Дэн Абнетт - Медузон (ЛП)
— Оставляю его вам.
Что такое Ключи Хель?
Они — голос, затихающий вдали, пока прошлое уходит от нас. Ключ это лишь начало, а после открытия врат начала забываются. Мы проходим внутрь и оставляем привёдшее нас позади. Мы становимся настоящим.
И от него нет спасения.
Сотер пробуждается. И я жду этого рядом. Он смотрит на меня. У него больше нет настоящего лица. На передней части хромированного черепа установлены линзы и переплетения проводов. Я смотрю, как дёргаются линзы, как поднимается рука и сгибается кисть.
— Здравствуй, брат.
— Мне… — начинает он, а затем умолкает, словно поражаясь жужжанию и щёлканью голоса. — Мне… больно.
— Да. Это так.
Он поднимается, сдвигая конечности одну за другой, пока не встаёт на ноги.
— Это закончится? — спрашивает он, глядя не на меня, но на открытую плоть правой руки, ждущей кожи из брони.
— Да, — отвечаю я. — Когда мы больше не пробудимся.
Он смотрит долгое мгновение на свои неподвижные пальцы, а затем кивает.
Что такое Ключи Хель?
Они — награда за нашу слабость. Они — жестокость железа. Они — всё, что у нас осталось.
Гэв Торп
ДЕЯНИЯ ВЕЧНЫ
— Начать бомбардировку!
Прошла секунда.
Затем вторая.
По-прежнему никаких признаков того, что приказ гастата[1]-центуриона Кратоза был услышан. Орудийные палубы «Форкиса»[2] оставались подозрительно безмолвными. Индикатор состояния на схеме корабля, расположенной в правом нижнем углу главного экрана, показывал, что торпедные аппараты боевого крейсера всё ещё заряжены.
Командир Железных Рук перевел взгляд своих искусственных глаз на Крисаора, офицера огневых систем, лицо которого казалось жёлтым в тусклом свете панелей и экранов стратегиума.
— Сержант-пристав, почему мы не открыли огонь?
— Простите, но наша позиция для стрельбы была заблокирована. Я пытался перерассчитать её.
— Заблокирована? Поясни.
— Нашими союзниками, гастат-центурион. Судно Саламандр перешло на низкую орбиту, встав между нами и поверхностью Престеса[3]. Если мы откроем огонь, они окажутся на пути наших снарядов.
— Они мешают нам? Ари’й что, дeбил? Он вообще понимает, что творит?
— Недавние события говорят о том, что он полностью компетентен, командор. Корректировка навигационной ошибки не подвела бы «Пламя горна» так близко к нам. Думаю, он осознанно загородил кораблем планету.
— Препятствуя нашему огню? Всё ясно. Плоть поистине слаба. Ари’й не глуп, он обезумел. Посмотрим, возобладает ли в нем здравомыслие.
Стоя на борту фрегата «Пламя горна», Погребальный страж Ари’й из Саламандр думал о том, что этим бессмысленным жестом он, возможно, приговорил к смерти девятнадцать товарищей-космодесантников, а также самого себя. Его заместитель, символист Ака’ула, прекрасно понимал это.
— При всем уважении, мой господин, нет никаких гарантий, что Железные Руки не откроют огонь.
— Не припомню, чтобы Погребальный страж давал какие-то гарантии, когда попросил нас остаться с ним после Исствана, — отозвался от навигационных систем сержант Гема. — Разве не может даже самый необычайно талантливый ремесленник нанести последний удар по старательно выкованному им клинку, и совершенно неожиданно расколоть его?
— Они не будут стрелять, — заверил их Ари’й. Пока что, добавил он про себя.
— В них нет духа братства, мой господин, не в том смысле, в котором его понимаем мы. Сомнительно, что они станут действовать рационально.
— В этом ты сильно ошибаешься, символист, — ответил Ари’й. — Железные Руки исключительно преданны своим принципам, а здравый рассудок и рациональность высоко ценятся у сынов Медузы. Надеюсь, мой нерациональный поступок заставит их передумать. То, что мы все ещё живы и вообще ведем этот разговор — хороший знак.
В командном центре «Пламени горна» воцарилась тишина, пока трое космодесантников ждали ответа Железных Рук.
Пронзительный звон переключил их внимание на системы сенсориума. Стоявший ближе всех Гема отвернулся от своего поста и быстро отстучал запрос на клавиатуре консоли.
— Интенсивное сенсорное сканирование, локализовано, — объявил он.
— С «Форкиса»? — спросил Ака’ула.
— Да. Это захват цели.
