Саба Тахир - Уголек в пепле
– Ты здесь навсегда, девочка, – сказала Комендант, изучая свою прическу. – Может быть, тебе следует получше узнать своих товарищей. Здесь.
Она протянула два запечатанных письма.
– Одно, с красной печатью, отнеси в курьерскую контору, другое, с черной печатью, – Спиро Телуману. И не уходи от него, пока он не ответит.
Кто такой Спиро Телуман и как его найти, я понятия не имела и не осмелилась спросить. Комендант больно наказывала за лишние вопросы.
Я взяла письма и вышла из комнаты во избежание каких-нибудь внезапных приступов ярости. Когда я закрыла за собой дверь, у меня вырвался вздох облегчения. Слава небесам, что эта женщина слишком высокомерна, чтобы предположить, что рабыня умеет читать.
Когда я спустилась в холл и взглянула на первое письмо, то чуть не выронила его. Оно было адресовано Императору Таиусу. О чем бы она могла переписываться с Императором? Об Испытаниях? Я пробежалась пальцем по печати – все еще мягкая, ее можно было незаметно приподнять.
За спиной послышался шорох, и письмо выпало из моих рук. Я огляделась. Все мое существо возопило: Комендант! Но в холле было пусто. Я подняла письмо и сунула его в карман.
Оно казалось живым, как змея или паук, которых я решила держать как домашних животных. Я снова коснулась печати и отдернула руку. Слишком опасно.
Но мне нужно что-то, чтобы отдать Ополчению. Каждый день, покидая Блэклиф по поручениям Коменданта, я боялась, что Кинан внезапно появится, отведет меня в сторону и потребует отчет. Каждый день, когда этого не происходило, становился для меня отсрочкой, но когда-то время выйдет.
Мне пришлось взять плащ, и я направилась в лакейскую, к которой вел коридорчик под открытым небом, сразу за кухней. Моя комната, как и комната кухонной прислуги и Кухарки, больше походила на темную дыру с низким входом и рваной занавеской вместо двери. Пространства здесь ровно столько, чтобы вместилась лишь веревочная кровать и ящик, который служит прикроватным столиком.
Из комнаты я услышала приглушенные голоса Кухарки и кухонной служанки. Последняя, по крайней мере, немного дружелюбнее, чем Кухарка. Она не раз помогала мне справляться с моими обязанностями, и в первый мой день, когда я думала, что потеряла сознание от боли после ударов хлыстом, видела, как она поспешно выбегала из моей комнаты. Когда я вошла к себе, обнаружила целебную мазь и кружку с чаем, снимающим боль. В этом выражалась ее дружба.
Порой я задавала ей и Кухарке разные вопросы, обсуждала погоду, жаловалась на Коменданта. Обе молчали. Не сомневаюсь, что войди я на кухню совершенно голая и закудахтай как курица, все равно не добилась бы от них ни слова. Мне не хотелось снова подходить к ним и натыкаться на стену молчания, но я должна была узнать, кто такой Спиро Телуман и как его найти.
Я вошла на кухню, где нашла их обеих, истекающих потом от жара пылающего очага. Обед уже готовился вовсю. У меня потекли слюнки, я так соскучилась по еде Нэн. У нас никогда не было вдоволь пищи, но какое бы блюдо мы ни ели, оно было приготовлено с любовью, что превращает даже самую простую еду в лакомство. Здесь мы питаемся объедками Коменданта, и даже когда я голодна, они напоминают опилки.
Кухонная служанка взглянула на меня в знак приветствия, а Кухарка сделала вид, что не замечает меня. Пожилая женщина взгромоздилась на шаткий табурет, пытаясь достать связку чеснока. Казалось, она вот-вот упадет, но когда я предложила поддержать ее, она метнула на меня взгляд острый, как кинжал. Опустив руку, я неловко потопталась на месте.
– Вы не могли бы… не могли бы мне сказать, где найти Спиро Телумана?
Молчание.
– Послушайте, – сказала я. – Я знаю, я – новенькая, но Комендант велела мне завести друзей. Я подумала…
Очень медленно Кухарка повернулась ко мне. Лицо ее вмиг посерело, как будто ей стало плохо.
– Друзей? – Это первое слово, которое она мне сказала, не считая приказов.
Старая женщина потрясла головой, положила чеснок на стол и с таким остервенением принялась рубить его, что нетрудно было догадаться, в каком она гневе. Я не поняла, что такого ужасного я сделала, но она явно не собиралась мне объяснять. Я вздохнула и вышла из кухни, думая, что придется спросить у кого-нибудь другого о Спиро Телумане.
– Он – кузнец, – услышала я тихий голос. Кухонная служанка выскользнула следом за мной во двор. Она оглянулась через плечо, беспокоясь, что Кухарка ее услышит. – Ты найдешь его в Оружейном квартале, иди вдоль реки.
