Роман Злотников - Пощады не будет

– Вы должны жить, ваше высочество, потому что вы еще молоды и у вас все впереди.

– Нет.

Это слово принцесса произнесла так, что граф скорее угадал его, а не услышал. И то, что она произнесла и как она это произнесла, было его очередным поражением. Поражением в долгой схватке за нее же, эстафету в которой вручил ему Грон. Но граф и не думал сдаваться. Еще три года назад, когда его король в ответ на доклад графа о том, что Аржени проявляют необоснованную активность, усмехнулся и заявил: «Ничего, я пошлю к ним дочь, и она заставит их есть со своей руки», граф начал присматриваться к этой юной, прелестной, но казавшейся всем очень наивной и легкомысленно-непосредственной девочке. И мало-помалу ему открылось, что за прелестным личиком, показным своенравием и напускной капризностью скрываются могучая и длинная воля, острый ум и твердый характер. Король тогда оказался прав. Аржени действительно принялись есть у нее с руки.

А когда она, вроде как внешне вполне сумасбродно, дала отставку высокородному и высокомерному сморчку Эжену, предпочтя столь, казалось бы, выгодной партии какого-то молоденького выскочку без роду без племени, он, граф Эгерит, был одним из немногих, кто в тот момент точно знал, что за этим решением стоят в первую голову не эмоции, а тонкий и долгий расчет… Нет, эмоции были тоже, да еще какие… но принцесса относилась к тому, к сожалению, в наши времена уже весьма редкому типу наследников, которые с младых ногтей ясно осознают, в чем состоит их бремя и долг. И что вместе со знатностью, богатством и блеском в их жизнь входит и множество обязанностей и обременений, от которых освобождены, скажем, крестьяне и ремесленники. А именно – выстроить свою жизнь так, чтобы принести своему домену и своему народу наибольшую пользу. И тем на очередном витке истории доказать право своего рода продолжать властвовать. Ибо нет и не бывает власти, никак не зависящей от самого властителя. И если ты считаешь, что власть твоя по праву, каковое неизменно и вечно, тебя ждет весьма болезненное разочарование. Если даже ты получил власть вроде как без усилий, просто по наследству, то твое настоящее и будущее полностью зависят от того, как ты ее воспримешь. Если как бремя, как обязанность вести свой народ к лучшей жизни, то, скорее всего, ты сумеешь передать ее как наследство и своим потомкам. А если власть для тебя просто «золотой билет», всего лишь неограниченный доступ к развлечениям и удовольствиям, то очень скоро ты все испортишь так, что, вероятно, закончишь свои дни под топором палача, попав на плаху в результате мятежа либо революции. Либо, что еще ужаснее, под топором палача закончит свою жизнь твой сын или дочь, которые, возможно, будут совершенно невиновны в том, что ты натворил, но уже неспособны ничего исправить.

Так вот принцесса Мельсиль принадлежала к тем, кто знал, что власть – это бремя. И он не собирался терять такого суверена.

– Вы должны жить, ваше высочество, потому что этого ждет от вас ваш народ.

– Народ… Какое ему дело до меня? – На этот раз реакция принцессы оказалась чуть более живой. – Не будет меня – придет кто-нибудь другой. Есть ли простолюдинам дело до того, какая раззолоченная кукла сидит на троне?

– Если на троне кукла – нет никакого, ваше высочество. Но это только куклы ничем не отличаются одна от другой. А неужели вы готовы отдать свой народ во власть раззолоченной куклы? Неужели вам не больно от того, что сделает с Агбером свора таких же, как Аржени, которые непременно начнут править, лишь прикрываясь подобной куклой? Неужели вы способны безмолвно и без борьбы позволить им делать это?

На этот раз принцесса молчала довольно долго. Настолько долго, что граф стал уже опасаться, что так и не дождется ответа. Но затем Мельсиль все-таки тихо произнесла:

– А что я могу… такая?

– Вы?! – воодушевленно вскричал граф. – Ваше высочество, вы даже не подозреваете, что произошло, когда люди узнали, что с вами случилось! О-о, вы бы никогда так не говорили, если бы видели это…

– Что? – Похоже, в голосе принцессы впервые за долгое время прозвучал слабый интерес.

