Александр Афанасьев - Отягощенные злом
Полицейские связываться не решились, хотя и следовали за нами неотступно до самой «Паллады»…
Крейсер-авианосец «Паллада» был относительно пожилым кораблем. Он был построен в семьдесят седьмом году, но в две тысячи четвертом прошел полную реновацию с изменением функций. Так что его можно было считать новым кораблем.
Он был последним в серии шести систершипов, построенных в соответствии с военно-морской доктриной второй половины двадцатого века. Тогда, после двух десятилетий бурного развития авианосцев, за которое авианосцы прибавили в весе в два-три раза и превратились из средства обеспечения ПВО линкоров в самостоятельные и очень мощные ударные единицы, возник вопрос, как воевать против авианосцев. Один из асимметричных ответов – развертывание мощных подводных сил. Тем более первые атомные подводные ракетоносцы появились в пятидесятые, а вот первые атомные лодки – охотники – как раз в конце шестидесятых. В конечном итоге лодок-охотников во флотах стало столько, что возникла серьезная угроза для авианосцев.
Основная угроза для подводной лодки – это торпеды и глубинные бомбы. Кроме того, для обнаружения торпедной подлодки нужны буи, большое количество акустических буев, и, возможно, морские мины – быстро заминировать опасный участок, чтобы преградить выход подлодки на огневой рубеж. Встала проблема и морских мин – во Второй Тихоокеанской японцы активно использовали подводные минные заградители. Мины стали для кораблей столь опасными, что стало невозможно использовать ни минные тральщики, ни минные тралы на больших кораблях – единственными средствами борьбы с современными минами стали буксируемые тяжелым вертолетом минные тралы и боевые пловцы из подводных команд разминирования. Современная война требовала наличия на борту ударной авианосной группы не менее десятка различных вертолетов, в том числе тяжелых. В то же самое время вертолетного ангара по тем временам не было даже на некоторых крейсерах старых проектов, не говоря о фрегатах и эсминцах. К тому же в это время были списаны последние летающие лодки – Вторая Тихоокеанская показала, что выжить в современном бою они не могут, и к тому же – на флоте не стало самолетов, которые могли бы нести и применять торпеды. Вообще не стало…
Несколько тяжелых катастроф показали опрометчивость «немедленного» решения – за счет сокращения авиагруппы тяжелого авианосца ввести в него восемь вертолетов. Да, у авианосца есть спасательные вертолеты, но это все не то. Палубная команда авианосца не могла обеспечить одновременную летную работу двух принципиально разных типов летательных аппаратов – самолета и вертолета – с палубы авианосца. Для базирования восьми тяжелых вертолетов «Сикорский», способных нести четыре торпеды, а не одну как вертолеты других флотов, потребовалось слишком сильно сократить боевые возможности ударного авиакрыла авианосца. Получился этакий недоавианосец и недовертолетоносец. Вертолет требовал своих запчастей, своего запаса топлива, несовместимого с реактивным. Летный штаб авианосца тоже оказался не в состоянии обеспечить управление одновременно и вертолетными, и самолетными вылетами. В итоге ситуация зашла в тупик.
У морской пехоты были самостоятельно построенные корабли, на которых базировались вертолеты, но флот счел их недостаточно мореходными, неспособными поддерживать ход авианосного ордера в течение длительного времени. В итоге шесть крейсеров – три уже построенных и три заложенных – перестроили в специализированные легкие вертолетоносцы. По расчетам, для обеспечения надежной противолодочной защиты авианосного ордера требовалось не менее четырех работающих вертолетов «Сикорский». Новый крейсер-авианосец нес десять, из них четыре могли работать, шесть – ремонтироваться, дозаправляться и быть в резерве. Таких крейсеров-авианосцев построили шесть – по числу существовавших на то время авианосных ордеров.
В девяностые годы эта проблема была решена по-другому. Авианосцы крайнего проекта изначально были спроектированы под восемь вертолетов противолодочной борьбы. Крейсера дальней океанской зоны в качестве обязательного требования должны были иметь ангар на три средних или два тяжелых вертолета, фрегаты – на два средних или один тяжелый, эсминцы – на один средний. Современные системы связи и управления с использованием боевого Интернета позволили-таки штабу авианосца управлять и вертолетами, и самолетами одновременно. То есть ударная авианосная группа нового проекта оказалась способна сама обеспечить свою противолодочную и противоминную оборону, без использования специализированного корабля.
