Александра Гардт - Эпоха лишних смыслов
– Уступи место, иначе сяду на колени.
– Напугала! Иди к Гамову садись.
Я возвела очи горе и вышла на центр комнаты, чувствуя себя совершенно по-идиотски. Платье, каблуки – как будто на докладе.
– В общем, так. Понятия не имею, когда начались прорывы. Архив ФСБ велел приходить на следующей неделе, а вся стоящая информация – у них. Здесь данные только с момента развала Союза…
– Оливин, – перебил меня Гера с легкой укоризной в голосе. – Нельзя ли объяснить для начала, что происходит? А то работала ты, работала, и вдруг – паттерны какие-то, архивы ФСБ, откуда что берется?
Я бросила неуверенный взгляд на Макса. Тот сосредоточенно вглядывался в пожелтевшую бумажку.
– В общем, Гер, если по-честному, то в обычном мире, не твоих книгах, все так и происходит. Работаешь, работаешь, копишь информацию, а потом случается синтез. И анализ.
– Ты мне Гамова тут не выгораживай только. – Гера завел руки за голову и сладострастно зевнул.
– Она не выгораживает, – резко отозвался Гамов. – Что за манеры вообще такие?
– В одной упряжке бежим, детки, – тут же спружинил Гера.
– Раз мы в ней бежим, то… – Я прервалась.
Надо было признаться, но по какой-то загадочной причине не получалось. Язык не поворачивался сказать гадость. Пусть правдивую, пусть выстраданную, пусть опасную… Я просто физически не могла сдать напарника.
– Совсем меня за дурака держите. Я же все-таки известный писатель, любимец критиков, – протянул Гера язвительно.
– Но не публики, – отбрил его Гамов.
– Неправда. – Я нервно заглянула в статистику.
– Всем спасибо за мнения. Так что же случилось в прорыве, что Оливин внезапно взяла полагающийся ей отгул и пошла не куда-нибудь, а на Лубянку?
Гамов кашлянул и все же посмотрел на меня.
– Как бы тебе это объяснить, Гер. Мир начал защищаться.
– Не понял. – Он настороженно приоткрыл глаза.
– Понимать нечего. Мы зашли в прорыв, и мир почти тут же среагировал, обвинив нас во всех смертных грехах и прислав за нами убийц.
– Издеваешься? Я читал отчет перед отправкой.
Я помотала головой:
– Арлинова все переправила, видимо, решив, что с таким развитием событий ваш Степа точно нас прикроет.
– Мир начал защищаться? – Гера принял вертикальное положение и стал переводить взгляд с меня на Гамова и обратно.
Я кивнула.
– Но мир не может защищаться! – Он нервно отхлебнул из моего стакана с кофе.
– Нашел кому рассказывать, – фыркнул Гамов.
– В общем, это только гипотеза. Попав внутрь, мы сразу стали главными героями, события завертелись вокруг нас. Макса подстрелили даже.
– Я такого в жизни не видел, Гер, а сам знаешь, за последние два года с чем только не сталкивались.
– И вправду конец света, – криво заулыбался Гера.
Меня передернуло.
– Не совсем так. В общем, про паттерн, ребята. Из интересного. С начала девяностых прорывы были очень редки, догадываетесь, почему? Издавали что ни попадя, закрепляя мир в нашей реальности. Потом дела пошли под откос. Чем дальше, тем сильнее. В две тысячи пятом впервые было зафиксировано четыре прорыва за год. В шестом – снова четыре. В восьмом – целых семь. Ну а потом, в две тысячи десятом, завертелась вся эта кутерьма. Двенадцать прорывов, шестнадцать. С первого января нынешнего года – двадцать пять штук, не считая позавчерашнего. Паттерн. Чувствуете?
– Да все понятно. – Гамов чуть пожал плечами. – Растет количество неиздаваемого материала, следовательно, растет количество прорывов.
– Но не по экспоненте же! – взвилась я.
– Это не экспонента, – отозвался Гамов, глядя в стол.
– Растет не только число, но и сложность. Ты бы почитал отчеты за две тысячи первый, да что там, даже за две тысячи пятый! – Я раздраженно забралась на собственный стол, и Гера тут же развернулся ко мне.
– Я читал их. Более того, сам закрывал еще за год до того, как ты издалась.
– И что? – Я бросила обжигающий взгляд на Геру. Тот внимательно посмотрел на меня. Понял, хитрец, что поднимать глаза на Гамова мне было никак нельзя.
– Сложность… – Гамов на секунду замер. – Повысилась. Бесспорно. Но это нормально, Роза. Произошел естественный отбор. На Самиздате стали задерживаться приличные тексты. А что-то приличное деконструировать куда сложнее.
– А миры за деконструкторами по какой причине стали охотиться? – спросил Гера, холодно на него глядя. – Настолько усложнились, что собственный разум обрели?
