Андрей Ливадный - Туманность Ориона
Вадим выжимал из древней машины все, что мог. Дрожащий световой столбик индикатора перегрузок медленно карабкался вверх; пилота буквально распластало по креслу, мышцы дрожали, ладони взмокли под гермопластиком перчаток, но в этот момент он боялся лишь одного: выдержало бы сознание, не отключилось бы в самый критический, неподходящий момент.
Сдаваться он не собирался. В конце концов на «Альфе» было хуже, там он ощущал низводящую разум ирреальность происходящего, здесь же, как ни крути, все складывалось погано, но привычно: четверо на одного — нормальная, штатная ситуация… А на центрифуге в учебном центре бывало и хуже — сознание не выдерживало уже через пару минут…
Эти злые, растрепанные мысли, не совсем логичные, может быть, помогали ему сохранить самообладание.
Вадим покосился на экраны и сосредоточился на показаниях дальномера, машинально скинув пальцем предохранительную скобку с гашетки двигателей боковой коррекции.
Семь километров… Шесть пятьсот… Шесть триста…
А вот с такими маневрами вы знакомы?
Одновременная коррекция четырьмя струйными двигателями правого борта снесла челнок с прежнего курса, швырнув его вбок.
Вадим понял, что угадал и дистанцию огня, и момент. Несколько лазерных разрядов промелькнуло по правую руку, бессильно рассеявшись в пустоте.
Знать бы, насколько развита у них логика…
Импульс левого борта вернул челнок в ось прежнего курса, заставив корабль совершить еще один прыжок «боком». В воздушной среде такие фортели не проходят, поэтому пилоты и делятся на пространственных и атмосферных. Редко кому удается сочетать в себе оба умения, на что и надеялся Вадим, упрямо придерживаясь рискованного курса. По отсутствию коротких крыльев он предположил, что черные корабли не рискнут лезть под покрывало густой облачности.
Планета под ним разрасталась, ее серп потерял свою четкую границу между светом и тьмой, линия терминатора смазалась, расплылась, и теперь уже стала видна не только дневная, но и ночная сторона незнакомого мира, куда как раз и падал челнок.
Черные корабли, сбитые с толку его маневром, вновь пристроились в хвост, терпеливо сокращая дистанцию.
Пришлось повторить.
Пред глазами Вадима от предельных, меняющих вектор перегрузок уже плавали оранжевые круги. Бесконечно «прыгать» из стороны в сторону он не мог — пора было тормозить, приборы уже начали фиксировать нагрев внешней обшивки от ее соприкосновения с первыми молекулами воздуха, и он рисковал просто сгореть на такой скорости.
Черные корабли опять опасно приблизились. Обшивка челнока стремительно нагревалась. На пульте управления уже вспыхнуло несколько тревожных сигналов, в переборках возникла, но тут же погасла вибрация. Про прыжки на маневровых двигателях следовало забыть.
В такие секунды решающим все же оказывается не разум, а подсознание. Вадим сделал все, что мог, дотянув до кромки стратосферы, не дав сжечь себя разрядами когерентного излучения, и теперь у него оставались считанные мгновения на последний шаг, действие, которое станет либо роковым, либо спасительным.
Скользнув взглядом по счетчику дальномера, он резко отжал рули, выдирая челнок из назревающего штопора, отпустил рукояти управления и стремительно коснулся нескольких кнопок с характерными текстоглифами команд:
«Тормозные двигатели — полная мощность».
Планета вздыбилась на экранах, опрокинулась, уходя, заваливаясь вверх и вбок, камеры на миг ослепли от выхлопа носовых дюз, но преследователи уже упустили свой шанс: их по инерции пронесло вперед. Обогнав объятый пламенем двигателей челнок, они вынужденно нырнули в атмосферу планеты и тут же начали разворот, стремясь как можно быстрее выкарабкаться вверх к спасительной для них черноте безвоздушного пространства.
Вадим не видел, как, словно хлопья сажи, отлетают от них чешуйки перекаленной брони, — торжествовать и наблюдать не было времени. Транспортный корабль будто взбесился, его переборки дрожали, брошенные рули перед креслом пилота несколько раз самостоятельно дернулись, когда корабль закрутило вокруг оси, опять опрокидывая в штопор, и тошнотворное ощущение невесомости оказалось едва ли не худшим, чем перегрузка, но он все же поборол мгновенную слабость, сумел вовремя дотянуться до пульта, возвращая автоматике отобранные у нее функции.
«Автоматический режим посадки — включено».