– Когда ваш новый коннетабль, граф Загулема, наконец-то покинул ваши покои и спустился во двор, его остановили ваши офицеры. Они все жаждали узнать, что с вами случилось и есть ли опасность для вашей жизни. Они пытались расспрашивать его, но он молчал и только скрипел зубами. А когда барон Шамсмели в отчаянии схватил его за плечи и встряхнул, ваш коннетабль стиснул кулаки и глухо произнес: «Она жива», а потом яростно вскинул руку над головой и произнес, будто клятву: «Они поплатятся за это!» И все подхватили его слова. Знали бы вы, сколько горожан этого прежде мятежного города записались в новые роты, на знаменах которых начертано: «Они поплатятся!» Видели бы вы, как шли шеренги всадников, на щитах которых были стерты все старые девизы и значки, а горели только лишь два слова: «Они поплатятся!» Слышали бы вы, с каким грозным рыком выходили из ворот пешие полки, обещая и городу, и королевству: «Они поплатятся!» – Граф сделал паузу, вытер невольно выступившие на глазах слезы и закончил: – Ваш народ любит вас, ваше высочество. И вы не можете обмануть эту любовь. Что угодно, но только не ее…

Принцесса некоторое время молчала, а затем произнесла еще более тихо, чем то «нет»:

– А он?..

Но граф все равно услышал. И твердо ответил:

– И он – тоже!

Принцесса лежала неподвижно еще пару минут, а затем зашевелилась, пытаясь сначала робко, но потом все настойчивее и настойчивее приподняться на подушках. Граф предупредительно склонился над ней, помогая ей сесть и заботливо подтыкая подушку под спину. Сев, принцесса некоторое время смотрела на одеяло, рельефно обрисовывающее длинную и стройную правую ногу и… обрывающееся там, где должна была начаться голень левой, потом глубоко вздохнула и произнесла:

– Ну ладно, похандрила – и хватит. Так что там у нас, граф, с насинцами?

Граф Эгерит с замиранием сердца понял, что выиграл.

– Коннетабль, гонец из Аржени!

Грон резко обернулся. Барон Шамсмели бежал к нему, размахивая пергаментным свитком, запечатанным сургучом. Грон шагнул ему навстречу, поспешно выдернул из его рук пергамент и сломал сургуч. Он и граф Эгерит ежедневно обменивались сообщениями, но этот гонец прибыл внеурочно. Значит, в Аржени произошло нечто, о чем, по мнению графа, требовалось немедленно известить Грона.

Они стояли под Гамелем уже четвертый день. На третий день после покушения, когда Грон окончательно отступился от попыток самостоятельно вывести Мельсиль из черной апатии, в которую она впала после частично удавшегося покушения, он собрал офицеров и два с половиной часа выслушивал соображения своих командиров о том, что и как им надлежит сделать. Гамель был достаточно мощной крепостью, защищенной отличными оборонительными сооружениями, а большая часть инженеров и саперов, в чью обязанность обычно входила борьба с этими сооружениями и изготовление осадных машин, а также все металлические детали подобных машин и связки жил, необходимые для их изготовления, изначально находились в наголову разгромленной колонне герцога Тосколла. Поэтому сейчас им были не доступны ни инженеры, ни части машин, ну за исключением самых простых, полевых, против мощных стен и башен Гамеля совершенно неэффективных. Так что взятие Гамеля виделось той еще задачкой. Большинство офицеров, прибывших с герцогом Тосколла и графом Эгеритом, склонялись к тому, чтобы, оставив у Аржени сильный заслон, большей частью войска кружным путем выдвинуться к Агбер-порту, где в королевских арсеналах хранились все необходимые части осадных машин, при которых были и инженеры, взять все это и уже потом двинуться к Гамелю, где и заняться планомерной осадой. Но в таком случае они появлялись под Гамелем лишь где-то через месяц, за который насинцы и граф Гамеля могли устроить им (и, судя по инициативности командующего насинцев, непременно устроили бы) огромную кучу неприятностей. К тому же за это время насинцам могли перебросить еще больше подкреплений, ну глупо же не усилить победоносного полководца, поэтому к тому моменту, когда королевская армия наконец появится под Гамелем, сил для его осады и штурма уже может оказаться недостаточно. Те же, кто прошел с Гроном от Агбер-порта до Аржени, были более решительны, но от их решимости явственно попахивало авантюрой типа: а сейчас все возьмем и захватим просто на раз, – каковая в отношении насинцев была явно недопустима.