Гамов ядовито хмыкнул и сделал глоток из стакана с кофе:
– Гляжу, вы тут Двойственный союз затеяли.
– Не страшно? – Гера вдруг зловеще перегнулся через стол, и я не нашла ничего лучше, чем пробежать пальцами по его затылку и белой шее. – Не страшно шутить исторические шутки в присутствии историка?
Я не сдержалась и прыснула. Гамов в негодовании замотал головой.
– Оливин права. – Гера вернулся на мое место. – Паттерн наблюдается, да еще какой. Учитывая предсказания небезызвестного нам Нострадамуса…
– Это были индейцы майя, в самом-то деле! – перебил его Гамов. – Вы как дети малые, все время конец света, а вы верите и верите. И верите, и верите.
Гера прокрутился в кресле. У меня почему-то раскалывалась голова, видимо, от жестокого недосыпа.
– Знаешь, Макс, я бы сто раз с тобой согласился. Возможно, даже двести. Если бы только не работал в месте, где люди шутки ради могут за две минуты побывать в десятке реальностей и закрыть каждую из них. Это вообще очень странно, не находишь, что созданные человеческим умом конструкты находятся чуть не в равноправном положении с нашим миром, лезут в него, почти неотличимы от действительности? Ты сам-то во что теперь веришь? Только не говори, что в приземленные вещи и радость исключительно нашего бытия.
– Герман, тебя Катя на свиданиях понимает? – зло поинтересовался Гамов.
– Кстати, по поводу реальностей… – Я осеклась. – Гер, вы все еще встречаетесь?
Туров отчего-то схватился за лоб, вскочил из-за стола и понесся по коридору огромными прыжками. Я только и сумела, что проводить его взглядом и попытаться не уронить челюсть. Еще через мгновение он вернулся, на ходу повязывая шарф и накидывая на плечи пальто.
– Так, все просто прекрасно, увидимся в понедельник и договорим, идею я зафиксировал, реальности усложняются и начинают защищаться. Гамов, довезешь Оливин до дома, даже не отлынивай, понял меня?
Я судорожно считала вероятности, но это было бесполезно. После каждой отбивки оставалась одна, самая глупая и наиболее приемлемая.
– Забыл про свидание, Гер? – сверкнул зубами Гамов.
– Ничего я не забыл! – возмутился Туров. – Довозишь. Ее. До. Дома. Понял?
– Сама дойду, не маленькая, – проворчала я, донельзя расстроенная тем, что многообещающее собрание напрочь сорвалось.
– Шуба за полтора ляма. Гамов, не тупи! – рявкнул на прощание Гера – и вихрем вынесся за дверь.
– Гомеостатическое мироздание, – сказала я.
Гамов вздрогнул и поднял сияющие сине-серые глаза на меня. Могла бы отпрянуть и выбежать вслед за Герой, так бы и сделала.
– Завязывай с чтением мыслей, – нервно проговорил он.
Смысл камнем пошел на дно головы. Опять угадала. Опять тот же контекст. Да сколько можно, честное слово?
– Мы в состоянии разобраться и вдвоем, – надменно выдавила из себя я.
– Вполне. – Макс устало вздохнул. – Купим кофе, отложим часа на полтора неразрешимые противоречия и…
Дальше я не дослушала, потому что экран мобильника, перевернутого, видимо, Герой, на спинку, осветился неизвестными мне цифрами. Начинались они, правда, с префикса Великобритании.
– Подожди, – кивнула я Гамову. – Сейчас все будет. Похоже, агент Ноулз жаждет общения.
Глава 19
Только влетев обратно в кабинет, я поняла, что совершила фатальную ошибку. Гамов тут же вскинул на меня свои прекрасные глаза. В этот момент я осознала, что судорожно хватаю ртом воздух и вот-вот разревусь, впаду в истерику, начну топать ногами и орать. Просто орать.
Надо было продышаться в коридоре, зайти спокойно внутрь, взять вещи и уехать. Надо было. Все надо было по-другому. Однако я вбежала в кабинет, к Гамову, лишь только повесила трубку. Оставался один вариант – отвернуться к стене, взять себя в руки, самым титаническим из усилий…
Гамов вскочил из-за стола и, уронив кресло, бросился ко мне. Я отпрянула назад, пытаясь осмыслить и переварить.
– Оливия? – спросил он, и в меня как будто пуля попала. – Что случилось? Что стряслось, быстро говори. Быстро, слышишь меня?!
Я помотала головой. Два скудных солнца в моем скудном мире. Забавно.
– Что с Эйданом? Или это не Эйдан? – Гамов навис надо мной, скрестив руки на груди, видимо, не зная, что делать.
Хотелось ответить так, чтобы он запомнил навсегда. Хотелось припечатать, уничтожить его, растоптать, но ничего не вышло. Вместо этого я проговорила с трудом:
– У папы инфаркт, – и разрыдалась.
