Закон Мёрфи в СССР - Евгений Адгурович Капба
Я шагнул в полумрак забегаловки и замер, пока глаза привыкали к освещению. Львов Революции не имелось, зато есть Волк! Он же — Великий Инквизитор. Сидит себе в углу, кофе пьет — цедит напиток землистого цвета из граненого стакана сквозь свои желтые хищные зубы.
— Василий Николаевич? — я подошел поближе.
— Белозор! Добрейшего вечерочка! А я вот пришел недавно, заказал ячменный кофейный напиток: дрянь редкостная, но — вкус детства! Сразу после войны нам такой в детдоме давали. Будешь?
— Буду, — сказал я. — А цикорий у них есть?
— Цикорий для мажоров столичных, — ухмыльнулся Волков. — Бери ячменный!
Нас таким напитком отпаивали в садике, в начале девяностых. История циклична, однако! Пожилая официантка принесла мне стакан землистой бурды и сочник — черствый, хоть черепа проламывай. Волков явно наслаждался минутами отдыха: лицо его приобрело расслабленное выражение, ноги он вытянул в проход между столами:
— Два моих оперативника, которые за тобой в Апсару ездили, отпуск попросили, — сказал он. — Задолбались они за тобой по субтропикам шастать, уморил ты их! Между прочим, оба — мастера спорта по современному пятиборью! Я когда их отчеты читал, не знал — плакать или смеяться: то ты от собак убегаешь, то с обезьянами дерешься, то с дельфинами целуешься…
— Не было такого! Поклеп! Никаких дельфинов!
— Хе-хе-хе… Так что, Белозор, с чем пожаловал? Я по фруктовой мафии отмашку не давал — там дело серьезное, цепочка длинная, без одобрения Петра Мироновича и Григория Васильевича я туда не полезу…
— Ну и хорошо, Василий Николаевич. Дело-то куда как жуткое намечается! Там не цепочка — там целая гидра Лернейская!
— Ну-ка, ну-ка Белозор… Это как-то связано с твоей пропажей от фасада Казанского вокзала?
— Именно!
И я рассказал ему про Виктора Васильевича и "козла отпущения". Волков только бровями шевелил, и потребовал себе еще одну порцию кофейного напитка, пригубив который, прокомментировал:
— Гадость неимоверная. Это я про столичную камарилью. Хотя и напиток этот — тоже… Третий стакан, пожалуй, не осилю. Надо цикория заказать… Или настоящего кофе? Могут ведь два государевых человека попить нормального кофе?
— Кофе надо на Анакопийской набережной пить, — хмыкнул я. — У Ашота.
— Действительно, — Волков снова отхлебнул из стакана. — И что ты предлагаешь?
— Предлагаю взять цикорий, и не пороть горячку. Я просто соберусь — и поеду к Постолаки. Завалюсь к нему в дом внаглую, расскажу всё как есть: мол вот он я, Гера Белозор, веду журналистское расследование. Тучи сгущаются, вихри враждебные веют и Вещий Олег ныне сбирается отмстить неразумным хазарам. То есть — аресты в любом случае начнутся, а будет товарищ Постолаки выступать в роли свидетеля или подсудимого, зависит от…
— От меня, — сказал Волков и стукнул донышком пустого стакана по столу. — Можешь сказать ему прямо: назовет имена в Мосгоркоме, вспомнит кого-то из Средней Азии и согласиться выступить свидетелем в суде — поедет в Приморский край. Может даже райкомом руководить. Или в крайком посадим, торговлю курировать. Не согласится — расстреляем к такой-то матери.
— Средняя Азия? — удивился я, пытаясь совладать с мерзким страшным холодом, который расползался вдоль позвоночника. — Что — третье завоевание готовите?
Легко он это — про "расстреляем"!
— Почему — третье? — удивился в ответ Волков.
— Ну как? Туркестанские походы при царях, борьба с басмачеством в первые годы советской власти и вот — опять… — трепался я.
— А-а-а-а! То, конечно, Учителю с Инженером виднее, но судя по всему у нас скоро освободиться 40-я армия, так что…
— Уф-ф-ф-ф, — я потер лицо ладонями. — А мне вы это зачем говорите? Можно я как-то ну… С фрукатами-овощами пока разбираться буду?
Что за дрянь-то такая получается — за что ни дёрни, всё в политику вляпаешься! С другой стороны, а чего я хотел? Попаданец — да не в центре событий? Отсидеться в глазе бури, в Дубровице, с козой Маркизой, совой из мыльного камня и красивыми блондинками? Хренушки!
Так что кушайте, как говориться, не обляпайтесь. Закон Мёрфи в действии — если дерьмо может случиться, значит оно случится! Может быть коррупция в сфере торговли овощами и фруктами связана с разложившимися элементами партийной и советской верхушки в Москве и национальных республиках? Более чем… Может Волков попросить помощи у одного шарлатана-предсказателя, прежде чем начать рубить сплеча? Может.
— Гера, — просительно проговорил Василий Николаевич. — Может вспомнишь что-то? Ну, тысяча девятьсот восемьдесят первый год, лето, Средняя Азия…
А что я мог вспомнить? Этого точно не было в моей истории! Всё, что планировали и делали люди из команды Машерова и Романова, начиная с самой аварии под Смолевичами, было самой настоящей параллельной реальностью. Река истории изменила русло, и дальше расхождения известной мне ветки и происходящих на моих глазах событий будут только увеличиваться!
Я на секунду прикрыл глаза и вдруг… Вдруг передо мной как живой предстал старый одноглазый Белозор.
— Молчи и читай, говорю! Я соломки тебе… Себе… Подстилаю! — рявкнул он.
И я, черт побери, прочел:
— … выступления националистов в Самарканде 1 мая 1981 года. Гражданское противостояние переросло в массовые беспорядки, и только ценой большой крови центральному правительству удалось предотвратить скатывание региона в хаос партизанской войны. Стихийные митинги, сопровождающиеся столкновениями с милицией и погромами, прокатились по всем среднеазиатским республикам, за исключением Казахской ССР. Причиной кризиса называют неудачную попытку ареста…
Автоматически отбарабанив с листа несколько труднопроизносимых фамилий, я вдруг открыл глаза и уставился на совершенно обалдевшего Волкова. Он выхватил откуда-то из внутреннего кармана огрызок карандаша, и распрямив салфетку на столе, прохрипел:
— Еще раз фамилии можешь?
Я не задумываясь произнес их снова. Не Жугдырдымидыйн Гуррагча, в конце концов! И даже не Гурбангулы Бердымухамедов. Вполне себе обычные шафары и кахары… Или что-то вроде этого. Анализируя этот инцидент уже позже, я совершенно не мог высчитать момент, в который информация из будущей статьи вылетала у меня из головы. В любом случае — спустя минуты три я уже не помнил никакой конкретики, так что лучше всего было бы записать откровение на диктофон, или вот — на салфетку.
— Ага… — выдохнул Волков, закончил чирикать карандашом. — Это что было?
— …Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся
