Александр Зорич - Пилот вне закона

Я нежно завел флуггер в струю газа. Телеметрия намертво вцепилась в кувыркающуюся фигурку. Теперь никуда не денется. Надо бы подобраться по нормали к плоскости вращения… Маневровые дюзы отыграли аккорд, и машина переместилась на девяносто градусов дуги.

Через пять минут я догнал ее. Парсер виртуозно уравнял скорости, и могучее брюхо «Хагена» накрыло скафандр Фэйри Вилсон.

— Внимание! Я открываю стыковочный кессон!

— Пшшшш… очень приятно, но я не могу остановиться… пшшшшш… кувыркаюсь… пшшшш… не достать, дистанция три — три с половиной метра… пшшшшш…

— Вижу, что дистанция. — Лидар выдавал расстояние в три метра двадцать сантиметров. — Сейчас я подойду ближе.

Три метра, черт! Не долбануть бы днищем, а то потом ловить придется по всей системе!

Я скомандовал парсеру сближение, и он справился. Я видел, как рука в летной перчатке намертво ухватила люк и разом втянула фигуру внутрь кессона.

— З-задраивай! Я… я н-на б-борту! — Судя по голосу, у нее зуб на зуб не попадал.

Ваш покорный слуга буквально стек по креслу и облегченно выдохнул.

— Ф-фух…

— Ч-чт-то?

— Фэйри! Ты чего трясешься?! Ты пилот-истребитель или мышь?!

Она немного помолчала. Зубовный стук в трансляции постепенно утих.

— Я полагаю, все-таки пилот. Мыши не гадят в штаны.

Я облегченно заржал. Везет мне на спасенных красавиц в скафандрах!

И мы полетели домой. Робота-шпиона взять не удалось, зато все целы, что по нашим временам уже немало!

А дома меня ждали Иеремия Блад и очень серьезный разговор.

Глава 6

СЛОВА, СЛОВА…

Сентябрь 2621 г.

База «Последний Ковчег»

Система Шао, астероидный пояс Дун-шань, планетоид Кровавая Мэри

«Когда старая континентальная Европа в союзе с Россией одолела англосаксонский мир, были похоронены концепты личной свободы, свободы личности, да и классическое западное понятие личности как таковое. Похоронены навсегда ли? О том моя книга».

Если вам станет скучно, поглядите на планетоид Кровавая Мэри. Там, в одном из бесчисленных черных и красноватых разломов, ведущих к жилам из химически чистого железа, а равно из химически нечистого марганца, стоит база «Синдиката TRIX».

Лазерные и лазерно-пушечные установки ПКО на гребнях скал. Там же выносные посты слежения: радарные, визуальные, детекторы Бруно-Левашова — всякие. В грандиозном распадке прячется флуггерный космодром со всеми атрибутами: диспетчерской вышкой, системой радиотехнического приведения, замаскированными под скалы ангарами и посадочными площадками. Площадки хаотически разбросаны и не оформлены контрастными, геометрически правильными линиями, что, само собой, было бы нормально для любого обычного космодрома.

То, что находится на поверхности, впечатляет, ибо велико. Подземная часть, как водится, еще больше. Там расположены термоядерная электростанция, склады боепитания, просто склады, важные производства, станции регенерации воды и воздуха и несколько мощных силовых эмуляторов, которые непрерывно жрут дейнекс и электроэнергию.

Их прожорливость — источник постоянной головной боли начальства. Но иначе нельзя! Планетоид Кровавая Мэри имеет солидные размеры — почти триста километров в поперечнике, а значит, обладает собственной гравитацией. Но она слишком незначительна, люди не выдержат по несколько месяцев, а то и лет, хотя бы без 0,5 «же», то есть без половины земной гравитации. А лучше бы и 0,7–0,8 «же»!

Впрочем, не увидеть тебе «Последнего Ковчега», мой любопытный читатель! Все размолото в пыль конкордианскими торпедами и главным калибром его шахского величества линкора «Шапур»! Даже картинки теперь не сыскать. Кровавая Мэри превратилась в скучную запись Астрографического Реестра: Бэйдоу-А-ДШ-1024-(ЭБ). Последние буквы означают приговор: экономически бесперспективно.

Но во времена более романтичные и дикие, во времена славы Тремезианского пояса, «Последний Ковчег» стоял крепко! И была на теле крепости незначительная наземная пристройка — флигель двухсот метров в длину. Он назывался режущим русское ухо словом Китченгарден.[6]

Вот именно туда, к гидропонным грядкам и искусственному ультрафиолету, меня пригласил вождь «Синдиката» Иеремия Блад.

После охоты на робота-разведчика мы без происшествий вернулись к Кровавой Мэри. Отстыковались от буксира и приземлились на площадки космодрома, а магнитные финишеры нежно втянули машины в ангар.

