Сыны Императора - Джон Френч
Раньше существо считало все эти вещи частью себя. Увеличение числа стимулов побудило его отделить себя от других вещей. Тело, жидкость, оболочка. Вот его вселенная. Оболочка гудела в гармонии с давлением. Жидкость двигалась ленивыми волнами.
«Высокоплотный сплав», — подумал он об оболочке. Он осознавал его прочность. Эту же прочность он ощущал в себе.
Ускорение толкнуло его вверх. За него цеплялись предметы — не части его тела, но сопряженные с ним.
«Я отделен от своей оболочки, но связан с ней», — понял он.
Понял он и другое: «Я падаю».
С глухим рокотом вернулся звук. Затем стало жарче. Гравитация тянула его, ускорение толкало. Некая газообразная среда противилась его прохождению сквозь нее.
«Атмосфера, — подумал он. — Планета».
Спуск длился минуты, а затем жестко оборвался. Удар от прибытия прогремел в его замкнутом мирке. Свет устремился внутрь сквозь прорехи в оболочке. Жидкость, которая прежде согревала и защищала его, хлынула наружу.
Зашедшись в жестоком кашле, он обнаружил, что у него есть легкие.
За эти несколько минут его сознательного бытия оболочка превратилась из его неотъемлемой части в защитный кокон, потом в западню. Ее гибнущие машины вопили о бесчисленных неполадках. Существо отодрало скользкие трубки, что пронизывали его кожу, и пробилось из металлического плена на свободу.
Его овеял холодный воздух. Ослепил белый свет. Тело его — столь же исключительное, сколь и развивающийся ум, — быстро приспособилось к изменениям окружающей среды.
Он взирал на неровный ландшафт.
«Камень, — подумал он. — Осадочное образование. Тектонический сдвиг. Гора. Небо. Атмосферная оболочка планеты». Он узнавал имена и суть всех вещей по мере того, как воспринимал их, будто родитель шептал эти слова ему на ухо в тот же миг, когда на них падал его взгляд.
Он перевернулся на спину. От голого тела поднимался пар. Его оболочка — его транспорт, его лоно — вертикально стояла на склоне горы, истекая маслянистыми жидкостями. Серебристое покрытие почернело, однако еще виднелась большая цифра «IV», выведенная трафаретом на боковой стенке.
Существо лежало на твердом холодном камне и смотрело на эту машину.
«Что я такое? Я — этот номер? Я… Четвертый?»
Нет, он — не номер. Он был твердо уверен. У него есть имя. Оно пришло к нему без приглашения.
Он сжал скользкие от амниотических гелей кулаки и встал на ноги, которые никогда не использовал прежде.
— Я Пертурабо! — возвестил он горам.
Как и следовало ожидать, примарх отсутствовал на Олимпии.
Вокс-связь с диспетчерскими башнями была запутанной. Так продолжалось еще долгое время после того, как приземлился корабль. Оказалось, они прибыли в самое неподходящее время: Даммекос — имперский губернатор и отец Пертурабо — недавно умер, и государство пребывало в потрясении. Почему их не известили об этом до посадки, оставалось лишь догадываться. Это грозило их миссии катастрофой. Оливье предположил, что приемная сестра Пертурабо — Каллифона — унаследует губернаторский пост, но олимпийская политика была крайне сложной, и супруги Ле Бон очутились в разгаре ожесточенных споров.
Они трижды отсылали пакеты данных, содержащие всю документацию, трем разным органам власти. Разговоры быстро скатились до пререканий. В конце концов вызвали представителя IV легиона. Беседа с этим человеком-слугой оказалась краткой и ничего не обещающей.
Летописцев заставили прождать несколько часов. С этого все всегда и начиналось. Их никогда не ждали.
Ле Боны остались у себя на корабле. Полеты на орбиту и с орбиты подлежали обязательному контролю на большинстве цивилизованных планет, и особенно в мирах легионов. В текущих обстоятельствах была вероятность, что летописцам не удастся покинуть космопорт. С другой стороны, попытайся они это сделать, власти могли просто позволить им затеряться в городах, где они станут проблемой для кого-то еще. Здесь, в порту, они были занозой, а занозы редко оставляли на месте. Так что они тянули время, намеренно превратившись в источник раздражения.
— Кто-нибудь придет, чтоб отделаться от нас, — сказал Оливье.
Мог бы и не говорить: именно так происходило множество раз в прошлом. Марисса уважала мужа за изворотливость, пока из-за долгого общения с легионерами тот не стал считать все свои качества ничтожными. Люди не в силах тягаться с богами.
«Я — маленький человек, — подумал он, — и я слишком устал, чтобы расти дальше».
Ле Боны ждали у подножия единственной аппарели пустотного корабля. Из вентиляционных отверстий по мере охлаждения двигателей вырывался газ. Стоял ранний вечер и облака загрязнения от космопорта казались коричневыми в последних лучах света. На западе бледно-голубая полоска неба подпирала силуэты гор со срезанными вершинами. На востоке сквозь дымку пробивались звезды.
Все космопорты походили друг на друга. Каждый состоял из открытых равнин с твердым покрытием, разделенных на посадочные площадки и сходни. Они вмещали все виды кораблей. Суда малой дальности, вроде того, на котором прибыли супруги, почти всегда объединялись с лихтерами «поверхность — орбита» и исключительно атмосферным транспортом, вдали от настоящих средств транспортировки. Повсюду на искусственных равнинах теснились гигантские подъемники, военные корабли и грузовые лебедки, чьи размеры превышали даже здания. В самом деле, слишком большие, чтобы их мог вместить человеческий разум. Их существование было неоспоримым, но мысль, что они способны летать, вызвала у Оливье головокружение. Подобно горам, окружающим порт, корабли казались не транспортом, а частью пейзажа.
Порты различались в деталях. Чтобы разместить их, ландшафт всякий раз меняли по-своему. Даммекос производил особенно сильное впечатление. На Олимпии практически не имелось ровной земли, поэтому для его строительства расчистили целый горный хребет. Вершины сровняли с землей, а их щебнем заполнили долину между ними. Два пика сохранилось в измененной форме — из них изваяли гигантские статуи легионеров Астартес, застывших на страже у входа в космопорт.
— Он гиперкомпенсирует[5], — кивнул Оливье в сторону колоссов. Они были изображены превосходно, в живых, динамичных позах. — Сотни миллионов тонн камня сбалансированы так, чтобы не падать. И посмотри-ка, это ведь не просто украшения, но и фортификационные сооружения. Пушки