— Это блеф, — сказал им Ари’й, ни на сантиметр не сдвинувшись со своего места у центрального командного комплекса. — Мы прекрасно знаем: чтобы уничтожить нас, «Форкису» хватит одного залпа, даже без непосредственного захвата цели. И центурион Кратоз понимает это. Он просто показывает серьезность своих намерений.
— Обнаружен резкий скачок энергии в орудийных батареях «Форкиса».
— Гастат-центурион, я по-прежнему считаю, что открывать огонь в данной ситуации нецелесообразно.
Кратоз проигнорировал протест своего подчиненного и подумал, не заменить ли ему Крисаора кем-нибудь другим. Но затем решил дать сержанту-приставу последний шанс.
— Офицер целеуказания, всю энергию на орудия правого борта. Приготовиться открыть огонь по судну.
— Как прикажете, гастат-центурион. — Экраны мигнули, когда выходная мощность главного реактора перераспределилась на энергосистемы правого борта. — Но не могу гарантировать на сто процентов, что «Пламя горна» не сумеет открыть ответный огонь. Суда Саламандр славятся своим усиленным вооружением.
— Их орудия не смогут пробить наши щиты.
— Кроме того, наша цель на поверхности стационарна, а следовательно, в ближайшее время никуда не денется. Мы можем просто потребовать, чтобы они ушли с линии огня.
Из-за искусственных глаз Кратоз больше не мог ни на кого пристально смотреть, и именно этого средства выразительности ему так не хватало в подобных случаях. Но Крисаор, несмотря на граничащий с неповиновением тон, был прав в своей оценке ситуации.
— Хорошо. Офицер связи, вызвать «Пламя горна».
Дисплей слева от Кратоза с треском ожил, несколько мгновений на экране были лишь помехи, пока устанавливалось соединение. Затем появилось размытое монохромное изображение, спустя пару секунд ставшее более резким. В серо-белой зернистой картинке чёрная как смоль кожа Ари’я выглядела блёклой и неподвижной. Кольцо-украшение, продетое через правую бровь Саламандра, казалось кружочком белого цвета, а его глаза — светло-серыми, но Кратоз знал, что на самом деле они были тревожаще алыми. Когда Ари’й заговорил, на экране отчетливо высветились его белые зубы. Расположенный под экраном динамик воспроизводил басовитый голос Погребального стража с четырехмиллисекундной задержкой.
— Центурион Кратоз. Ваш корабль навел орудия на мое судно. Надеюсь, у вас были веские основания для этого.
— Во имя Горгона, почему ты мне мешаешь? Уйди в сторону и дай «Форкису» открыть огонь по цели.
— В данный момент я не могу этого сделать, союзник. Я по-прежнему не убежден, что твой план действий оправдан.
— Не убежден? На твое судно направленны гигатонны разрушительной мощи, сильнее убеждать уже некуда. Убери корабль с линии огня!
Набровное украшение качнулось, когда Ари’й нахмурился.
— Ты не понял, гастат-центурион. Может, ты забыл об этом за шесть месяцев, прошедших с момента нашего знакомства, но я — претор Легионес Астартес Императора. Я не отчитываюсь перед офицерами уровня капитана, какими бы впечатляющими ни были их послужные списки. Или Железные Руки позабыли о субординации и ранговом протоколе между Легионами? Неужели потеря примарха лишила вас всякой приверженности дисциплине и порядку, которой по праву славился ваш Легион?
Слова Ари’я, нарочито язвительные и всё же абсолютно справедливые, жгли Кратоза как геометрические узоры, вытравленные кислотой на тыльных сторонах его ладоней. Железнорукий поднес левую руку ко лбу, принося извинения.
— Виноват, родич. Я говорил вгорячах. Как учил нас Горгон, плоть слаба. Быть может, мы позволим более рассудительному и спокойному разуму возобладать над капризами сердца? Буду крайне признателен, если ты прибудешь на «Форкис», чтобы обсудить текущие действия в отношении Престеса.
— Рад твоему приглашению. Наши корабли пока останутся на своих позициях. Я отправляюсь немедленно.
Кратоз кивнул и подал офицеру связи знак оборвать соединение. Экран задергался и стал серым, после чего окончательно погас. Там, где мгновения назад было лицо Ари’я, отражались изможденные черты гастата-центуриона. На фоне осунувшегося морщинистого лица его глазные линзы казались белоснежными кругами.
— Готовьтесь принять Погребального стража и его свиту, — сказал Кратоз командиру экипажа, после чего его голос упал до шепота. — Может, при личной встрече он будет более сговорчивым.