Я ждал, когда уже что-нибудь накроется, сломается, взорвется, но Судьба решила, что с нас на сегодня хватит. За это ей большое человеческое спасибо.

Мой верный «Хаген» вкатился в стойло. Сзади сомкнулись бронедвери шлюза, а на стене зажглось табло: «Отсек герметичен».

— Приехали, Фэйри, вылезай, — сказал я в рацию.

Фэйри ответила заковыристой матерной тирадой, и я ее понимаю. Затекла небось в стыковочном кессоне! Это двухметровая труба в брюхе флуггера, а диаметр у нее такой интересный, что ни сесть, ни толком пошевелиться в ней нельзя.

На палубе нас встретил пилот Линь Бао, который потряс мою руку и сказал:

— Все видел. Уважаю. Мужик! — И ушел, сдержанный и лаконичный, как всегда.

А потом набежали техники, освободившие нас от доспехов. Фэйри бросилась мне на шею, и начались типичные «сопли на подоконнике», чего я страшно не люблю. Появление Кевина Михальского, который сообщил, что меня ждет Кормчий (где? да в Китченгардене!), я воспринял как избавление. И убежал как был, в потном комбинезоне, сопровождаемый завистливым взглядом Михальского — мисс Вилсон его обнимать вовсе не спешила, и вообще: утерев слезы, сделалась язвительной и неприступной.

Китченгарден встретил меня цветочными запахами и жирной личностью нашего кока Ляо «Джуниора» Сяна. Я говорю «нашего», потому что он обслуживал пилотскую секцию. На «Ковчеге» коков было, разумеется, несколько.

Джуниор ковырялся в кадке с екатерининскими араукариями. Больше никого видно не было, посему я заговорил с ним, хотя это и было довольно сложным занятием.

— Здорово, Сян!

Тот скосил на меня маленькие глазки и ничего не сказал.

— Как дела? Как твои любимые помидоры? Растут?

Кок помолчал секунд пять, улыбнулся и протянул «м-м-м», непонятно, что имея в виду.

— А я только что с вылета. Напряженное дело было, скажу тебе! Фэйри едва не убилась, да я ее спас, представляешь?

На эту фразу он никак не отреагировал, еще глубже зарывшись в кадку. Я решил, что светская беседа в очередной раз не удалась. Собственно, начал-то я ее из чисто спортивного интереса, так как за все время слышал от Джуниора слов сорок, не больше.

— Слушай, Сян, меня тут Блад ждет. Что-то я его не вижу. Не подскажешь, где он?

— М-м-м… — ответил кок через некоторое время. — Кормсий тям.

Короткий толстенький палец задавал направление в сторону переборки. Никогда не мог понять, что на уме у этого человека. Более того, он навевал легкий холодок ужаса: а не отравит ли, с этой вот отсутствующей улыбочкой на устах?

Блад обнаружился ровно за указанной переборкой, в овощном отделении. Он прохаживался между огуречными террасами, читая что-то с экрана рамочного планшета.

— О, брат Андрей! — заметил меня он. — Заждался!

— Я только что с вылета. Вот даже переодеться не успел — сразу сюда, — оправдался я.

— Я все знаю, нечего извиняться! Ты очень достойно поступил, молодец. Видел, видел уже запись… Я в тебе не ошибся, ты отличный пилот! — Блад подошел ко мне вплотную и сделал широкий приглашающий жест рукой. — Прогуляемся? Есть разговор, а здесь… короче говоря, мне здесь нравится. Ты не против?

Я изобразил полное уважение к его вкусам, и мы начали прогулку меж грядок.

— Редактирую «Скрижали Праведных», — пояснил он. — Новое издание. Мой крест. Не читал еще?

— Нет, не довелось.

— Прочти обязательно! — Блад с какой-то особой убедительностью потряс планшетом перед физиономией вашего неумелого повествователя. — Я прямо сейчас скопирую тебе на коммуникатор… Или нет! У меня с собой книга! Чуть не забыл…

Он полез в карман своего смокинг-пиджака и добыл оттуда миниатюрный томик в черном матерчатом переплете.

— Прими же в дар сие словесное оружие! — торжественно изрек он, протягивая книжицу.

Я пробормотал слова благодарности и спрятал ее в карман на бедре. От проницательного ока Кормчего не укрылась моя скептическая мина.

— Ты зря кривишься, брат Андрей. Это совсем не то, что говорят о моей книге разнообразные пустозвоны. Это не цитатник Иеремии Блада, не шизоидный бред лос-анджелесских сектантов. Это вменяемая религиозно-политическая программа. Именно так: сначала религиозная, а уж потом политическая. Я убежден, что за самой жизнеспособной политикой должна стоять идея. А идея — это всегда вопрос веры, то есть вопрос религиозный.