Сильные не убивают - Яна Каляева
А вот и стоматологическая клиника… тоже оказывает услуги всем расам. Стыдливо отвожу глаза: вообще-то зуб в глубине справа сверху на честном слове держится, половина уже откололась, остатки доверия не вызывают… Интересно, у них тут анестезия есть? Хотя когда ты взрослый, самое болезненное в лечении зубов — это оплата счета.
На рейде всегда десятки кораблей. Для меня днем это просто силуэты, а ночью — разноцветные огоньки. Что взять с материканки! А вот местные знают их все по именам, в лицо и по характерам. Обычные темы для разговоров — «Что-то „Святая Катерина“ опаздывает», «Видал, „Тулкаса Астальдо“ в зеленый перекрасили». Тулкас Астальдо — это что-то из илюватаризма, не то святой, не то бог… иногда говорят — Основа. Вообще религии здесь уживаются так же мирно, как корабли на рейде. Официального вероисповедания в Империи нет; христианство, не поделенное на конфессии, соседствует с илюватаризмом, которого придерживаются, например, Кляушвицы.
Мне в целом здесь нравится — и новое тело с его возможностями, и город, и Кляушвицы, и даже Токс со всей ее придурью. Если бы только не камешек на душе: родные и друзья считают, что я умерла, а я никак не могу связаться с ними… Мы ведь и живем-то ради тех, кто нас любит, а тут такая подстава — я жива, но только не для них! Не могу выкинуть из головы мысли: кто и какими словами сообщил им, что их единственного ребенка нет в живых? Если звонили по городскому телефону, то трубку обычно берет мама… как-то она сказала отцу? Будто бы на крутой вечеринке разрядился телефон, и хотя ты здорово проводишь время, но где-то на дне сознания нарастает тревога от того, что родители с каждой минутой волнуются все сильнее…
Чтобы отвлечься от этих мыслей, таращусь по сторонам. По другой стороне бульвара шествует господин с бородкой в костюме цвета сливочного мороженого и под руку с ним — дама в лиловом платье с турнюром, или как тут эта фигня у них называется. Подушка под юбкой, имитирующая наличие пышной жопы, в общем. Господи, двадцать первый век на дворе… такие вот у провинциальной аристократии причуды. Да, вот уж кто понравился бы нашим булкохрустам — вид прямо как с сопливых картинок о России, которую мы того-этого.
— Эти женщины-снага так безобразны, — печально говорит господин своей спутнице, старательно не глядя в мою сторону. — Бедняжки не привлекают даже мужчин своего вида…
— Почему вообще этим мерзким уродцам разрешено околачиваться на бульваре? — капризно тянет дамочка.
Вот интересно, парочка забыла про снажий слух или им просто наплевать, что я их слышу? Да какая, по большому счету, разница… Минуты через три они доходят до особенно густой тени, и вдруг господинчик на ровном месте плюхается в лужу всем своим костюмом цвета сливочного мороженого — совершенно случайно, вовсе даже не от аккуратного пинка под лодыжку. Дамочка… ладно, стоит забрызганная — и хватит с нее.
Выхожу из тени с другой стороны здания и вприпрыжку бегу домой. Сделал гадость — сердцу радость! Так уж мы, мерзкие уродцы снага, устроены.
Глава 9
Красуха
Казалось бы, второе дело, должно уже быть попроще — а сердце колотится где-то в районе горла. Может, когда-нибудь я привыкну… Поживём — увидим, доживём — узнаем, выживем — учтём.
Что-то пересменка у контрабасов запаздывает, должна уже быть… Мы с Ленни два дня за ними следили и вроде бы поняли их график. Оказывается, внутри, над входной дверью переоборудованного под склад магазинчика от прошлых арендаторов осталась камера, скрытая под плафоном — видимо, кто-то не особо доверял своему персоналу. Физически она осталась подключена к сети, и этого Ленни хватило, чтобы удаленно включить ее и подрубиться к записи.
В этот раз мы грабим честных китайских контрабандистов. Китайцы, конечно, мелкие и хлипкие почти как снага, зато их много — меньше шестерых сторожей ни разу не было, причем они регулярно менялись, никто не спал и не тупил в телефончик. Трое в первом помещении, трое — во втором, где рядом с канализационным стоком и хранятся, как мы надеемся, пакеты с тягой. Сами они на запись не попали.
Шесть китайцев — это не шутки, но и я экипирована лучше, чем на дебютном выступлении. В поясной сумке четыре газовые гранаты, заряженные «Эскейпом». Дядя Борхес разрешил нам протестировать его на двух группах арестантов. Сначала эта идея показалась мне криповой, но потом я увидела список статей, по которым их осудили, и муки совести враз поблекли. Вдобавок мы привели врача с полной сумкой ампул со средством на основе мумиё, благо дефицита в нем благодаря одной ловкой девочке временно не было.
Все подопытные погрузились в глубокий мирный сон с одного вдоха. Длился он от тридцати пяти минут до часа с небольшим — в зависимости от массы тела; хлипкие снага валялись, пуская слюни, дольше, чем мускулистые кхазады. Просыпались все не просто здоровенькими, а еще и обалдевшими, с тупой блаженной улыбкой во всю харю — хотя эйфория быстро спадала. Фильтров в моей новой газовой маске хватало на двадцать две минуты, потом и мою хорошенькую головку начинал забивать сладкий туман — но хоть не мгновенно, и то хлеб.
Оживает наушник:
— Пятиминутная готовность, ага, — говорит напряженный голос Ленни — долго же мы настраивали громкость, чтобы мое нежное ушко не вяло от его трагического шепота. — Трое стали собираться, значит, смена на подходе.
Вспоминаю боевички, которые любил смотреть Тимур:
— Роджер Зет.
— Чего? Какой еще Роджер?
— Не важно. Заткнись.
Почему все у нас превращается в цирк? Неужели тоже наследие циркачки Сто Тринадцатой?
Нервничаю. Самая сложная часть — в начале. Окна тут забраны решетками, замок ломать
