Владимир Добряков - Глубокая разведка
Мне все его делишки были до фонаря. Я не испытывал ни малейшего желания общаться с ним и тем более вникать в дела этих новоявленных «бизнесменов» на криминальной подкладке. У меня с ними не было и не могло быть ничего общего. Мы жили в разных мирах, в разных измерениях. Но не таков был господин Московский. Он был уверен, что его черная «Тойота», его замшевый пиджак, из кармана которого он извлекал толстые пачки купюр, чтобы заплатить сумасшедшие деньжищи за красивую бутылку импортной дряни, делают его на две-три головы выше всего прочего «быдла». Он был уверен, что все задохнутся от счастья, если он заговорит с ними. Он был уверен, что нет такой женщины, которая не стремилась бы переспать с ним. Я слышал, как он самодовольно и громко изрекал собравшимся вокруг него юнцам пошлость: «Знаете, какая самая чувствительная эрогенная зона женщины? Кошелек мужчины!»
И вот этот «бизнесмен» положил глаз на Веру. Начал он дерзко и напористо. Лихо затормозил перед ней «Тойоту», распахнул дверцу и предложил прокатиться. Потом долго смотрел ей вслед и недоумевал. В его сознании никак не укладывалось, что женщина взяла и отказалась сесть в его иномарку. За первой попыткой последовали другие, не менее неуклюжие и не менее хамские. Успеха Московский не добился, но в определенных кругах городка сложилось мнение, что Вера — «его женщина». Все это происходило, к сожалению, не на моих глазах. Служба есть служба, и мы с Верой встречались через день, через два. Но я все знал. Вера от меня ничего не скрывала.
В «центре» мы сразу проходим в бар. Время еще относительно раннее, и народу немного. Еще не собрались. Выпиваем для разгона по рюмке коньяку, берем по кружечке легкого местного пива и занимаем столик. Крепко выпивать в наши планы не входит. В полночь наша эскадрилья будет находиться в дежурном режиме. То есть, если что-то произойдет, нас по тревоге поднимут первыми.
Потягивая пиво, я изредка бросаю взгляд на часы. Вера, как правило, появляется в шесть вечера. И точно, в восемнадцать ноль две в фойе звучат молодые женские голоса и звонко стучат каблучки. В дверях бара появляется Вера с двумя подружками, соседками по общежитию. На ней юбочка из бархатистой ярко-красной ткани, доходящая до середины бедер и совсем не скрывающая ног — красивых, обтянутых черными колготками и обутых в такие же ярко-красные туфельки на высоких каблучках, с широкими, почти в три пальца, ремешками на лодыжках. Короткая жилетка из такой же ткани, как и юбочка, едва доходит до широкого пояса из мягкой кожи. А под жилеткой — тонкая черная блузка. У нее пышные темно-русые волосы, постриженные чуть выше плеч, они обрамляют красивое лицо с правильными, точеными чертами. А из-под длинных ресниц сияют лучистые серые глаза. Я совершенно не представляю Веру в роли строгой «англичанки». Секретарша, продавщица, программист, медсестра, даже врач, но никак не учительница.
Заметив нас, Вера радостно улыбается и с подругами направляется к нашему столику. Мы встаем, здороваемся и усаживаем девушек. Виктор делает знак бармену, и официантка приносит заранее заказанные нами кофе и пирожные. Вечер отдыха начинается.
В восемнадцать тридцать начинает работать дискотека. Танцует Вера превосходно, не зная усталости. Я уже много раз мысленно благодарил нашего замполита в училище, который силком загонял нас на факультативный курс танцев. «Настоящий офицер должен уметь все. Если офицер не умеет как следует танцевать, вести себя в приличном обществе, поддерживать разговор с женщинами, разбираться в искусстве, играть в преферанс; знать, чем отличается „Цинандали“ от „Портвейна“, а „Портвейн“ от коньяка, то это не офицер, а солдафон, бурбон. А я сделаю из вас настоящих офицеров, клянусь погонами!»
Повеселившись в дискотеке, мы возвращаемся в бар, где я заказываю легкое вино. Вера удивленно смотрит на меня:
— Ты же всегда предпочитаешь коньяк или мадеру.
Я коротко объясняю ей ситуацию и замечаю, что лучистые глаза Веры на мгновение теряют свой блеск, тускнеют.
— Значит, вам в двенадцать часов надо быть на аэродроме? — как бы невзначай интересуется она.
— Нет. На аэродроме будет дежурное звено. А нам надо быть у себя дома в городке. В случае тревоги звено поднимут в воздух, а нас вызовут на аэродром.
— Но тревоги может и не быть?
— Как правило, не бывает. То есть бывает, но редко.
