Владимир Куницын - Личный враг князя Данилова
Взлетевшие в воздух факелы упали под стенами и на крышу амбара, который сразу, а не разгораясь постепенно, вспыхнул ярким огнем. Данилов смотрел, не мигая, расширенными от ужаса глазами, превратившись в каменную статую. Истошный предсмертный крик десятков глоток прорвался сквозь шум работающих на холостом ходу моторов и вывел его из оцепенения. Вскинутый пистолет уже нашел цель, когда Каранелли резко вывернул руку Данилову.
— Пусти! Пусти, мерзавец!
Француз повалил Николая, подмял под себя, заткнув ладонью рот.
— Тише! Тише, князь…
Данилов изловчился и ударил Луи в лицо. Во второй раз промахнулся — противник убрал голову. Однако руку с губ Николая не снимал.
— Ты бей! Бей! Только тише, не шуми!
Через полминуты он перестал вырываться. Каранелли осторожно отпустил Николая, готовый при необходимости снова скрутить его. Но тот уже не пытался драться. Пистолет валялся на траве. Данилов встал и широко открытыми, полными слез глазами молча смотрел на пылающий амбар. Француз вздохнул, подбирая оружие. Голос его был негромким.
— Все я понимаю, Николай Тимофеевич. Только патронов у нас меньше, чем у них солдат. Когда пистолет давал, просил — не наделай глупостей! Выстрели ты — и жить нам с тобой час, от силы два.
— Они жгут детей, — Николай произнес это тихо, но в голосе слышалась упрямая правота, — а ты боишься…
— Детей уже не спасти. На войне всегда кто-то гибнет.
— Это не война.
— Не война, — снова вздохнул Каранелли. — Потому ты и должен отомстить, а не погибнуть.
Подполковник молчал, но француз, кажется, и не ожидал другой реакции.
— И не мечтай, князь, умереть тебе не дам раньше, чем две роты положишь. Лично.
Луи помолчал, потом проговорил, глядя на горящий амбар сузившимися глазами:
— Ты спрашивал, за кого я на этой войне? Я против тех, кто жжет детей.
Воцарившаяся пауза продолжалась, наверное, минуту. Данилов медленно обернулся.
— Даже если французы воюют за немцев?
Николай выжидательно смотрел прямо в глаза. Луи взгляда не отвел, но и ответил не сразу. Потому Данилов и поверил в искренность слов.
— Да. Если найдутся французы, которые жгут детей, то должны быть и те, которые мешают им это делать.
Дома вспыхивали одни за другим. Изба деда Василия пылала, как сухие дрова в печи. Немцы, погрузившись на танки и мотоциклы, отправлялись дальше. Они не могли знать, что Данилов и Каранелли не только уничтожили диверсионную группу, но и всполошили защитников моста. Командир дивизии, полковник Мишулин, выдвинул вдоль проселка последний резерв — батарею сорокапятимиллиметровых противотанковых пушек, которые замаскировали в кустах.
Огонь утих через час, и стало возможным подойти к дому. Самого деда Василия найти не удалось, потому что немцы, прежде чем поджечь дом, закинули его тело в сени. В огороде Каранелли нашел бутыль с самогоном — помнил, где оставил ее ночью. У крыльца догорающего дома Данилов подобрал припорошенную пеплом шашку.
Забравшись в глухое место в лесу, Луи осмотрел рану на руке Николая. Его очень удивило, что она уже покрылась тоненькой корочкой.
— Здоров ты, князь! — усмехнулся он. — На тебе все как в сказке заживает!
Француз промыл царапину самогоном и перебинтовал заново. Потом опробовал немецкий автомат.
Звуки боя, доносившиеся с тракта Красный — Гусино, постепенно удалялись в сторону Днепра.
— Переходить тракт здесь надо, к мосту не пойдем!
— Верно, ваше сиятельство. Хотя здесь, конечно, тоже не прогулка по Елисейским Полям.
— Не довелось, не знаю.
Данилов потихоньку приходил в себя после событий сегодняшнего дня.
— Ну по Марсовому полю.
— А ты бывал там?
— Было дело, вместе с Домиником, в восемьсот десятом году.
— Каким Домиником?
— Доминик Левуазье. Тот малыш, что ранил тебя около Фридланда.
Николай встрепенулся.
— Ничего, я ему тоже от души пулю всадил. Думаю, на том свете он вряд ли на меня в обиде.
— Скорее всего, он там сейчас. Я так и знал, что это ты его подстрелил. Только тогда он уже на следующий день сел в седло.
— Так он выжил?
— Конечно. На нем специальная кираса была, мы ее «шкурой» называли. А вот Анри Фико ты застрелил.
