Эрик Найт - Выбор Кота
Когда они проходили мимо очага, Валентайн ощутил жар тлеющих угольных брикетов.
— Очаг тут больше для тепла, чем для готовки, но случается и поросенка зажарить. А так есть кухня в задней пристройке. Ты, кстати, Валентайн, как насчет того, чтобы печь хлеб?
— Могу, если надо.
— Отлично, тогда будешь нашим новым пекарем. Наши рекруты такого дыма напускают каждый раз, когда пытаются испечь что-нибудь. Рю живет над кухней. Он не принимает посетителей, поэтому держись от задней лестницы подальше. Есть вопросы?
— Только не занимай его на кухне с утра до вечера, — проворчала Дювалье. — У нас полно работы, если он собирается уйти имеете со мной через пару месяцев. Когда можно повидать Рю?
— Ты же знаешь, это от меня не зависит. Ну вот твое обычное место, Смоки, а Призрака поселим наверху.
Дювалье расположилась под платформой Валентайна и ведущей к ней лесенкой. Валентайн обратил внимание, что у ее койки уже имелись шторы из приспособленной для этого плетеной циновки. Она бросила рюкзак под лесенку и присела на солдатский сундучок, чтобы разуться. Он взглянул вверх, на собственную полку, голую и нежилую.
— Если хочешь, я подберу тебе хитон, Валентайн, — предложила Веллес.
Он не был избалованным, проведя слишком много ночей в своем походном гамаке.
— Спасибо, буду благодарен.
— Я дам знать Рю о вашем прибытии, — сказала Веллес, направляясь к дверям в глубине зала.
Пока он пристраивал свои пожитки на платформе, соединенной с полом лесенкой, а с соседней полкой — небольшим трапом, ему пришло в голову, что вся его жизнь свелась к этим двум жалким кучкам вещей: карабину, новому мечу, кое-каким инструментам, запасной паре белья да пахнущему плесенью нейлоновому гамаку. Там, в полку, у него остался сундук с кое-какой одеждой, книгами и со всяким хламом, который надо было бы отдать кому-нибудь из Волков.
— Эй, Дювалье, — позвал он.
— Да? — отозвалась она с нижней полки.
— Скажи хоть, где я?
— В Южном округе это принято называть Дом на реке Буффало, Ньютонский округ. А для нас это — Рю-Холл. Тебя что-то смущает?
— И что мы здесь будем делать?
— А ты не слышал? Ты будешь печь хлеб. Ну и учиться убивать куриан.
На следующее утро Валентайна разбудил сам Рю. Зал, в который практически не поступал дневной свет, был погружен во тьму, если не считать слабого красноватого отблеска от очага.
Ткач жизни предпочел явиться в обычном человеческом облике, с крючковатым носом и царственной осанкой, напомнив Валентайну фараона из иллюстрированной Библии отца Макса. На нем не было ничего, кроме простой черной набедренной повязки и сандалий.
— Рад случаю познакомиться с тобой, Дэвид, — объявил он, когда удивленный Валентайн сел на постели. — Давай вместе встретим рассвет.
— Сейчас, дайте мне минутку, — ответил он, протирая глаза ото сна.
Одеяние, предложенное ему Веллес, было хоть и не совсем впору, но достаточно удобно. Он крепко проспал несколько часов, но на заре привычка и чувство долга заставляли его просыпаться.
Рю повернулся и стал медленно спускаться по лестнице. Не понимая, означает это «да» или «нет», Валентайн поспешно натянул штаны и последовал за ним. Ткач вел его, ступая медленно, грациозно, почти паря над землей, мимо кухни и родника. Им пришлось нагнуться, чтобы войти в скалистый проход, вырубленный в склоне горы. Они протискивались, а порой и карабкались вверх, задевая плечами стены, по узкому тоннелю. Наконец они добрались до деревянной лестницы, и Валентайн уловил поступающий снаружи воздух.
— Это мой персональный вход. Лестница ведет в небольшую горную расщелину.
В тоннель просачивался слабый утренний свет. Ткач жизни стал взбираться по лестнице, Валентайн — вслед за ним. Они вылезли наружу и оказались в гуще деревьев на северном склоне горы, среди поющих птиц.
— Утро будет замечательное. Обычно я встречаю рассвет на самой вершине.
Валентайн последовал за ним вверх по склону, то и дело спотыкаясь о камни. Рю уселся на холодном валуне и даже не вздрогнул при этом. Валентайн расположился на плоском обломке скалы. На востоке уходили вдаль покрытые травяным ковром горы Озарка. В вышине разрозненные слоистые облака переливались разными оттенками — от розового до оранжевого — по мере того, как еще невидимое солнце касалось их своими лучами.