В бар заходят наши ребята и зовут нас в кинозал. Через пять минут должен начаться какой-то американский фильм. Я добросовестно выдерживаю там около получаса и предлагаю Вере плюнуть на это «произведение киноискусства». На экране изощренный мордобой переслаивается грубой эротикой. Персонажи и мужские и женские только и делают, что демонстрируют приемы восточных единоборств и занимаются сексом. Причем удары наносятся такие, что после них минимум два месяца больничной койки гарантированы. Но противникам хоть бы что. Они тут же наносят такой же ответный удар. А потом участники таких разборок, даже не приняв душа, подхватывают своих подруг и друзей и тащат их в укромный угол. А иногда даже не тащат, а предаются «любви» прямо на месте. Сюжет отсутствует совершенно. К тому же перевод речи персонажей выполнен настолько примитивно, что нам с Верой, свободно владеющим английским языком, он режет уши. А молодняк ничего, доволен и даже в восторге.
Мы снова идем на дискотеку, а потом — в бар. Там мы долго сидим с бокалами вина и беседуем о всякой всячине. О чем могут беседовать молодые мужчина и женщина, которые нравятся друг другу и не ищут мучительно тему для разговора? О чем угодно. Внезапно на улице раздается резкий визг автомобильных тормозов. Вера умолкает и мрачнеет.
— Алеха приехал на своей тачке, — говорит она с кислой миной.
— Ну и что же? Нам-то что за дело до него?
— Он сейчас меня искать начнет.
— А мы разве прячемся?
В дверях бара появляется новоявленный «хозяин жизни», Алексей Московский.
— О! Верунчик! Ты здесь! — он подходит к нашему столику и берет Веру за руку. — Идем, потанцуем, ты покрутишь попкой, а потом — в ресторан. Что ты здесь над этой кислятиной припухаешь.
Вера рывком освобождает свою руку. Я встаю.
— Синьор, дама не танцует, это во-первых. А во-вторых, вы должны были попросить у меня позволения пригласить ее.
Алексей несколько секунд осмысливает услышанное, словно соображая, к нему относятся эти слова или к кому другому. Потом он медленно поворачивается ко мне и еще несколько секунд смотрит на меня тупым взглядом.
— Не понял. Ты кто такой?
— Старший лейтенант Коршунов, к вашим услугам.
— Летун? Так и летай, пока летается. Лети себе, куда-нибудь подальше.
— А ты, я понимаю, коммерсант? Так и торгуй, пока не проторговался. Можешь прямо сейчас в свой магазин и отправляться.
— Слушай, летун, мне не нравится твой базар.
— А мне — твой.
— Да ты хоть знаешь, на кого ты наезжаешь?
— Наезжаешь-то, по-моему, ты.
— Хватит базарить, летун. Лети отсюда быстрее своей керосинки, пока тебе вот эти крылышки не оборвали.
Леха протягивает руку к моему погону, но дотронуться не успевает. Я перехватываю его за кисть и резко дергаю вниз. Он перегибается, приседает и кривится от боли.
— Пусти, зараза! — шипит он.
— Пущу, если ты сейчас исчезнешь и больше не будешь отравлять нам с Верой вечера. Ну?
— Ну, старлей, ты пожалеешь…
— Возможно, когда-нибудь и пожалею. Но ты пожалеешь раньше, если сейчас же не сделаешь так, чтобы я тебя искал и долго не мог найти. И чем дольше этого не случится, тем лучше будет для тебя. Брысь!
Ослабив захват, я толкаю Леху, и тот с маху садится на пол. Тут же поднимается, бросает на меня убийственный взгляд и, что-то прошипев, выскакивает из бара.
— Ой! — качает головой Вера. — Что теперь делать?
— Как что? Сидеть и пить вино.
— Андрей, он же никогда не ходит один.
— Знаю я его компанию. Публика, не стоящая рублика. Сиди спокойно.
Но посидеть спокойно уже не получается. Визит Московского отравил атмосферу вечера. Мы быстро допиваем вино, и Вера предлагает:
— Пойдем отсюда.
Мы выходим на крыльцо. Но едва мы спускаемся по ступенькам, как от стоянки автомобилей нам навстречу идут четверо. Команда Московского. С их помощью он прокручивает свои неблаговидные делишки в городке. Накачанные, наголо остриженные молодые ребята, с крепкими шеями и непоколебимой уверенностью в своем превосходстве над окружающими и в своей абсолютной безнаказанности. У двоих из них нунчаки. Московский сидит в своей «Тойоте», наблюдает и массирует руку.
— Ой! Андрей! Я же говорила. Что сейчас будет? — испуганно лепечет Вера.
— А ничего не будет, — слышится сзади голос Виктора. — Ты, Верочка, поднимись на крылечко, от греха подальше. А мы пока с этими господами побеседуем.
За Виктором с крыльца спускаются еще трое летчиков нашей эскадрильи. Они не принимают устрашающих поз, не издают никаких воплей, как в дурацких фильмах. Спокойно улыбаясь, они идут вслед за нами на команду Московского. А те, оценив соотношение сил, и поняв, что летчики им не по зубам, быстро прячут нунчаки и ретируются к «Тойоте». Хлопают дверцы, и машина исчезает в темной улице. К нам подбегает Вера.