Крейсеры-вертолетоносцы хотели списать, но передумали. Все они прошли модернизацию и стали использоваться как специализированные корабли-стационеры. Вместо десяти противолодочных вертолетов на них стали базироваться два тяжелых вертолета «Сикорский-80» для высадки морской пехоты и четыре ударных – для ее огневой поддержки. Изначально на крейсере был очень мощный информационный центр, потому что крейсер-вертолетоносец в составе УАГ должен был полностью принимать на себя роль штаба противолодочной и противоминной борьбы – его модернизировали и превратили в разведывательный центр. Для обеспечения решения задач, возлагаемых на суда-стационеры, на корабле забазировали роту морской пехоты. Команды подобрали с особой тщательностью – они должны были и заниматься разведкой, и представлять Империю на чужбине. Именно к такому кораблю мы сейчас причаливали – под дулами автоматов дежурной смены морской пехоты, занявшей позиции на палубе. Судя по тому, что крупнокалиберные пулеметы были расконсервированы и поставлены на станки, на корабле было объявлено военное положение…
– Бросай конец! – проорал Островский, когда мы притерлись к борту.
– А еще тебе ничего не бросить, салага? Ты кто такой вообще?
Островский явно разозлился. Не хватало терпения и снисходительности к ошибкам других – я неоднократно ему на это указывал. Хотя, может, второе – это и не недостаток…
– Хрен в пальто! Я адмирала везу! Повыступаешь – понарезаешь у меня круги… Давай штормтрап, пока окончательно не разозлился!
Островский намекал на один из видов наказания, который применялся на судах на стоянке. Проплыть сколько-то кругов вокруг судна в форме. Вода в порту грязная, а форму – потом только что новую заказывать…
Сверху начали спускать штормтрап.
– Что нового?
Бердынский мне понравился. Слишком молодой для капитана, а значит – зубами рвать будет, чтобы доказать, что достоин. Это хорошо…
– Пока ничего, господин вице-адмирал. Я отменил все увольнения, объявил боевую готовность. Наш судовой юрист[37] сидит в полицейском комиссариате, но пока…
Самый лучший способ подружиться с человеком, заставить его признать ваше превосходство – быстро и эффективно решить проблему, которую он решить не может.
– Хотите, ваш человек, тот, который в больнице, будет здесь в двадцать четыре часа?
– Вообще-то…
– Без условий. Не время честной игры. Хотите или нет?
– Так точно.
– Дайте телефон. И справку по оперативной обстановке в городе.
Зазвонил телефон. Спутниковый. Когда я сидел на авианосце вне зоны подавления, он был включен, потому что мне мог звонить кто угодно и с чем угодно. Друзья. Друзья друзей. Сеть была раскинута, и оставалось только ждать, когда и кто ее потревожит…
– Мистер Воронцов, мое почтение…
Так и есть. Микеле Альвари. Сейчас уже – Дон Микеле, один из некоронованных королей Танжера, бежавший со всей семьей из разгромленного англичанами Нью-Йорка. Семьей… ну вы понимаете, что я имею в виду.
– Мое почтение, дон Микеле. Как поживает Руби?
Мафия – весьма интересная организация, многие считают их преступниками, но на самом деле это криминальные бизнесмены – что все же лучше шакалящих по улицам отморозков с ножами и палками. Мафия также представляет немалые возможности при проникновении на враждебные территории… я имею в виду агентурное, не военное проникновение. Но в то же время у них есть правила, Кодекс Чести, которому они следуют. Если не оскорблять их, не делать то, что унизит тебя в их глазах, это лучшие друзья. Дон Микеле стал доном исключительно потому, что за ним, по слухам, стояли русские. А верны эти слухи или нет – неважно, желающих проверить нет.
– Снова беременна.
– Поздравляю.
– Пока не с чем.
– Надеюсь, это будет мальчик.
– Я тоже на это надеюсь.
У дона Микеле было две дочери – уже две. По меркам итальянцев, тем более сицилийцев, большое несчастье, это все равно что нет детей.
– Я слышал, в Танжере неспокойно… – перешел я к делу.
– Для этого я и звоню вам, чтобы все прояснить. Это не наши.
– Вот как?
Мой вопрос был понятен. Он отражал сомнения в возможностях мафии контролировать город.
