Юрий Корчевский - СМЕРШ времени. «Чистильщик» из будущего
Увидев нас, он каким-то звериным чутьем понял – пришли за ним. Старшина выхватил из кобуры пистолет и, не целясь, от бедра, выстрелил. Рядом со мной раздался вскрик раненого Свиридова. Я вскинул пистолет, который держал наготове, и нажал на курок. Тяжелая парабеллумовская пуля ударила старшину в бок, но он успел выстрелить еще раз, перед тем как упасть.
Я подскочил к лежащему на боку старшине, ногой отбросил оружие подальше. На правом боку его расплывалось кровавое пятно. Он еще дышал, но я видел – не жилец.
Обернулся назад. Свиридов сидел на полу, зажимая правой рукой левую, из-под которой на пол обильно капала кровь. Рядом лежал боец, который сопровождал нас от штаба. Ему помощь уже была не нужна, застывшие глаза уставились в потолок.
– Тьфу, б…, просто снайпер какой-то, а не старшина из каптерки, – выругался Николай.
Я достал из кармана перевязочный пакет, поднял рукав гимнастерки капитана. Рана была сквозной. Перевязав руку, спросил Свиридова: – Что дальше делать будем?
– Обыщи сарай, может – что интересное найдешь.
Верно, труп ничего уже не скажет. Так может быть, записи какие-то есть или другое что?
Я начал обшаривать полки. Стопа гимнастерок, в ней – ничего подозрительного; просмотрел брюки – пусто. В нательном белье, среди комбинезонов – тоже ничего интересного для нас.
В дверной проем влетел встревоженный командир полка.
– По какому поводу стрельба?
Со света он не сразу рассмотрел раненого и убитых, а увидев, задохнулся от возмущения.
– Вы что себе позволяете на территории полка? Зачем старшину Измайлова убили? А солдатик при чем?
– Уточняю, товарищ полковник, солдатика старшина ваш застрелил и товарища капитана ранил тоже он, – строго сказал я.
– Не может быть, я начальству вашему жаловаться буду, рапорт командующему подам о вашем самоуправстве!
Я в это время стал досматривать связки сапог, что лежали в углу, и из одной пары посыпались деньги. Увидев деньги, полковник замолчал, лицо его налилось кровью, побагровело.
– Это еще откуда?
– Как раз про деньги мы и хотели узнать у старшины. Он ваш полк немецким агентам продал. На диверсантов работал.
Полковник осел на табуретку, стоявшую у входа. Кровь от лица его отлила, он посерел. Его можно было понять. За то, что пригрел и не разглядел изменника, в лучшем случае можно было потерять звезды с погон или угодить в штрафбат, в худшем – десять лет без права переписки.
Полковник ясно понимал – репутация боевого командира танковой части под угрозой, честь офицера, которой он так дорожил, поддерживать будет теперь очень сложно и, скорее всего, пострадает его семья.
Я ему не сочувствовал, но прекрасно понимал – сам воевал. Одно дело, когда ранят или убьют на фронте и родным придет похоронка: «Ваш муж и отец геройски погиб…», и совсем другое – когда осужден трибуналом и сгинул в безвестности в бесчисленных сталинских лагерях.
Когда полковник пришел в себя и заговорил, я не узнал его голоса – осипший голос человека, который вмиг лишился настоящего – звания, должности, наград, уважения сослуживцев, и остался с зыбким будущим. И глаза… Только что, когда он ругался, казалось – они метали молнии, а теперь выглядели потухшими, даже безжизненными. Они бесцельно блуждали по стеллажам, стопкам купюр на столе, окровавленному телу старшины на полу… Никогда раньше я не видел такой метаморфозы за столь короткое время.
Осмотрев стеллажи, я перешел к столу. Открыл ящик. В бумагах сразу не разобраться – отчеты, накладные, табели выдачи имущества.
Спертый воздух каптерки прорезал крик Николая:
– Не-ет!
И сразу ударил выстрел. Я дернулся, схватился за пистолет, обернулся. Полковник лежал на полу, из виска его толчками выплескивалась темная кровь, в правой руке был зажат табельный «ТТ». Застрелился! Нам только этого ЧП не хватало, теперь придется объяснительные писать. С виду – крепкий мужик был, а вот нервы не выдержали.
Я выгреб из стола все бумаги, свалил их в наволочку.
– Едем. Тебе, Николай, в госпиталь надо – пусть посмотрят. А мне к Сучкову – рапорт писать, видишь, как обернулось-то… Агента живьем не взяли, полковник при нас застрелился. Короче – оплошали мы. А все я виноват, поторопился. Можно же было старшину в штаб вызвать и там аккуратно взять.
Свиридов скривился:
– Ты еще поплачь, а потом, как полковник, застрелись! Чего запричитал, как баба! Прокололись, да! И за это спросят! Только не старуху беззащитную – вражеского агента убили! На фронте убил немца – герой, а у нас?
– Потому как служба у нас другая, Коля. Раз дело до стрельбы дошло, стало быть, мозгами мало работали. Стрельба – значит, плохо к операции подготовились.
Я помог Николаю встать, схватил наволочку с бумагами и, поддерживая капитана под локоть здоровой руки, направился к машине. Усадив Николая в кабину, забросил наволочку с бумагами в кузов.
У штаба толпились сбежавшиеся на шум стрельбы офицеры. Они настороженно поглядывали в нашу сторону. Оно и понятно – офицеров СМЕРШа в армии побаивались. Хотя иногда и было за что – расстрелы изменников и трусов перед строем не добавляли нам уважения. Сам я пока в таких акциях не участвовал, но сослуживцы рассказывали.
Я подошел к собравшимся офицерам и сказал:
– Мы, офицеры СМЕРШа, выполняли специальное задание. Кто у вас старший?
Вперед вышел средних лет майор. Я отозвал его в сторону. Он, хоть и старше по званию, пошел безропотно.
– Тут вот такое дело, майор. Ваш старшина Измайлов предателем оказался. При задержании он погиб в перестрелке, ранив нашего офицера и убив командира вашего полка и солдата. Закопайте этого мерзавца где-нибудь, как собаку – он не просто враг, он хуже. А полковника и солдата похороните, как героев – они погибли с оружием в руках.
У майора округлились глаза.
– Как погиб? Мы же с ним с сорок второго года вместе, он дважды в танке горел – и выжил!
– Ты это теперь своему старшине расскажи, – сказал я жестко, вернулся к машине и залез в кузов.
– Трогай.
– Чего там случилось? – спросил Андрей.
Я глазами показал на связанного лейтенанта – не хочу, мол, при нем говорить.
Всю дорогу я молчал. Гадко и противно было на душе, хотелось вымыться, как будто я вымазался в грязи. Из-за одного предателя погибли солдат и его командир. Как и когда воин перерождается в предателя? И почему такой деградации личности не видно со стороны? Ведь воевал, как все, переносил тяготы фронтовой жизни, делил последний кусок с товарищами, которых потом за деньги и продал?! Не понимаю я этого и, наверное, никогда не пойму.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});