Канонир (СИ) - Корчевский Юрий Григорьевич
— Какие твои годы — вся жизнь ещё впереди.
Женщины ушли к себе, я же развалился на постели. Денег мне хватает, о куске хлеба на завтра можно не беспокоиться, а потом? Чем заняться, где жить? Сейчас я на положении дальнего родственника, приехавшего к столичной родне. Выздоровеет Илья — что мне делать в этом доме? Где‑то через неделю он поднимется на ноги, стало быть — немного времени в запасе у меня есть, и распорядиться им я должен с умом.
Завтра схожу с женщинами в церковь, потом — на торг. Может, что и придёт в голову.
С утра, как и договаривались, мы пошли в церковь. Но ещё до выхода в город я зашёл проведать Илью. Сегодня он был уже не такой бледный, но небольшая температура осталась. Не перитонит ли начинается?
Оглядев меня, Илья позвал Машу и распорядился:
— Там ферязь у меня лежит — лёгкая, летняя, дай Юрию. Не босяк он какой — в рубахе в церковь идти.
Мне оставалось только подчиниться. К тому же идти в город с саблей нельзя — в церкви только ратники на службе могут иметь при себе мечи или сабли.
Поэтому я зарядил купленный пистолет и очень удачно прикрыл его полою ферязи, заткнув за пояс.
Мы не спеша шли в церковь, высокие колокольни которой уже виднелись за крышами домов, как сзади послышался топот копыт. Народ шарахнулся к заборам, и мимо нас на конях пронеслись кромешники, громко крича: «Гайда!» Ну нигде от них спасу нет. Я видел, как побледнела Дарья.
— Ну, успокойся, они уже проехали, всё хорошо.
Мы отстояли службу в церкви, поставили перед образами свечи и отправились домой. После службы и посещения храма на душе всегда становилось чисто, светло и покойно.
Мы зашли в дом. Женщины ушли переодеваться, я же снял хозяйскую ферязь и пошёл к Илье — проведать его и доложиться, что мы вернулись благополучно.
— Сядь, — попросил Илья.
Я уселся на стул.
— Поговорить с тобой хочу. Понимаю — не время, но другого может и не быть. Разные к тому причины — ранение моё, да и кромешники в любой момент могут вернуться. Возьми за себя дочь мою.
Увидев мой непроизвольный протестующий жест, он остановил меня.
— Подожди, не перебивай. Человек ты серьёзный, смелый, о таком зяте любой отец может только мечтать. От смерти лютой да позора женщин моих спас. Ныне не каждый за чужого вступится, да что «за чужого» — своих защитить не могут. Лекарь изрядный к тому же, стало быть — без куска хлеба не останешься. Жить тебе пока негде, а здесь и дом, и жена — если согласишься, конечно. — Илья помолчал некоторое время, собрался с силами и продолжил: — Знаю, знаю, небось уже поведала Машка о беде Дарыошки — что бесплодная она. Муж её бывший, чтоб ему пусто было, по всему городу растрезвонил. Только мыслится мне, что лучше тебя ей не найти, к тому же вижу — люб ты ей. С ответом не тороплю, понимаю, что шаг серьёзный. Пока на ноги не встану — с Божьей и твоей помощью — думай. А сейчас иди — слаб я, не могу долго говорить.
Я ушёл от него озадаченный и ошеломлённый. Признаюсь, такого разговора я не ожидал. Действительно, есть над чем задуматься. Дарья и в самом деле хороша. Когда кромешник разорвал на ней платье, я это видел. Нравится ли она мне? Да, но только я её почти не знаю. Для того, чтобы жить вместе, мало иметь красивое тело — нужна любовь, согласие, взаимопонимание. Пока же с моей стороны была только симпатия с некоторой долей жалости. Мать умерла, отца ранили, муж ушёл… В придачу ещё и опричники поглумились. Не везёт девке.
Венчаться с ней нельзя — церковь не разрешит ей во второй раз совершить таинство этого обряда, — купец это тоже понимает.
Нет, не пойду на торг — завалюсь в постель. Решения надо принимать серьёзные, а думалось мне всегда лучше лёжа, в тишине.
С практической точки зрения Илья предлагал неплохой вариант. Я обретал жильё и жену сразу, и похоже — неплохого тестя. Не стоит и сомневаться, что у него много знакомых среди купцов и прочей знати. Стало быть, лекарскую практику открою, и пациенты будут, а с ними — и работа, и заработок.
