Алексей Колентьев - Тени чёрного пламени
Анджей вернулся и, подойдя ко мне вплотную, по выработанной уже привычке прислонился лбом и сообщил:
– Витек-моторист из второго взвода помер. Раны открылись. Галя говорит, что внутреннее кровотечение.
Что может сделать девочка в трясущемся полутемном вагоне посреди хаотичного «ничто», когда бессильны бывают даже доктора с именем и в самой супернавороченной операционной? Она пыталась, я вижу, как Галя смотрит на этих беспомощных парней, бывших еще совсем недавно такими сильными и полными жизни. Но человек может не все, хотя часто гораздо больше, чем от него ожидают многие.
Я кивнул напарнику на место у повозки и уже по рации спросил:
– Хоронить тут будем?
Парень снова было метнулся ко мне, но, сообразив, что это уже лишнее, ответил на выделенной частоте, чтобы слышали только мы одни:
– Там в фургонах жара, кондиционер слабо работает, аккумуляторы почти сдохли. Как думаешь, Солдат, тут можно его похоронить, не оживет?
Вот я и опять получил прозвище. Теперь и эти люди будут звать меня так, как я себя давно ощущаю. Почему Солдат? Может быть, есть какая-то очевидная всем черта характера, которая стала частью меня настолько, что я уже ее не замечаю, приняв как должное? Скорее всего так. Интересно, Даша тоже видела меня так? Все было слишком быстро, многое так и осталось недосказанным. Смерть быстро нашла ее, а могила затерялась в таком же хаосе, на краю которого я теперь нахожусь. И опять еще одна смерть, еще одни похороны.
– Тело нужно сжечь. А покойники не оживают, это сказки.
– А зомби как же?
– Ты когда-нибудь убивал человека, Джей?
– Ну… было раз несколько, а что?
– Они ожили?
Анджей всерьез задумался над этим парадоксом жизни и спустя несколько секунд все же отрицательно покачал головой. Но тут же снова вступил с вопросом:
– А что же эти ходуны? Я видел: ходят и воют.
– Что бы это ни было, это не те, кого мы убиваем, и подавно не те, кого мы хороним. Люди умирают, и умирают навсегда, парень. Покойники не ходят и не разговаривают, а просто лежат и гниют. Этого даже Зона не в силах изменить…
Тело покойного альфовца завернули в простыню и перенесли на небольшой холм слева от дороги. Семен добросовестно пытался насобирать валежника или срубить пару-тройку чахлых местных деревьев, но огня они не давали, только чадили едким белесым дымом при попытке их поджечь. Сухое топливо нужно было живым, на покойника тратить его никому не хотелось. Поэтому пришлось поступить так, как предложил Никола, имевший некоторый опыт в захоронении тел погибших в подобных условиях. Мы с Анджеем, попеременно сменяя друг друга, вырыли глубокую могилу. Яма получилась действительно солидной, метра четыре в глубину. Никола тем временем достал топор и, отделив конечности и голову от тела, аккуратно разложил части тела по отдельным сверткам. Все это мы бережно сложили в яму и закопали, насыпав сверху не слишком высокий курган. Семен соорудил из срубленных веток прочный большой крест, который мы и вбили довольно глубоко, чтобы его не сразу повалило непогодой. Последнее слово говорил Джей, как оказалось неплохо знавший покойного. Я просто стоял в стороне, руки приятно ныли от физической работы. В прощании я не участвовал, ибо не люблю подобных церемоний по вполне очевидным причинам. Стоя чуть поодаль, я просто смотрел, как Галя, так и не надевшая больше маску, стоя на коленях возле могилы, цеплялась руками за едва утрамбованную землю. Может быть, это было нечто личное, а может, она, просто еще не успев зачерстветь душой, слишком близко приняла к сердцу смерть пациента, которого не смогла спасти, этого я не знаю.
Ко мне подошел Гуревич и, все еще глядя на могилу, произнес:
– Никак не могу к этому привыкнуть. Вроде и не первый раз, а привыкнуть не могу.
– Там, в мире, где-то поучаствовать удалось?
Он повернул в мою сторону голову. В глазах за стеклами маски читалось некое отсутствующее выражение, какое бывает у людей, поглощенных своими воспоминаниями.
Уловив суть вопроса, альфовец рассеянно покачал головой:
– Нет. Срочную в Абакане проходил, потом по контракту пять лет, но тоже без войны обошлось. Тогда уже деньги за Чечню брали, а у меня столько не было.
Как ни страшно это прозвучит для обычного человека, но война в какой-то момент стала выгодным способом заработка, и первыми это поняли те, кто никогда в горячие точки не ездил. Работники армейских кадров, тыловики и сотрудники МВД. Последние развернули бойкую торговлю командировками на Кавказ и даже умудрялись неплохо на этом зарабатывать. Я сам часто видел этих дельцов с автоматами. Чаще всего на блокпостах и военных базах, находящихся вне зоны боевых действий. Им война была в радость, некоторые даже бахвалились наградами за чужие боевые выходы, перечисляли, сколько «чехов» они лично завалили. Я даже дрался с парой таких вояк. После того как, не выдержав потоков вранья, предположил, как духи завалят их обоих и отымеют у костра под свою веселую музыку. Тогда все обошлось: мои бойцы подъехали к комендатуре на броне и просто навели ствол орудия на здание. Комендачи струхнули, я отделался каким-то выговором и кучей бумажек в виде объяснительных. Грозили прокуратурой и прочими гадостями за самоуправство и оскорбление действием офицеров МВД, но как-то забылось все.
