Кошачий эндшпиль - Павел Андреевич Кузнецов
— Женщины в мирах внешников одеваются разнообразно, чтобы выглядеть красиво.
— Красиво? В этих цветных тряпках?! Красиво — это летящие волосы. Красиво — стройное спортивное тело, когда каждым движением — своим и чужим — наслаждаешься. Красиво — это форма Экспансии, а ещё лучше — серебро на ней. А цветные тряпки… Неудобно и непрактично, как набедренные повязки у дикарей.
— Одежда у женщины призвана подчеркнуть что-то в фигуре, что-то оголить, что-то, наоборот, запрятать поглубже… Честно говоря, всё, что ты сказала, мне безумно нравится в тебе и в других кошках, а уж форма Экспансии как нельзя лучше подчёркивает совершенство ваших тел. Дело во мне. В моей варварской части натуры, которая никак не желает вытравливаться.
— Я знаю. Уже давно. И даже готова ей потакать. Мне нравится тебя баловать, Кошак, нравится иногда поддаваться на татами, когда не замечаешь… чтобы увидеть огонь в твоих глазах. Нравится твоя варварская часть, нравится скрытый до поры хищник в твоей душе. Его я готова холить и лелеять, чтобы щерился на наших врагов, драл их когтями. Потому и говорю: я — твоя кошка, ты — мой кот.
— Это неожиданно… но приятно. Только поддаваться не надо, — в моём взгляде проскочил огонёк недовольства, однако Тиш этого не заметила. Метиллия продолжала лежать, уткнувшись носиком в мою шею, где-то в районе уха. — Я справлюсь с тобой и так. Пусть не сейчас — через год, два, три — но мы будем заканчивать бой с одинаковым счётом побед.
— Именно это мне в тебе и нравится, — резким движением валькирия приподнялась надо мной, взметая водопады волос, нависла, опёршись на руки, засыпая пепельным великолепием грудь, живот, шею. Её глаза победно блестели, кошка с подлинным упоением впитывала яростный огонь моего упорства. — Признаю за тобой право быть на равных. Уже сейчас. А то, что когда-нибудь победишь — даже не сомневаюсь. Да что там… ты уже победил. У нас отличная девочка получится… Метиллия. С моей силой и твоим гибким умом. Украшение моего рода.
— А если мальчик? И почему сразу метиллия? — сразу расхотелось яриться и препираться, от слов девочки веяло теплотой, растапливающей подобно воску любое недовольство.
— Глупый! Это генетика. Ветвь наследуется по матери. Ну а мальчик… Не знаю, сложно из него будет воспитать воина, бойца.
— Можно начать воспитание в мирах внешников. Как видишь, я неплохо там сформировался. Характер проявляется с самого детства, этого не отнять ни у кого.
— Если получится мальчик, я подумаю. Ладно, кот, нам уже пора.
— Что-то как-то подозрительно тихо. Вроде тут Сайна была, когда игрались…
— На базе сейчас аншлаг. Все смотрят записи твоих подвигов в ресторане.
— Только сначала в душ. Вы меня в лоскуты опять порвали. Ну, кошки!
Душевая зона в катере была микроскопической, никак не рассчитанной на двоих. Удивительно, было другое — то, что она вообще тут была! Если проводить аналогии с моей малой родиной, то душевую в Республике втиснули, почитай, в стандартный бронетранспортёр. На Земле бойцы разве что брагу в его броне могли готовить — на этом их бытовой комфорт и заканчивался. И всё равно мы как-то умудрились втиснуться сюда с Тиш вдвоём.
Впрочем, никакой сексуальной подоплёки в наших действиях не было. Просто захотели принять душ вместе. Если не знать, где именно мы находились — вполне естественное желание двух влюблённых, только что признавшихся друг другу в любви. Пришлось, правда, изощряться, чтобы воды хватало обоим. Со стороны это напоминало какой-то эротический танец — настолько активно мы извивались друг по другу. Должно быть, так же принимали бы душ две сельди, плотно зажатые со всех сторон жестяной банкой. Справились. Вывалились в транспортную зону, распечатали новую форму. Кошка и думать забыла о платьях, о которых ещё недавно высказывалась с такой теплотой. Что ж, развлечение и деловую жизнь эта метиллия не перепутает никогда — и будь иначе, я бы сильно удивился.
Ну а на базе нас встретил гул голосов, смех, громкие комментарии. Валькирии увлечённо изучали записи наших похождений. Девочки сгрудились в спальне, прямо на одной из кроватей, тесным кружком, а между ними вздымался толстый столб голограммы. С нашим появлением от стайки кошек отделилась Лай. Подошла вплотную, заглянула в глаза. Постояла так пару секунд… и впилась в губы жарким обещающим поцелуем. Я не удержался, обнял снежку за талию, прижал к себе дышащее жизнью тело; кожей руки ощутил приятную тяжесть прядей.
— Кошак, я сейчас всем естеством прочувствовала, за что тебе вторую планету-прародительницу дали, — бросила она, прерываясь.
Оплошностью сестры поспешила воспользоваться Мисель, неслышно подошедшая следом. Прильнула ко мне с другого бока и, пока я соображал, бесцеремонно запустила ладонь под застёжку комбинезона. Мгновение — и вот уже щепотка когтей пленила мою топорщащуюся возбуждением плоть.
— Лихо ты их там нагнул, оригинально, — хмыкнула она, заглядывая в глаза, гипнотизируя взглядом. — Они такими потерянными уходили, словно ты им не словом, а когтем… куда-нибудь… не туда залез. Если затеешь ещё какую игру с мальчиками из внешников — я с тобой. Хочу в следующий раз прочувствовать весь психологизм. На месте.
Пока Миса говорила, сзади на кошек налетел подлинный вихрь — это милаха Эйди напрыгнула со спины, обнимая сестёр за плечи, ввинчиваясь между ними. Естественно, она достигла своей цели! Протиснулась между подруг, чтобы вырвать себе не менее глубокий поцелуй, чем до того Лай. Но вовсе не поцелуй царапнул по живому. Куда сильней накрыло от острого, ввинчивающегося между кошками, постоянно попадающего по мне локтями и коленями тела милахи. Было ощущение, будто что-то живое, активное, трепещущее рождается соединением наших со старшими кошками тел, а потом накидывается на меня с поистине фанатичной страстностью. Эйди своей непосредственностью, граничащей с наивностью, легко могла лишить разума, а сейчас… нет, это было не безумие — глубочайший укол нежности, неодолимая тяга обнять её всю.
— Ты просто чудо, котик! Викера, как пришла, до сих пор шальная, то и дело на улыбку соскальзывает. Я её такой ещё никогда не видела! Классно развлёк нашу наставницу — и правильно, нечего ей всё время серьёзной ходить! — вещала миниатюрная метиллия, окончательно устраиваясь в
