к стойке, на которой висели куртки. Черных оказалось всего три, но одна из них меня заинтересовала. Длиной чуть ниже пояса, кожаная, с одним внутренним карманом и коротким воротником. Зимой в ней, конечно, не походишь, но вот поздней весной и ранней осенью ее вполне можно будет носить. Еще бы перчатки к ней кожаные.
– Кожа? – спросил я.
– Конечно, – толстяк кивнул.
– А перчатки есть?
– Один момент, – продавец вновь исчез и вернулся с двумя парами перчаток. Одни были с мехом внутри, другие без.
Я померил обе пары, и обе пришлись в пору, но вот какие же взять? В теплых перчатках весной будет жарко, но сейчас они очень неплохо подойдут. А без тонких перчаток у меня будут мерзнуть руки, но сейчас у меня руки и в них отпадут.
– Беру обе, – наконец решил я, чем несказанно обрадовал продавца.
У кассы мне пришлось расстаться с половиной содержимого мешочка, который мне дал Великий Инквизитор. Пятьдесят рублей за свитер, девяносто за куртку, по двадцать рублей за перчатки. Итого сто восемьдесят рублей серебром. Деньги улетали стремительно, а ведь куртку я еще не купил.
Выйдя на улицу, я с сожалением посмотрел на пакеты в руках. Ненавижу, когда руки заняты. Но ничего не поделаешь, как говорится, своя ноша не тянет. Я перешел улицу и направился прямиком к Гильдии Мастеров. Вчера я точно видел вывеску «Мастер одежды». Надеюсь, там мне повезет.
Дядя Женя, куривший на крыльце, меня узнал.
– А, здравствуйте, молодой человек. Опять к врачу? – поздоровался он.
– Здравствуйте, – ответил я. – Нет, сегодня мне нужна одежда.
– Третий этаж, зал номер три. А вот ваши вещи лучше оставить в гардеробе.
– Спасибо, – поблагодарил я и вошел в вестибюль.
Вчера мне было не до того, чтобы оглядываться по сторонам, а сегодня я с удовольствием залюбовался красиво разрисованными стенами вестибюля. Стены были расписаны фресками, изображающими различные ремесла.
На одной из них стоял огромный бородатый мужчина, с длинными смоляными волосами, перехваченных тонкой полосой ткани. Одет он был в коричневые штаны, сапоги и кожаный фартук. Лицо его хоть и было скрыто за густой бородой, но темные глаза светились мудростью и силой. Перед кузнецом стояла наковальня, на которой лежал раскаленный кусок металла. В одной могучей руке гигант держал щипцы, а в другой – огромный молот.
На второй фреске за гончарным кругом сидел худой человек, одетый в тонкую рубашку и штаны, закатанные до колен. Лицо его было простым, грубым, обветренным, а в глазах жила страсть к своему делу. Седые волосы были коротко пострижены, а лицо, руки и одежда были сплошь перепачканы пятнами глины. Человек крутил босыми ногами круг, на котором лежал пока еще не имеющий формы глиняный комок.
Казалось, что и кузнец и гончар сейчас находятся в раздумьях. У каждого из них был материал, каждый из них обладал умением и мастерством, но никто из них не знал, что же им сейчас создать. Хотя сомнений не было, чтобы не вышло из-под рук мастеров, это будет либо шедевром, либо позором. Что-то среднее не хотел создавать никто из них. В глазах обоих читалась решимость создать шедевр. Но если не получится шедевр, каждый из мастеров готов был изуродовать свое творение до неузнаваемости, расплющить, смять, сломать, но только не сделать его обычным, средним, обыденным. Все или ничего!
На третьей фреске мужчина в свободной одежде сидел за ткацким станком. Волосы его были светлыми, а черты лица довольно крупными. В глазах у ткача читалась решимость, но казалось, что она борется с отчаянием. Казалось, что мастер начал свой узор, а теперь он ему не нравится. Но распускать полотно мастеру было жалко, а продолжать ткать – значит заниматься нелюбимым делом. Нет ничего хуже для истинного Мастера, чем заниматься любимым делом и чувствовать, что оно не приносит радости.
