Часть их боли - Д. Дж. Штольц
– Сир’ес…
– Ничего не говори, Филипп, – важно перебил его глава. – Я помню о долге перед тобой, но я думаю и о клане.
– Они и правда могут быть не всесильны.
– Тогда это их проблемы. Когда все пройдет как должно, мы получим Юлиана. Даю тебе слово. А вместе с ним получим и старых, и новых старейшин, и окончательно сотрем клан Теух, оставив его лишь в нашей памяти. И тогда клан Сир’Ес сможет восстановить все утерянные земли и приобрести другие, расплатившись за них «дарами» и клятвами верности. Север будет наш. Снова целиком наш, как и положено. Мы вернем славные добрые времена, Филипп!
Графу осталось лишь склонить седую голову, покорившись сюзерену. Единственное, на что оставалась надежда, – это появление того, кто смог бы переломить старика Летэ и заставить поумерить свои желания. Филипп ждал Горрона де Донталя, который помог бы провести переговоры как должно. Ну а пока переговоры были перенесены до лучших времен, и в замке снова воцарилось гнетущее ожидание.
* * *
«Дочь моя. Ни в какой век жизнь не была спокойной. Пока в наших отчих землях, Солраге, царил мир, в других землях в эти дни лилась реками кровь. Когда же наш Солраг вступал в борьбу с захватчиками, дабы сохранить свою целостность, то в других землях мог временно наступить мир.
Детство твое, Йева, в нашем родовом замке Брасо-Дэнто никогда не было омрачено тяготами войны. Тебе не довелось видеть толпы повешенных на Вороньей площади, не довелось слышать скорбные плачи по погибшим от матерей, жен, сестер и дочерей. Ты не была подвержена печали войн и цвела, как роза, в таком же тихом и благоухающем саду. Однако все в этой жизни преходяще. Так и сейчас мир в нашем доме пошатнулся. По большей части это заслуга твоего упрямого отца, который осознает свое упрямство, но не видит иного выхода, кроме как следовать по пути справедливости.
Дочь моя, скрывать не буду, нам грозят трудные времена. Коль ты думаешь, что твое укрытие в лесах Офурта – это и есть трудности, то я тебя разуверю: это лишь подготовка к ним. Именно поэтому я не желаю более читать от тебя писем, в которых ты молишь меня позволить тебе вернуться в Брасо-Дэнто. Не расстраивай меня снова своим непослушанием. Слушай отца своего, и тогда, быть может, если обмен пленниками случится ровно и без проблем, мы еще встретимся, уже втроем…»
Филипп писал это во второй раз. Его первое письмо, строго официальное, напоминало скорее не обращение отца, а сухой приказ военачальника и дальше скрываться в тайном месте. Но, засомневавшись, граф решил переписать текст более сердечно. Его не покидала смутная тревога, что завтрашний день может принести много горестей. Увидит ли он еще свою маленькую Йеву? Жив ли этот недокормыш Ройс? Судя по донесениям, в Офурте всю эту зиму буйствовала страшная болезнь, унесшая жизни тысяч детей. Уж не с этим ли связано настойчивое желание дочери вернуться в отчий дом?
Вздохнув с надеждой, он скрепил письмо родовой печатью. Затем дождался, пока она высохнет, и скатал его в трубочку, подозвав гонца. Он должен будет доставить письмо не в поселения и даже не в замок. Гонец обязан доставить его в сосновый темный лес, на прогалину, где письмо подберут вурдалаки и отнесут к хозяйке. Этот способ сообщения кажется весьма безопасным, ибо людям уже веры нет, а над зверями велисиалы имеют весьма посредственную власть.
* * *
В этот душный и тяжелый день, когда лето вступило в свои права, Филипп сидел в кресле и читал послание, прибывшее к нему с гонцом из Йефасы.
Лука Мальгерб докладывал:
«Милорд. Мы до сих пор пребываем в трех постоялых дворах Йефасы, в восточной части города. Никаких проблем не имеем. Дисциплина твердая. О конях заботятся сносно. Но пытались давать плесневелый овес. Дошли слухи, что у стен нашего отчего дома стоит вражеское войско. Не необходимо ли нам [тут текст был подпорчен чернилами, ибо Лука не знал, как деликатнее спросить, и долго думал, пока с пера не капнуло] озаботиться этими слухами?»
Слушая шум громко щелкающих в саду ножниц, будто у самого уха, Филипп взялся за гусиное перо и, нахмурившись, написал краткий ответ: «Нет. Ждите приказа». Вместе с письмом в руке он поднялся, чтобы отнести его местному гонцу, когда услышал, как скрипнули замковые ворота. Граф подошел к окну, отодвинул тяжелую гардину. В гостевую спальню, полную мрака, ворвался слепящий луч солнца, и Филипп прищурился.
На просторы сада въезжал путник на хрипящей и роняющей пену пегой лошади. Стоило ему снять капюшон, как по этой вечно вежливой улыбке он узнал Горрона де Донталя. Тот отдал поводья, отряхнул плащ и вошел в замок быстрым шагом. Когда Филипп спустился из своих покоев в холл, приехавшего гостя уже окружила толпа слуг.
Горрон поглядел поверх их склоненных в почтении голов и поднял руку в приветствии:
– Душа моя была уверена, что первым в этом замке мертвецов я встречу именно тебя, Филипп!
Два старейшины тепло обнялись. Горрон скинул дорожный легкий плащ, уже посеревший от долгой скачки. Волосы его были по-южному коротки, но подбородок, обычно гладко выбритый, сейчас порос густой смоляной щетиной. Сощурившись, герцог заметил:
– Вижу в твоих глазах вопрос. Однако погоди! Все слишком сложно, дабы раскрывать все с порога. Сперва я покажусь нашему глубокоуважаемому главе. Сам понимаешь, он ждет от меня ответов. Те дали, куда я забрался, этот дальний жаркий Юг – он будто заглушал его голос. Мы так и не поговорили нормально. А позже я загонял коня до пены, чтобы успеть сюда как можно скорее.
Поспешив скрыться в направлении левой башни, где жила семья Форанциссов, Горрон пропал за углом. Филипп остался глядеть ему вслед, еще чувствуя витающий в воздухе запах соленой воды и дерева корабельной обшивки, будто герцог не сменял одежды после того, как сошел с трапа. Впрочем, этот запах скоро истончился, а граф вернулся в свои покои.
Лишь когда молодой месяц висел над замком, Филипп тихо, но настойчиво постучал в гостевые покои Горрона. Не успел слуга приблизиться к двери, чтобы открыть ее, как из глубин спальни послышалось тихое одобрение, и граф вошел.