– А вы, Антон Константиныч?
– Был там, куда тебя не пустили. Но гораздо раньше, когда это было не особо прибыльно.
– Многих схоронили там?
Разговор опять стал входить на территорию, которая закрыта для посторонних. Даже самому трудно говорить о том, как и что было, пускай и так давно. Время бессильно перед этой болью, воспоминания, подобные этим, не тускнеют. Даже кровь на асфальте и стенах домов имеет свойство выцветать и смываться. Но отчего-то воспоминания оказываются более стойкими, их время щадит. Единственное, чего я часто действительно не могу вспомнить, так это лиц сослуживцев, их имен. И не потому, что не стараюсь, просто их слишком быстро убивали. Слишком быстро для того, чтобы потом вспомнить, чтобы постоянно повторять про себя эти имена.
– Больше, чем здесь. Пошли к обозу, командир. Мертвому уже торопиться некуда, он дома, а мы с тобой от него очень далеко забрались.
Гуревич не сразу внял моему совету, видимо, хотел что-то выспросить до конца, но, увидев, как я, не дожидаясь, отправился вниз, тоже пошел следом. Иногда разговоры и воспоминания должны оставаться внутри, показывать их посторонним не следует, даже если к тому есть очевидный повод, таково мое давнее решение.
Обоз снова тронулся в путь, на этот раз более ходко, и без особых препятствий мы прошли еще километров десять, пока дорога не вошла в плавный поворот. Неожиданно мой ПДА пискнул, приняв некое текстовое сообщение. Я было потянулся к клапану нагрудного кармана, чтобы достать коммуникатор, как то же самое действие стали проделывать все, кого я видел: Джей лапнул карман брюк, Петря, зажав вожжи под мышкой, потянулся к карману плаща, идущий меж повозками Стах тоже приостановился и полез в боковой карман своей разгрузки. И все же, продолжив движение, я вынул прибор и вызвал на экран меню сообщений. В почтовом ящике было только одно сообщение, адресат неизвестен. Открыв текст, я прочитал набранное странными скачущими буквами послание: «ЛОвеЦ в НеБЕ … бЕрЕГитЕСь». Невольно глянув в небо, я ничего там не заметил: низкие серые тучи, сквозь которые иногда проглядывал редкий луч света. И все. Остальные тоже прочли сообщение и пристально разглядывали небесные хляби, силясь разглядеть загадочного ловца. На этот раз я сам пошел в голову колонны, потому что обоз снова, стремительно теряя ход, останавливался.
Гуревич и Семен о чем-то горячо спорили, мне удалось услышать только конец разговора:
– Семен, нужно выслать разведку, ведь кто-то же послал это предупреждение.
Голос проводника звучал глухо, с толикой раздражения и злости. В последнее время он держался еще более замкнуто, чем обычно, совершенно не прикладываясь к заветной фляге. Его взор всегда был прикован к горизонту. На людей Семен теперь редко смотрел.
– Нет там ничего, парень! Чистая дорога, надо идти.
– Да пойми же ты, долдон! Как идти, если нас кто-то предупреждает?!
Проводник только замахал на альфовца руками и отошел на пару шагов вперед, давая понять, что разговор окончен. Увидев меня, Гуревич принялся было повторять свои доводы, но я жестом остановил его:
– Сержант, мы все получили эту абракадабру. Чего ты взъелся на Сеню, а?
– А как же тот снайпер на заводе, это тоже мираж?
Резон в словах парня неоспоримо присутствует. Да, есть некая третья сила, которая принимает участие в нашем походе. И пусть пока был факт помощи, никто не поручится, что так и будет продолжаться дальше. Неожиданно слабый до этого времени западный ветер стал крепчать, и вскоре стало ощутимо темнее. С северо-запада потянуло холодом, заморосил легкий дождь, и видимость упала до сотни метров почти в одно мгновение. Надвигалась обычная в Прикордонье буря. Это была одновременно и хорошая и плохая новость. Руины мнимого «Агропрома» были уже совсем рядом, до них по дороге осталось пройти всего каких-то пару километров. Я уже отсюда видел дыры в бетонном заборе и открытый шлагбаум проходной. В окнах вахты отражались далекие всполохи грозы, они сияли как будто новые. На душе вдруг стало неимоверно тоскливо, скулы свело непрошеной зевотой. Нужно дойти, а там будет видно, что это за Ловец такой. В любом случае обходить руины по зыбкому мертвому полю было еще рискованнее. Осмотрим руины, может быть, просто пройдем сквозь них, и все.
