Макс Острогин - Большая Красная Кнопка
Прекрасная мысль. Я наслаждался ею минут пять. Затем пополз дальше. Алиса. Егор. Они, наверное, меня ждут. Точно ждут, кого им еще ждать? Если их там уже не… вылечили до окончательного выздоровления.
Дирижабль все не заканчивался, я неверно оценил его размеры, он был гораздо длинней, чем мне представлялось. Не меньше ста метров. Длиннее даже.
Посадочная палуба нашлась на корме, как я и думал. Поручни полукругом, и небольшая надстройка, похожая на толстый рыбий плавник. Я снял с шеи ключ, который мне выдал Акира. Вход.
Схема, которую нарисовал китаец, всплыла в голове. Камеры в конце. После шлюза коридор. Быстро пробежать его, затем направо и вниз, к пульту управления.
Ключ походил на плоскую стеклянную карточку, украшенную заковыристыми китайскими письменами. Я вставил его в узкую щель. Вокруг зашипело, потек вонючий дезинфицирующий газ, стена скользнула вбок, и я вступил в тесный тамбур. Над головой у меня замигали красные лампы, громко запикало, я почему-то догадался, что надо закрыть глаза и задержать дыхание. Так и сделал. Звук перешел в резкий писк, даже через закрытые веки я почувствовал, как над головой вспыхнул ярчайший свет, меня окатило горячей волной, затем жгучей ледяной, затем вокруг исчез воздух, и комбинезон прилип к телу. Стена передо мной разошлись с резиновым вздохом, и тут же к моему лбу приставили сразу три черных тяжелых ствола. Приятно.
Не люблю предателей. Акира не предатель, хороший товарищ. Хоть и китаец, а все равно своих не сдал. Жаль, что мертвый. Сейчас уже наверняка. Окочурился, отправился в китайские золотые поля.
– Привет, – сказал я.
Семьсот восемнадцать.
Усыпляющий выстрел, он не очень входил в мои планы. К тому же в упор гораздо больнее, от холода зашатались зубы, меня подхватили под руки и поволокли. Замерзшими глазами я глядел перед собой, но видел только пол, очень, кстати, чистый. Потом меня беспощадно уронили, нацепили на голову черный мешок.
Девятьсот сорок два.
Захотелось спать, спать полезно, особенно если спишь со спокойным сердцем, Гомер говорил, что человек проводит во сне большую часть жизни, десять лет. А некоторые и вообще не просыпаются, на Варшавской был один такой, уснул пять годков назад, а наоборот позабыл. Ничего, хорошо ему, мир идет прахом, народ выедается, а он спит себе. Питается во сне, в туалет во сне ходит, хорошо, и пожрать, и сны видеть. Пол был теплый, по ощущениям точно такой же, как обшивка дирижабля, пол убаюкивал, но спать было нельзя…
Стал думать. О необязательном. Гомер говорил, что это очень по-человечески, думать о вещах, которые в жизни никогда не сбудутся. Я стал думать о яхтах. Которые на море. С белыми парусами. Меня интересовал вопрос – почему они не переворачиваются? Парус высокий, ветер дует сбоку, сама яхта маленькая, а не переворачивается. Явно какие-то ухищрения. Вот я и обдумывал – как так получается? Склонялся к противовесу. Что там, под водой, такой же парус…
Три тысячи восемьсот.
Руки стали отходить, начал разминать их, сжимая кулаки. Потом надоело, потому что разминалось плохо. Стал думать про дирижабли. Курок рассказывал про них. Что летают дирижабщики над миром, летают, никогда не приземляясь. А что, это запросто. Вполне может быть, так оно и есть. В каждом городе есть вышки, они летают и к каждой вышке швартуются. Собирают полезное. Дирижабщики – это и есть китайцы.
Ноги ожили. Я сел, стянул с головы мешок.
Я находился в узком – руки в стороны – пространстве. И невысоком к тому же, до потолка достанешь не подпрыгивая. Стены белые. Одна прозрачная, не стена, стекло, кажется. Клетка, для временного содержания.
За ним прямо напротив меня сидел Егор. Он привалился к стеклу щекой и спал, по стеклу стекала слюна.
Справа располагалась Алиса. Она полувисела в гибкой прозрачной паутине, ноги болтались по полу. Алиса тоже спала. К ее шее тянулись прозрачные трубки. К рукам, к ногам, эти трубки пристраивались даже к ее спине, и по ним без перерыва текла кровь. Красная, красней, чем есть. Сначала я решил, что кровь у Алисы забирают, но через пару минут наблюдения понял, что это не так. Если бы кровь откачивали с такой скоростью, она давным-давно уже кончилась бы. Значит, другое что-то делают, кто их, китайцев, разберет. Над Алисиной головой медленно поворачивалась штука, похожая на квадратное решето.
Крысы рядом с Алисой не проглядывалось, кажется, китайцы ценят крыс в пищевом плане, а Алискина крыса была откормленной, круглой, сожрали уже, наверное, китайцы походили на крысолюбов.
