Владимир Васильев - Затерянный дозор. Лучшая фантастика 2017 (сборник)
— Очень интересно, товарищ Остапенко, — похвалил Гречихин. — Ваше открытие мы, конечно, используем во благо науки. Но вы, очевидно, вызвали меня по другому поводу?
Остапенко судорожно вздохнул, словно перед прыжком в воду.
— Да, — подтвердил он, — по другому поводу. Открытие подробностей религиозного культа мажоидов имеет и практическое значение. Нам нужно отменить эвакуацию.
— Что?! — воскликнул стоявший рядом Каравай. — Ты свихнулся, Сергей!
— Сообщите основания, товарищ Остапенко, — потребовал генерал-майор.
— Мы не имеем права эвакуироваться, — сказал научрук, — если знаем, что здесь продолжится практика жертвоприношений. Мы или другие земляне должны оставаться здесь до тех пор, пока местные племена сами не откажутся от устаревших религиозных традиций.
Остапенко ждал, что Гречихин найдет какие-то слова для возражения, но тот лишь сказал:
— Ваше желание понятно, товарищ Остапенко. Но вопрос эвакуации не входит в сферу моей компетенции. Вам следует обратиться через ЦУП к правительству и изложить свои доводы. Возможно, Москва поддержит вас. Советую поспешить, до открытия межорбитального «окна» осталось не много времени.
— Подождите, товарищ генерал-майор, — попросил научрук севшим голосом, — я обратился к вам, потому что Москва с учетом политической ситуации сейчас ничего не может решать. Там два президента, как вы знаете. К кому из них обращаться? И когда я получу ответ? Мне кажется, именно вы должны взять на себя ответственность за принятие этого решения. Я понимаю, что вы таким образом нарушите приказ, но бывают ситуации, когда приказы нужно нарушать, если мы хотим оставаться людьми…
Гречихин отозвался не сразу, но когда его голос вновь донесся из динамиков, то в нем явно слышались раздраженные нотки:
— Если вы не доверяете Москве, товарищ Остапенко, то вам следует обратиться к новейшему политическому опыту. Мы же изживаем наследие тоталитарного прошлого? И приветствуем народную демократию? Вот и проведите у себя там голосование по вопросу, оставаться или улетать. Я никого насильно в ракету загонять не буду. Дело, как говорится, добровольное. С учетом ситуации. Больше вопросов нет? Тогда прощаюсь до следующего сеанса связи. Скоро увидимся, товарищи!
У Остапенко опустились руки.
— Вот что это было, а? — спросил Каравай, кипя от гнева, и сам же ответил: — Нарушение субординации это было, товарищ научный руководитель! Как ты вообще посмел, а?!
— Голосования по вопросу, получается, не будет? — Остапенко отвернулся, чтобы не видеть раскрасневшееся лицо полковника.
— Даже не мечтай, — отрезал Каравай. — Здесь нет демократии и никогда, значит, не будет. Все окончательные решения принимаю я. И решение принято: эвакуация пройдет по плану. И вы, — полковник выделил интонацией «вы», — в ней примете самое деятельное участие, товарищ научный руководитель!
— Все равно кому-нибудь придется остаться… человеком… — пробормотал Остапенко, но его за общим возмущением никто не услышал.
7
Кудряшов нашел Остапенко в библиотеке. Тот стоял у единственного стеллажа с книгами, задумчиво водил пальцем по корешкам.
— Попытка была хорошая, Сергей, — сказал Кудряшов, сел за стол для совещаний, достал трубку и привычно начал вертеть ее между пальцами. — Но, знаешь, я так и не понял, зачем тебе понадобился этот демарш. Неужели и впрямь рассчитывал, что Гречихин поддержит твою безумную затею?
Остапенко не ответил, продолжая изучать книжные корешки.
— Хочу напомнить, — продолжил Кудряшов, — что идеологические приоритеты изменились. Ты, видимо, этого не заметил, а стоило бы. Недооценка значимости идеологии приводит к позорным ошибкам.
— И в каком направлении, по-твоему, они изменились? — спросил Остапенко бесцветным голосом. — То, что у нас народная демократия, но окончательное решение принимает командир, я уже понял. Что еще?
— Вот сейчас глупость говоришь! — сказал Кудряшов. — Идеология никакого отношения к названному тобой не имеет. Я говорю об идеологии как сочетании мировосприятия с миропониманием. Мы слишком долго жили и работали ради других. Но наконец-то начинаем понимать, что мировая революция, интернациональный долг, бремя белого человека, миссионерство, прогрессорство — это сотрясение воздуха, уловка империалистов. Сами теперь, все сами. Красные мажоиды, с которыми ты носишься, полагают, что правильно приносить в жертву самых талантливых своих детей? Ты хочешь их убедить в обратном? А зачем? За счет чего? Но даже если убедишь, откуда у тебя уверенность, что они не пошлют тебя завтра гулять лесом? В исторической перспективе благодарность не имеет никакой ценности: сегодня ты спасешь Кхаса от смерти, а завтра он у тебя потребует колбасу и джинсу. И что ты ему скажешь, когда не сможешь этого дать?