Она быстро повернулась, собираясь уйти, и это меня подтолкнуло заговорить с ней. Вот уже десять дней я не общалась с нормальным человеком. Все мои слова сводились лишь к «Да, сэр» и «Нет, сэр».
– Я – Лайя.
Кухонная служанка замерла.
– Лайя, – повторила она и затем обронила. – Я… я Иззи.
Впервые со дня облавы я улыбнулась. Я почти забыла свое имя. Иззи подняла голову, посмотрев в сторону комнаты Коменданта.
– Комендант хочет, чтобы ты завела друзей, чтобы она могла использовать их против тебя, – прошептала она. – Поэтому Кухарка и огорчилась.
Я покачала головой, не понимая.
– Так она нас контролирует, – Иззи показала пальцем на повязку на глазу. – Поэтому Кухарка делает все, что она скажет. Поэтому каждый раб в Блэклифе делает все, что она скажет. Если ты провинишься, она может наказать за это не тебя, а людей, которые тебе дороги.
Иззи говорила так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы услышать ее.
– Если… если ты хочешь иметь друзей, убедись, что она об этом не знает. Убедись, что это тайна.
Девушка вернулась на кухню, юркая, как кошка в ночи.
Я отправилась в курьерскую контору, но слова Иззи никак не выходили из головы. Если Комендант настолько больна, что использует дружбу рабов против них, тогда не удивительно, что Иззи и Кухарка держатся отстраненно. Это так Иззи потеряла свой глаз? Это так Кухарка заработала свои шрамы?
Настолько жестко Комендант меня пока еще не наказывала. Но это лишь вопрос времени.
Вдруг показалось, что письмо Императору в моем кармане стало тяжелее, и я прижала его рукой. Осмелюсь ли я? Чем скорее я добуду информацию, тем быстрее Ополчение сможет спасти Дарина и тем раньше я смогу покинуть Блэклиф. Всю дорогу до школьных ворот я спорила сама с собой.
Когда я подошла к воротам, стражники, облаченные в кожу, едва на меня взглянули, хотя обычно они с удовольствием мучают рабов. Но сейчас они пристально следили за двумя всадниками, мчавшимися к школе. Я воспользовалась тем, что они отвлеклись, и тихо проскользнула мимо.
Несмотря на раннее утро, над пустыней уже растеклась жара, и я изнемогала в своем плаще. Каждый раз, когда я его надевала, невольно вспоминался Претендент Витуриус и тот беззастенчивый огонь, что вспыхнул в нем, когда он впервые повернулся ко мне. Вспоминался его запах, когда Витуриус подошел ближе, запах чистоты и мужественности. Вспоминались его слова, сказанные почти задумчиво. Могу я дать тебе совет?
Не знаю, каким я ожидала увидеть сына Коменданта. Наверное, каким-нибудь вроде Маркуса Фаррара, который оставил на мне ошейник из синяков, что болели несколько дней? Или таким, как Элен Аквилла, которая разговаривала со мной так, будто я – грязь под ее ногами?
По крайней мере, я думала, что он выглядит как его мать – светловолосый, болезненно бледный и холодный насквозь. Но он черноволосый и смуглый, и хотя его глаза такие же светло-серые, как у Коменданта, в них нет и тени леденящего бесстрастия, присущего маскам. Наоборот! Когда мы встретились взглядами, в тот волнующий момент я увидела под тенью маски рвущуюся наружу жизнь. Я увидела огонь и желание, и сердце забилось быстрее.
А его маска… Так странно, что она не слилась с его лицом. Это признак слабости? Но этого не может быть, я слышала, что он – лучший солдат Блэклифа.
Стоп, Лайя. Перестань думать о нем. Если он задумчив, значит, скрывает что-то нечистое. Если в его глазах огонь, то он жаждет насилия. Витуриус – маска. Они все одинаковые.
Мой путь из Блэклифа шел мимо Квартала патрициев к Площади Казни, где находился самый большой в городе рынок под открытым небом. Там же располагалась одна из двух курьерских контор. Виселицы, благодаря которым площадь получила свое название, сейчас пустовали. Но и день только начался.
Однажды Дарин нарисовал виселицы Площади Казни, на которых болтались тела. Нэн увидела рисунок и содрогнулась. «Сожги это», – попросила она. Дарин кивнул, но той же ночью в нашей комнате я увидела, что он работает над этим рисунком.
– Это напоминание, Лайя, – пояснил он, как всегда спокойно. – Будет неправильно уничтожить его.
Разморенный от жары народ двигался вяло. Мне приходилось работать локтями и толкаться, чтобы продвигаться вперед, вызывая недовольство раздраженных лавочников. Работорговец с вытянутым лицом сердито толкнул меня.
Я нырнула под паланкин, отмеченный символом патрициев, и сразу заметила в нескольких ярдах курьерскую контору. Я пошла медленнее. Пальцы сами потянулись к письму, адресованному Императору. После того как я отдам его пути назад не будет.