Слева в клетке располагался сумрак. Не совсем еще обратившийся, одна рука оставалась человеческой, я даже заметил татуировку сатанинской разновидности – череп со скрещенными под ним топорами, обмотанными колючей проволокой.
А еще в клетках сидели животные. Разные. Черное, похожее на собаку. Только более рослое, с тяжелой лобастой головой, с желтыми умными глазами, с оборванными почти до головы ушами. Наверное, ему отъели их, потерял уши в бою. Большая собака, длинные лапы, тяжелый пушистый хвост. Собака смотрела на меня внимательно и как-то понимающе, почти дружелюбно, как человек.
Я вдруг понял, что это волк. Не волкер, поганая тварь, заполнившая наши леса, а обычный волк. Я никогда его не видел, совсем никогда, думал, что уже совсем все, нету, а они, оказывается, живы.
Волк разглядывал меня неморгающим взглядом, так что мне даже показалось, что он все-таки ненастоящий, чучело, но волк шевельнулся, сел и как-то по-лисьи обогнул себя хвостом, лис я видел, их осталось еще.
В соседней от волка клетке лежала рысь, с ними я познакомился еще в детстве, сожрать пытались. Раньше рыси другие водились, не кидались, сейчас они как все, испортились, озверели очень, стали сбиваться в стаи и нападать даже на людей, мне на загривок упала огромная рысь, гораздо крупнее меня самого, придавила и душить стала зубами. Шея у меня тогда тонюсенькая была, не разрослась еще, не окрепла до нужности, наверное, это и спасло – зубы кожу даже не пробили, а обняли. И лапами еще давай пинаться, чтоб пузо мне, значит, растерзать. А на пузе у меня бронежилетка была, если бы не она, все. Уже тогда мне везло. Пока она меня пинала и грызла, я нож доставал. А когда уж достал…
Я из той рыси сделал рукавицы. Очень теплые, на ночь надеваешь – и хорошо, утром руки горячие. А потом эти рукавицы лемминги сожрали.
Рысь спала. Притворялась то есть, глаза вроде как закрыты, а уши с кисточками вздрагивают. Крупная.
Там еще кабан имелся, совсем справа. Очень нервный, не сидел, ходил кругами, туда-сюда, прижимался к стеклу черным рылом, возмущался своей участью.
Зоопарк. Как в подвале на Варшавской. Только не с решетками, а с толстым непробиваемым стеклом. И сумраков у нас там не водилось. И других животных не было, только погань.
Сумрак стоял возле стены. Просто стоял, как всегда они стояли. Поглаживал руку свою, человеческую нечеловеческими пальцами, разглядывал ее с видимым удивлением, как чужеродную часть тела. Продолжалось это долго, потом он оставил руку, поглядел в сторону волка. Задумчиво. Шерсть на загривке волка поднялась, оскалились зубы, зверь увеличился в размерах, затем завыл. Видимо, он выл очень громко, потому что я услышал. Вой проник сквозь стеклянные преграды, и у меня шевельнулись волосы. Что-то такое древнее, дремучее, наверное, давнишние люди, у которых вместо оружия имелись только тяжелые дубины и надежда на свои руки-ноги и огонь, выручавший людей всегда-всегда, наверное, эти люди чувствовали то же самое, когда в ночи, за кругом света начинали петь волки.
Но почти сразу я почувствовал к этому волку и симпатию тоже. Потому что этот волк был животным. Живым, настоящим, он появился на свет в лесу, в норе, от нормальных волков, рос, бегал между деревьями, охотился на зайцев или на мышей, на разную мелкую живность, дышал, выл на луну, жил. Волк был волком, обычным волком, ни убавить, ни прибавить, обычный человеческий волк, прекрасно.
Он завыл, и другие животные забеспокоились, и Алиса очнулась. Она сделала шаг вперед, повисла, перевернулась на спину и поднялась на ноги. Прозрачные трубки натянулись, Алиса дернула их и порвала, забрызгав все вокруг красным. Некоторое время она размазывала красный сок ладонями по стенам, затем поглядела на меня. Приблизилась к стеклу. Приложилась лбом. Стояла, смотрела, с пальцев капала мятая малина. Вернулась в дальний угол, затем резко бросилась на стекло.
Она врезалась в прозрачную преграду, удар распространился по корпусу дирижабля, его почувствовал даже я. Егор вздрогнул и сполз по стеклу, проснулся. Увидел меня, стал размахивать руками.
Я приложил палец к губам, Егор кивнул и сел.
Алиса еще раз ударила в стекло.
И еще.
В этом есть смысл. Стекло, конечно, непробиваемое, возможно, даже пуленепробиваемое. Но это одной пулей. Если в стекло стрелять достаточно долго, то оно не выдержит. Лопнет, разлетится в мелкие осколки. Так что у Алисы имелся шанс. Если кто и может проломить эту стеклянную стену, то только она.