Остапенко снял с полки стеллажа одну из книг в старинном тяжелом переплете, раскрыл, полистал, закрыл, поставил на место.
— Я раньше не мог понять, зачем наши экспедиции привозят сюда эти книги, — сказал он все так же без выражения. — Сплошное расточительство. Каждая из них по стоимости доставки дороже слитка платины такого же размера. И ладно это были бы современные передовые работы, а то ведь всякое старье. Коперник, Бруно, Галилей, Фонтенель, Гюйгенс, Гершель-отец, Гершель-сын, Кант, Риттенхаус, Ломоносов, Чальмерс, Дик, Шретер, Груйтуйзен, Фламмарион, Скиапарелли, Лоуэлл, Циолковский. Да, они, конечно, великие деятели прошлого, они многое угадали, многое открыли на кончике пера. Благодаря им мы в конечном итоге оказались здесь, но все равно они безнадежно устарели. Зачем же таскать их труды с планеты на планету? Что мы можем найти в этих книгах?.. Но, кажется, теперь я начинаю понимать, для чего они. Они должны напоминать, что на главный вопрос, который задавали все эти великие люди, все еще нет ответа.
— Что это за вопрос? — участливо поинтересовался Кудряшов, он сунул пустую трубку в рот и посасывал мундштук.
— Ты слышал о парадоксе Сагана?
— Ну… в общих чертах. Какая-то лженаучная теория.
— Да, Сагана у нас привыкли шельмовать, а он всего лишь обозначил одну из ключевых проблем современной ксенологии. Если мы полагаем, что сооружения на Луне и планетах построены цивилизацией кочевников, которые посещали Солнечную систему около миллиона лет назад, то как объяснить отсутствие признаков их деятельности у ближайших звезд?
— Дурацкая идея, — сказал Кудряшов. — Ясно теперь, почему ее лженаучной считают. Нам не хватает разрешающей способности астрономических приборов — вот и весь ответ. Когда будут более совершенные телескопы, размещенные на той же Луне, тогда и посмотрим, какие еще следы оставили кочевники.
— Есть и другие факты, которые плохо согласуются с гипотезой кочевников, — заявил Остапенко, в его голосе наконец-то появились живые нотки. — Единая для всех обитателей планет биохимия, единая генетическая основа на молекуле ДНК из четырех нуклеотидов. Неужели в разных мирах с разными условиями эволюция пошла одинаково? Что у нас общего должно быть с мажоидами? Ничего, но мы можем без вреда для себя употреблять с ними одну и ту же пищу, одинаково реагируем на раздражители, вредные вещества и яды…
— И тут объяснение найдено, — сказал Кудряшов, — кочевники занимались панспермией. Заселили все планеты простейшими с общей биологической основой, а затем те развились в полноценные организмы.
— Миллион лет назад? — Остапенко посмотрел на Кудряшова, наклонив голову.
Начбез осекся, сообразив, что попался.
— Ну, хорошо, — сказал он, — ты, выходит, сторонник Сагана. И что говорит его теория по поводу всех этих странностей? К чему ты вообще завел разговор о нем?
— Сейчас поймешь, — пообещал Остапенко. — Саган счел гипотезу кочевников избыточной. Нет необходимости придумывать пришельцев из дальнего космоса, которые пролетали мимо и зачем-то решили построить несколько городов на чуждых им планетах. Достаточно предположить, что мы на Земле не первые, что до нас была цивилизация, которая покорила Солнечную систему и пыталась колонизировать соседние планеты.
— Атланты? Магацитлы?
— Не так примитивно, как у фантастов, конечно, но суть ухвачена верно. Знаешь, когда я впервые допустил, что Саган, наверное, прав? На Луне, в городе Груйтуйзена — его еще называют по немецкому оригиналу Валлверк. Он выглядит так, будто его возвели люди. И для людей.
— Почему не для мажоидов? Они ведь тоже разумные, их предки построили каналы. Может, они как раз летали в космос, а мы в это время еще скакали по деревьям?
— Я тоже думал на эту тему. Но если вникать в историю ксенологии, то обнаружится интересная деталь: связь между мажоидами и строителями каналов не доказана. Идею приняли априори, не пытаясь обосновать. Отсюда и пошла убежденность. Думаю, теперь, после откровения Кхаса, все становится на свои места. Мажоиды — искусственно выведенные существа. Древние земляне, очевидно, нуждались в помощниках при колонизации планеты — полуразумных и сообразительных, типа шимпанзе, но приспособленных для местных пустынь. Потом что-то случилась, и предыдущая цивилизация погибла, о ней остались лишь легенды: у нас — легенда об атлантах, у мажоидов — о землянах, которые свет и огонь.