С другой стороны, то, что я люб его дочери — пока не факт. Я появился в острый момент — когда был серьёзно ранен её отец и кромешники насиловали Дарью. В такие мгновения любой избавитель от мучений воспринимается «подарком с небес» и становится чуть ли не божеством, которого невозможно не любить. А ну как отойдёт Дарья от шока и заявит батюшке через неделю–две, что ошиблась? Понятно, что Илья испытывает ко мне сейчас тоже тёплые чувства, но не остынут ли они вскоре?
Не скрою, симпатия к Дарье есть, но для женитьбы этого чувства маловато. Надо бы подождать, не спешить с решением и посмотреть, как будут развиваться события дальше. Сейчас я свободный человек, не пойдут дела во Пскове — могу легко сняться и переехать в другой город. А женитьба — дело серьёзное, она накладывает определённые обязательства. Муж должен содержать жену, поддерживать дом и хозяйство, если он нормальный мужик, а не недоросль. Да, поставил меня Илья в тупик своим предложением, прямо огорошил.
Во время предыдущих переносов во времени у меня, конечно, были женщины — даже женился, а Настеньку из Рязани до сих пор забыть не могу, но!.. Не на второй же день знакомства…
Время было уже далеко за полдень, но я всё‑таки пошёл в город. Если я собираюсь здесь жить и дальше, то надо же познакомиться с Псковом, чтобы не плутать по незнакомому городу. Памятуя прошлый опыт, я хотел изучить улицы и переулки, выходы из города, наиболее значимые места — такие, как городская управа, церкви и храмы; расположение городской стражи, а также узнать, где находится змеиное гнездо кромешников. Ведь должно же быть у них нечто вроде штаба.
В древних городах центр — это, в первую очередь, крепость, кремль. Псковичи называли свой кремль Кромом. Серьёзное сооружение, стены каменные, толщиною не менее четырёх, а местами — и до шести метров. Стены окружают территорию центральной части города в четыре ряда, во множестве видны бойницы: нижние — для пушечного боя, верхние — для пищального. Высокие — до двадцати метров стены — соединяли тридцать семь сторожевых башен довольно мрачного вида.
На земле кремля стоял белоснежный, необыкновенной красоты Троицкий собор. Я обошёл его со всех сторон, зашёл внутрь. Отовсюду на меня смотрели суровые лики святых, иконы потемнели от старости. Собор восхищал и одновременно подавлял своим величием. Не зря боевым кличем псковичей являлось «Постоим за святую Троицу!».
Я оглядел полупустую территорию кремля. У стен стояли клети для припасов на случай осады. На башнях были видны головы дозорных. Что‑то смутное, связанное со стенами, мелькнуло в памяти. А–а-а, вспомнил — крепость была пронизана системой подземных ходов, ведущих от одной башни к другой, а также — к Троицкому собору. Никто мне, естественно, этих секретов не выдавал — читал как‑то в газете о том, что археологи при реставрации стен наткнулись на полузасыпанные ходы.
К крепости примыкал Довмонтов город, укреплённый каменными стенами и башнями. Это был административный центр, где располагалась городская управа и думные избы с дьяками, подьячими и прочим чиновным людом.
Я внимательно разглядывал здания, переулки, и моя экскурсия не осталась незамеченной. Ко мне подошёл стрелец.
— Чего надоть? Коли по делу — иди в приказ, а если просто поглазеть — так ступай подобру–поздорову.
Я не стал спорить и сразу ушёл.
Долго бродил по улицам Пскова, стараясь запомнить улицы и памятные места.
После кремля другим выдающимся местом был торг. За размеры псковичи и приезжие называли его Торжищем. Около двух тысяч лавок, навесов, амбаров, клетей являли покупателю самый широкий выбор товаров, и это — не считая отдельных рыбных и мясных рядов. А в лавках были товары редкостные, из самых дальних стран. Купить можно было всё — от китайской бумаги высокого качества до великолепной соболиной шубы, но от местных скорняков.
Пока я обходил город, устал и изрядно проголодался. Зашёл в харчевню, заказал обед. Неспешно кушая, услышал я разговор купцов за соседним столом. Жаловались они на притеснение со стороны шведов, бесцеремонно захватывающих торговые суда и отбиравших товар. А ноне — зашевелившихся у российских границ. Как бы не быть набегам.