Рю произнес:
— Это будет утро редкой расцветки.
— Как мне вас называть, сэр? — спросил его Валентайн.
Аму, Ткач жизни, отвечающий за Волков, вел себя как дедушка, которому нравилось подтрунивать над своими внучатами и загадывать им загадки. С Валентайном он разговаривал так, будто знал его всю жизнь. Ро, Ткача, тренировавшего его отца, Валентайн видел всего несколько часов, перед самой его смертью. По сравнению с этими двумя Рю казался отчужденным и сдержанным.
Утро было прохладным, и Валентайн дрожал. Камни, на которых они сидели, забирали из тела тепло, но его трясло не только, из-за этого. Рю же выглядел невозмутимым — он перебирал мелкие веточки и разглаживал ступнями траву. Но у Ткачей жизни нет настоящей физической оболочки. Валентайну казалось, что общаться с ними — это как разговаривать с необычайно похожим на оригинал портретом.
— Просто Рю. Там, в Старом Мире, мы носили длинные и сложные имена, обозначавшие семью, профессию, планету происхождения и планету проживания. Я и мой брат были тогда совсем молодыми. Мы родились, когда Межзвездное Древо еще было нетронутым, а раскол между исследователями планеты Кур только зарождался. Сейчас мы уже старые, но еще не древние, в нашем понимании. Я упомянул своего брата, потому что первым делом должен поблагодарить тебя за его освобождение. Те мучения и унижения, которые ему пришлось вытерпеть от этих извергов… Я и понятия об этом не имел, пока ты его не вызволил оттуда. Он умер без печали. Ушел с миром, в окружении друзей.
Валентайн не сумел подобрать подходящих слов и ограничился простым «да».
Они сидели бок о бок, любуясь теплыми красками восходящего солнца.
— Тебе наверняка есть о чем спросить. У тебя пытливый ум.
— Иногда я чувствую Жнецов. Говорят, такое бывает и с другими, но я с ними ни разу не встречался.
— Это у меня от Аму? Когда меня посвящали в Волки, кто-то сказал, что меня вывернули наизнанку…
— У некоторых людей организмы более приспособлены к изменениям, чем у большинства, это зависит от генов. Как я понимаю, в твоей семье была такая предрасположенность. Но что касается конкретно твоей чувствительности к Жнецам, тут я не могу ничего утверждать.
— Однако «не могу утверждать» не означает ведь «я не знаю»?
— Во время предыдущей войны, еще до твоего рождения, мы пробовали создавать самые разные модификации людей. Некоторые из них лучше было бы не делать. Остатки тех экспериментов продолжают существовать. Не исключено, что это имеет отношение к твоему случаю. — Рю сделал паузу и продолжил: — Другая версия состоит в том, что ты, может быть, представляешь собой некое генетическое отклонение, скачок в процессе естественного отбора существ твоего вида, вызванный последними катаклизмами. Если бы я знал это наверняка, я бы тебе сказал.
Валентайн чувствовал себя насекомым под микроскопом. Ткачи жизни были своеобразными наставниками. Они не побуждали Охотников умирать за них в благодарность за ту помощь, которую оказывали своим таинственным способом. Они просто были по одну сторону баррикад в этой войне — очень давней, если говорить о Ткачах.
— Вы нас используете, — сказал Валентайн и тут же подумал, что это прозвучало как обвинение.
— Да, используем. И знаешь почему? Когда куриане напали в первый раз, нас охватила паника. Мы не были приспособлены к сражениям. Нам потребовалось оружие, мощное и в то же время податливое, существа, которых можно использовать в битвах и среди которых можно затеряться. Меч и щит одновременно. Человечеекая раса, как у вас принято говорить, попала в точку. На девяти планетах Солнечной системы вы оказались материалом, лучше всего подходившим для наших целей: хитрые, жестокие, агрессивные и при этом дисциплинированные. Вы — уникальная раса. Самый кровожадный охотник в мире — это тигр, но собери вместе пятерых, и они не станут охотиться лучше, чем каждый из них поодиночке. Пчелиный улей — настоящее чудо организованности, но три улья не могут объединиться. Полчища муравьев умеют сражаться, планировать атаки и превращать пленников в своих рабов, но при этом подчиняются групповому инстинкту и ни за что не станут действовать сообща с муравьем из чужого муравейника. В микрокосме тех миров, которые мы исследовали, можно встретить величие индивида или же возможности коллектива, но никогда то и другое вместе. А вы, люди, поодиночке — тигры, а вместе — полчища муравьев и легко переключаетесь с одного на второе. Вы — самый приспособленный для войны вид из всех, что нам когда-либо встречались.