Рядом с ткачом лежали мотки цветных нитей, а в правой руке он сжимал челнок. На ткацком станке, развернутом так, что любой, смотрящий на фреску, видел полотно, был выткан незаконченный узор. На нем воин в черной кольчуге, черных штанах и сапогах со щитом в одной руке и секирой в другой сражался с демоном. Лицо воина скрывал черный шлем с опущенным забралом, но, тем не менее, казалось, что сквозь щели забрала глаза воина блестят. Демон был на две головы выше своего соперника, у него были тонкие уродливые ноги, длинные лапы с огромными когтями и тонкое туловище, на котором бугрились уродливые наросты. Голову демона украшали изогнутые рога, а на морде огнем горели желтые глаза. Остальная часть морды демона была словно смазана, рассмотреть ее не было никакой возможности. В правой руке демон сжимал длинный меч, острие которого было направлено в незащищенное горло воина.
Фигуры были сотканы настолько реалистично, что казалось, стоит последнему стежку закончить плотно, и демон и человек набросятся друг на друга. На правом плече демона был выжжен знак – крест, вписанный в круг. Еще один вопрос, который, скорее всего, останется без ответа.
Эти три фрески были окружены другими более мелкими, изображающими представителей других профессий. Плотник, каменщик, повар и многие другие, но все они терялись на фоне трех гигантских мастеров – Кузнеца, Гончара и Ткача.
– Это боги всех ремесел, – тихо сказал подошедший сзади человек в балахоне, указывая на три центральные фрески. – Покровители всех мастеров. Родоначальники ремесла.
– Почему они? – также тихо спросил я.
– Потому, что они, как никто другой олицетворяют собой человека. Кующего свое счастье, лепящего свою жизнь, ткущего свою судьбу, – ответил человек.
«А ведь он прав», – подумал я, а вслух спросил:
– А что это за знак на плече у демона?
– Этот знак был нарисован на первой картине, созданной Первым Мастером. Никто не знает, что он означает, но теперь его ставят на каждой новой фреске, изображающей «Последний бой».
– «Последний бой»?
– Так называется картина, которую создает на полотне Ткач.
– То есть еще где-то есть ее изображение?
– В каждом филиале Гильдии Мастеров есть своя копия. Но, говорят, что на той, самой первой картине полотно ткача закончено.
– А где же она – первая картина? – я дрожал от волнения.
– Говорят, что сейчас первая картина находится в Светлом городе, – внезапно голос человека стал хриплым, и теперь в нем звучали знакомые нотки.
– Виссенд!
Я резко обернулся, но никого не увидел. Лишь резкий хлопок и запах серы говорил о том, что я не ошибся и не разговаривал сам с собой. Виссенд дал мне еще одну подсказку, а вот вопрос, для которого служат подсказки, он так и не задал.
– Молодой человек, – внезапно я понял, что меня уже несколько раз окликнули.
Я обернулся. Там, где раньше была регистратура, теперь располагался гардероб. За столом сидела полная пожилая женщина, кутающаяся в вязаный платок. Именно она и пыталась меня дозваться. Увидев, что я наконец-то обернулся, она спросила:
– Вам чем-нибудь помочь, молодой человек?
– Извините, – я немного смутился. – Просто я засмотрелся на фрески. Никогда не видел ничего подобного. Видно, что их создавал Мастер.
– Да, фрески действительно прекрасны, – женщина убрала за ухо седую прядь. – Такие могут создавать только истинные Мастера.
Я протянул ей пакеты с одеждой, раздумывая, стоит ли оставлять в гардеробе куртку. Пока я стоял в раздумьях, с лестницы спустились две молоденькие девушки. Весело щебеча, они протянули женщине номерки и, забрав свои шубки, одевались, искоса поглядывая на меня.
– Чешется, – пожаловалась одна из девушек, и потерла поясницу. – Он, конечно, Мастер, но вот игла у него немножко кривая.
– Потерпи, – ответила ее подруга, натягивая белую шапочку, – он сказал, что до вечера все пройдет.
– Угу, – первая девушка завязала шарфик, и обе подруги направились к выходу.
– О чем это они? – поинтересовался я у гардеробщицы.
– Да, – она махнула рукой, – эти… как их…тьфу, забыла. А, вот, татуировки себе делали. И зачем они нужны? Ну, пока молодые, еще ладно, а потом, на старости лет, кому это надо.
– Спасибо, – я все же оставил куртку в гардеробе, предварительно переложив деньги в карман джинсов, а колья из рукавов заткнул за пояс.
Гардеробщица покосилась на меня, но все же повесила куртку на крючок и дала мне номерок. Тринадцатый. Опять номер тринадцать. Счастливое число. Сунув номерок в задний карман, я быстро поднялся по лестнице на третий этаж и вошел в зал номер три. Если в «Карнавале» полки, стеллажи и вешалки с вещами стояли, как попало, то здесь четко просматривались ряды, и проходы между ними.
