Приключения Буратино (тетралогия) - Алексей Брусницын
Когда пришёл черед разговоров, Орит спросила:
– А когда оно наступит, это твоё время, в котором, как тебе кажется, ты живёшь?
– Ну, судя по тому, что у вас правит Понтий Пилат, я живу почти через две тысячи лет, – прикинул Урсус.
– Предположим, я бы хотела поверить… Как ты можешь мне это доказать?
Он задумался…
– Наверное, никак… Но я могу рассказать тебе о моем времени.
Она села и поджала под себя ноги:
– А расскажи!
Антон Сергеевич помолчал, подбирая слова.
– Пожалуй, главным отличием между нашими временами является то, что в моем большую часть тяжёлой работы делают машины…
– Но ведь и у нас тоже так!
– Нет. То, что есть у вас – это ещё даже не машины, а механизмы. Они служат лишь для того, чтобы немного облегчить труд рабов и животных. Наши машины гораздо умнее. Есть даже такие, которые помогают человеку считать и принимать решения…
Это очень удивило Орит:
– Принимать решения? Значит, они умнее человека?
– В чем-то да.
– Но тогда ваши машины опасны. Когда они поймут насколько слаб человек, то уничтожат его.
– Зачем им это делать? – немного опешил Антон Сергеевич от такой прозорливости.
– Как зачем? Это закон природы – тот, кто слабее, уничтожается.
– Но машина – не часть природы.
– Почему? Ее ведь сделал человек, а он часть природы, значит и машина – часть природы и должна подчиняться её законам.
– Но, милая Орит, это же софистика…
– Почему же? Видишь вот этот персик? – она взяла фрукт. – Теперь я его съедаю… – откусила кусочек, прожевала и проглотила.
– Очень интересно…
– Персик – часть природы. Я тоже. Надеюсь ты не будешь этого отрицать?
– Ни в коем случае!
– Значит, часть природы взяла у природы другую её часть, переработала, и… То, что получится в результате, тоже будет частью природы?
Он поморщился.
– Ох, не к лицу тебе этот натурализм…
– Всего лишь эмпирический подход, – Орит ждала ответа.
– Ну да, да. Безусловно. Результат взаимодействия тебя с персиком тоже будет частью природы, – подтвердил Антон Сергеевич, улыбаясь – он уже понял, к чему она клонит.
– Так вот и человек, дитя природы, берет у природы дерево или железо и перерабатывает его в машину. Значит машина – тоже часть природы! – Орит торжествовала.
Он делано возмутился:
– А вот это уже чистой воды демагогия!
Она безразлично пожала плечами и принялась доедать персик.
4.
7 января 1983 года Антон проснулся в Ленинграде, в квартире родителей жены, к которым они приехали на две посленовогодние недели. Квартира была небольшая, но по ленинградским меркам считалась роскошной, тем более, что находилась почти в центре, у Пяти Углов, чем родители жены гордились чрезвычайно.
Прихожая с рогами лося и чучелом совы. Кухонька с газовой колонкой для нагрева воды. Скромная гостиная без окон, но со старинным секретером, который достался тёще от её предков-дворян. За его гранёными стёклами – хрусталь и фамильный фарфор. Спальня родителей с самодельными книжными полками во всю стену. Бывшая детская его жены, отделённая фанерной перегородкой с дверью от гостиной.
Эта комнатка, прозываемая в семье «кельей», была настолько крохотной, что в ней как раз помещались односпальная кровать и тумбочка. Окно выходило в классический петербуржский двор-колодец.
Жена спала на своём девичьем ложе, а для него на ночь ставили раскладушку, и свободного места в комнате не оставалось совсем. При этом потолки были четыре метра c лишним, и Антону хотелось положить помещение на бок, тогда его объем можно было бы использовать гораздо оптимальнее.
Жене комнатка нравилась. Она говорила, что к полумраку привыкла с детства, и он её успокаивает. На Антона же бледный свет, отражённый стенами «колодца», действовал угнетающе. Раскладушка тоже уюта не добавляла.
В самый первый их приезд он было попросился ночевать на «сталинском» диване с высокой спинкой в гостиной. На это жена заявила, что она, так и быть, уступит ему кровать, раз он такой принц на горошине, а сама с удовольствием будет спать на раскладушке с роскошным матрасом. Разумеется, это предложение пришлось отвергнуть…
Антон открыл глаза и увидел кусок тоскливого, серого неба вверху колодца. Он повернулся на другой бок. Раскладушка предательски заскрипела пружинами. Жена то ли проснулась от этого звука, то ли уже не спала.
– Доброе утро, дорогой, – предупредила она его попытку поспать ещё.
– Для кого доброе, а для кого не очень, – пробурчал Антон в подушку.
– Ты же понимаешь, что истинная причина твоего дурного настроения – это разлука с твоим треклятым Буратиной? – она нарочно склоняла несклоняемое, чтобы досадить ему. – Ничего. Всего неделя осталась. Потерпите, Антон Сергеевич. У нас ещё обширная программа. Мне нужно зарядиться Ленинградом минимум на полгода.
Первая неделя нового года у них была насыщена посещениями музеев, театров и обоих залов филармонии, а также встречами с друзьями её детства и юности. И неизвестно ещё, что было хуже: пытка классикой или эти встречи…
Жена села на кровати и продолжила мечтательно:
– А в понедельник папин оркестр играет Рахманинова в Большом зале…
– «Папин оркестр», – передразнил он её. – Сидит человек где-то в последних рядах со своей скрипочкой, его и не разглядишь. Слушай, а зачем их там так много? Для шума что ли?
– Что это ещё такое – «для шума»? – её брови удивлённо поползли на лоб.
– Ну ты сама посуди: зачем там вся эта толпа, размахивающая смычками? Неужели ты думаешь, что там у каждой третьей скрипки свой голос? Я думаю, они там только для того, чтобы оркестр звучал погромче.
– Какой же ты глупец! – воскликнула она и возмущённо полезла через спинку в ногах кровати вон из комнаты. Он понял, что перегнул палку – «глупец» было самым жутким ругательством в её рафинированном лексиконе. А ещё подумал, что она права – он действительно стал брюзгливым и раздражительным. Но уже почти семеро суток «папа Карло» не виделся с «Буратино», и все это время саморазвивающийся ИИ саморазвивался без его присмотра.
Антон встал, собрал свою постель и сложил раскладушку. Немного подумав, застелил и кровать жены, чтобы хоть так компенсировать своё ненужное хамство.
После посещения ванной комнаты он проскользнул назад в «келью», не заходя на кухню, откуда доносились голоса, звон посуды и вонь трубочного табака тестя.
Антон взял с тумбочки том «Спартака», на форзаце которого красовался синий экслибрис тёщи, для которого она якобы использовала детали фамильных гербов своих благородных предков, и забрался на кровать.
Поддавшись уговорам жены полностью очистить голову