«Выбор места по усмотрению автопилотов».
Буквально через мгновение новая перегрузка ударила по измученному телу Вадима — это реабилитированный бортовой компьютер перехватил управление, стабилизируя полет многотонной машины.
Много в его жизни было посадок, но такую он переживал впервые.
Прежде чем корабль пересек размытую линию терминатора и канул в ночь, он успел увидеть, как на прояснившихся внешних экранах разлетелись в разные стороны рваные кучевые облака и внизу блеснула черная гладь океана. С высоты в несколько километров был отчетливо виден узкий пролив между двумя материками планеты, и Вадиму показалось, что на одной стороне он видит смутные очертания каких-то построек, но челнок уже утащило дальше, за пролив, и теперь он снижался, падая пылающим болидом к темнеющей у горизонта кромке мрачного, непроходимого леса…
Все это слилось в жуткий калейдоскоп обрывочных ощущений.
Вадим до самого последнего мига оставался в сознании. Он ощущал каждый импульс торможения, и его тело болезненно сотрясалось вместе со стонущими переборками.
Удара об землю, самого момента касания, он не почувствовал — Вадим пропустил его в общем взрыве болезненных перегрузок, — просто вдруг наступила оглушительная, неправдоподобная тишина.
* * *Лес синел сплошной стеной, таинственный и мрачный, кажущийся в красноватом сумраке безоблачной ночи совершенно нереальным. Он был какой-то настороженный, угрюмый.
В небе тускло сиял неживым, отраженным светом занимающий полнебосвода диск газового гиганта.
Вадим с трудом выбрался из корабля.
Ноги, отвыкшие от нормальной гравитации, подкосились, и он со стоном рухнул на колени.
Вокруг царила звонкая тишина, в которой было отчетливо слышно, как потрескивает остывающий корпус челнока. Вадим не ощущал жара, исходящего от обшивки, но видел, как светятся раскаленные пластины потемневшей брони. Корабль стоял, чуть покосившись, в выбитой при посадке воронке. Он опускался вертикально, опираясь на мощные столбы плазмы, и буйство ядерного огня выжгло остекленевшее углубление в спекшейся почве.
Если вокруг и была какая-то живность, то она наверняка разбежалась, напуганная посадкой космического гостя.
Пошатнувшись, он встал, отошел на несколько сот метров от корабля и только тогда осмотрелся.
Под ногами была твердая, вероятно, глинистая и очень сухая почва, из которой торчали редкие клочья пожухлой травы. Ландшафт оказался самым разнообразным: за спиной темнел лес, впереди на несколько десятков километров простиралась пустошь, плавно переходящая в цепь прибрежных холмов, поросших густым кустарником. Вдали, у горизонта, отсвечивало багряными бликами водное пространство — вероятно, тот пролив, который он успел заметить при снижении.
Некоторое время Вадим осматривал окрестности.
Он не собирался посещать этот мир, но судьба распорядилась иначе. Ночь, похожая на красные сумерки, царила вокруг, молчаливо взирая с небес на крохотную человеческую фигуру. Вадим задрал голову, посмотрел на тусклый, неполный шар газовой планеты. Сверху на него действительно взирал огромный глаз — воронка атмосферного циклона, движущегося в экваториальной области ущербного диска, была четко различима даже отсюда. Если отбросить мелкие различия, то это «око» разительно напоминало Большое Пятно, открытое в атмосфере Юпитера много веков назад и существующее до сих пор.
На душе было нехорошо, неспокойно. Он опустил взгляд, посмотрел под ноги. Неужели все кончено и он обречен провести остаток своей жизни тут, на совершенно чуждой ему планете?
Обернувшись, он нашел взглядом покосившийся челнок. Сможет ли корабль еще раз подняться вверх?
«А зачем?» — подумал Вадим.
«Гепард» теперь не вернешь, до станции «Гамма» несколько световых лет, и на борту научного комплекса даже не подозревают о наличии в туманности этой звездной системы. Его устройство для одноразовой гиперсферной связи осталось на борту истребителя. Вадим не успел воспользоваться им. Значит, о его приблизительном местоположении знает сейчас лишь Покровский.
Он окинул хмурым взглядом сумеречные окрестности и побрел назад, к челноку. Усталость после беготни по коридорам «Альфы» и катастрофической посадки казалась неимоверной. Есть не хотелось, да и спать тоже, просто тело напилось свинцовой тяжестью, мышцы, измочаленные перегрузками, ныли тупой, засевшей внутри болью.