— Он был вооружен и сопротивлялся. А ты убил корнета Белова — слепого и безоружного.
— Это не так, он не ослеп, как все вы. Может, кто-то заслонил от него камин, может, глаза успел закрыть. Он видел меня и вытащил пистолет.
— Не было у него никакого пистолета!
— Я забрал его. Ты можешь не верить, но это именно так.
Данилов поймал себя на мысли, что верит. Кому? Заклятому врагу? Или бывшему заклятому врагу? Кто он теперь? Француз трижды спас ему жизнь за полтора последних дня. Единственная точка опоры во всем мире? Несомненно! Но разве такого человека не называют другом?
— Луи, — впервые Данилов назвал француза по имени, — скажи честно, кто я для тебя?
— Сейчас? Пока лишь товарищ по несчастью. Но дело не во мне. Как только ты разберешься в себе — станешь другом.
Каранелли вдруг улыбнулся.
— Я ведь теперь за тебя воюю!
VIII
Ранним утром Гудериан позвонил Кессельрингу, и тот заверил, что лично проследит за проведением массированного авиаудара по позициям большевиков, обороняющих дорогу, ведущую в Гусино. Лемельзен сконцентрировал мощный танковый кулак, готовый смять позиции русских сразу же после бомбардировки. Коротеньким радиосигналом диверсионная группа подтвердила получение приказа помешать взрыву моста любой ценой. Усиленный мотопехотой танковый полк направился в обход позиций русских, имея цель выйти к мосту проселочными дорогами. Все шло к закономерному успеху.
Неприятности начались около одиннадцати часов утра. Пришло донесение, которое никак не укладывалось в голове. От рук партизан погиб командир танкового полка, идущего в обход. Гудериан лично знал его заместителя. Полная бездарь, хотя и потомок старинной военной династии. Но выбора не оставалось, и генерал приказал продолжить движение согласно намеченному плану. После начала авиационного штурма, переданный диверсионной группе сигнал о готовности номер один не получил подтверждения. И хотя могла существовать масса причин отсутствия отзыва, предчувствие неприятно кольнуло.
Воздушный удар тоже не принес желаемого успеха. Штурмовики неточно зашли на цель, и шквал огня пришелся в основном на деревья. Русские, ощетинившись стрелковым оружием, смогли сбить один самолет. К тому же командир русской дивизии оказался на редкость сообразительным. Не дожидаясь нового налета, противник быстро отступил, построив новый рубеж обороны в пятистах метрах от моста. Тем самым добился сразу двух целей: обезопасил себя от новых налетов — немного отклонившаяся от цели бомба могла уничтожить мост, и избавился от опасности окружения — идущий в обход полк уже не мог зайти в тыл. Потом все худшие предположения относительно принявшего командование полком заместителя подтвердились. Наткнувшись уже у самого моста на противника, он потерял девять машин и десяток мотоциклов, но не смог сломить сопротивление батареи противотанковых орудий и взвода автоматчиков.
Расклад на поле боя стал очевиден, как простой ладейный эндшпиль. Взорвав мост, Гудериан прижимал к реке остатки русской дивизии и полностью уничтожал ее. Но такая победа равносильна поражению. Гусино, автомагистраль, железная дорога оставались в руках большевиков. Настоящая же заключалась в захвате моста. И здесь у генерала оставалось только два шанса — ошибка противника и диверсионная группа в тылу врага.
День клонился к закату, но немцы не собирались ослаблять натиск. Дивизия Мишулина, уменьшившаяся до размера полка, продолжала оборонять мост.
Приказ об отступлении пришел сразу после захода солнца. Несколько уцелевших танков, полностью расстрелявших боекомплект, потянулись через мост. Майор Лемешев принял командование ротой, скорее похожей на взвод, поскольку в ней не осталось ни одного офицера. Он должен был продержаться полчаса, прикрывая отход товарищей и обеспечивая работу саперов.
Двоих солдат Лемешев отправил вперед по глубокой канаве между кромкой леса и дорогой, приказав уничтожить вражеский танк, нашедший удобную позицию между своих подбитых собратьев. Когда они проползли половину пути, их заметили, и свинцовый град ударил по канаве. Но солдаты упорно ползли, стараясь выйти на дистанцию броска. Уже совсем недалеко, метрах в сорока от танка, неожиданно вспыхнул факел. Пуля, убившая бойца, заодно и разбила бутылку с горючей смесью. Второму повезло больше, и новый факел вспыхнул уже на броне танка. Горящая лужа растекалась по металлу, просачиваясь через вентиляционную решетку на двигатель, где огонь находил подкрепление в вытекающем через прокладку масле и парах бензина.
