Юрий Корчевский - Спецназ всегда Спецназ. Прорыв диверсанта

Петляли по темноте мимо позиций артиллеристов, потом в ложбину спустились и километра через полтора подошли к землянке.

– Стоять.

Старший картинно покашлял у плащ-палатки, которая висела вместо двери.

– Ефрейтор Сольнев. Вот, наш лейтенант приказал доставить к вам окруженца. Он на нас вышел, когда мы в дозоре сидели.

Что ответил особист, Саше слышно не было, но ефрейтор Сашино оружие занес в землянку. До Саши донесся тихий разговор, из которого он не понял ничего.

– Сиди тут, утром с тобой разберутся.

Оба красноармейца ушли. Ничего себе порядочки! А если он убежит? Или еще того хуже – особиста прибьет?

Едва занялся рассвет, из-за брезента высунулась голова.

– Ты окруженец?

Саша вскочил.

– Я! Сержант Савельев.

– Зайди.

Вся землянка – два на два метра, низкая, темечком бревенчатый потолок задеть можно. На снарядном ящике едва теплится масляная плашка. На другом ящике сидит лейтенант. Ворот гимнастерки расстегнут, без ремня, волосы после сна всклокочены.

– Документы какие-нибудь есть у тебя?

Саша достал документы и передал их особисту. Тот пролистал их почти мгновенно и бросил на снарядный ящик.

– Почему в штатском?

– Обмундирование почти сгорело при бомбежке. А эту одежду в деревне выпросил.

– Это откуда же ты идешь?

– Из-под Пинска.

– Далековато! – присвистнул особист.

Он задал еще Саше несколько вопросов – где скрывался, как прибился к сорок четвертому стрелковому, где полк. Потом закурил, выпустил облако дыма.

– На труса и паникера, на агента немецкого ты не похож. Да приказ есть: кто вышел в одиночку, не в составе своего подразделения, отправлять в сборный лагерь, на фильтрацию. Особист пожал плечами: – Потому подожди у входа.

Саша сидел часа два, пока не появился боец – явно из комендантского взвода. Этих служак сразу можно узнать. Не в ботинках с обмотками, а в сапогах. И ремень не солдатский, брезентовый, а командирский, кожаный.

Он зашел в землянку и вышел с пакетом в руках.

– Ты окруженец? Пошли. Только ни шагу в сторону – стрелять буду.

Боец демонстративно поправил на плече ремень карабина.

– Руки назад! Шагай!

Саша сложил кисти рук за спиной и пошел. Что-то уж больно на зэка похож, по меньшей мере. Встречные поглядывали на них с любопытством, а конвоир при встрече с посторонними демонстративно покрикивал: «Живее давай!» Власть свою показать хотел. Саша таких уже встречал – ничтожество.

Часа через два они дошли до фильтрационного лагеря. Чистое поле, обнесенное колючей проволокой. «Лучше бы ее на передовую отправили – для заграждений от настоящего врага», – покосился на проволоку Саша.

Внутри периметра находилось сотни полторы людей в гражданской одежде и в форме всех родов войск. На двух противоположных углах лагеря – вышки с часовыми. У ворот, справа от них – длинный барак. Туда конвоир и повел Сашу.

– Лицом к стене, стоять!

Сам же, постучав, вошел в комнату, а выйдя, приказал:

– Заходи!

Саша вошел, представился:

– Сержант Савельев.

Сидевший за столом младший лейтенант заорал:

– Какой ты сержант, где твоя форма? Ты арестованный!

– В чем моя вина, за что арестовали?

– Вопросы здесь задаю я! И дышать ты будешь через раз и только с моего разрешения!

Саша молчал. Похоже, он попал в неприятную историю.

Особист закурил и пустил струю дыма в лицо Саше.

– Лучше сразу сознавайся, кем и когда завербован и с каким заданием шел в нашу армию?

– Меня никто не вербовал, я к вам с боем прорывался.

– Так рвался вернуться, что форму бросил? Ты еще пожалеешь об этом!

О чем он должен пожалеть, Саша не понял.

Допрос шел часа два. Вопросы, однообразные и тупые, повторялись с вариациями. Саша или вообще молчал или все отрицал.

Лейтенант стукнул кулаком в стенку. Вошел рядовой. На воротнике – петлицы василькового цвета. Тоже из энкавэдэшников.

– В лагерь его, попозже еще допросим.

Сашу отвели за колючую проволоку.

Люди сидели на земле, ходили. Лица у всех были хмурые. Особо радоваться было нечему. Каждый переживал – как-то оно все повернется? Ведь вчера за периметром расстреляли двух красноармейцев, заподозренных в трусости и оставлении поля боя.

Саша уселся на землю. Хорошо хоть, что тепло и дождя нет, иначе укрыться было бы негде.

Лежавший по соседству боец в поношенном изодранном реглане спросил:

– Браток, закурить не найдется?

– Извини, не курю.

– Тебе повезло. Есть охота, но голод терпеть можно, а вот курить хочется – сил нет терпеть.

– А что, здесь, в лагере, не кормят, что ли?

– Я тут второй день. Воду дают, а со жратвой туго.

– Ну и порядки у них! – усмехнулся Саша. – Меня Александром звать, – он протянул красноармейцу руку.

– Меня Антоном, – красноармеец, оглянувшись, тихонько пожал руку Александру. – Ты как сюда угодил?

– Полк разбили еще под Пинском. Выходил из окружения. Прибился к другому полку, так и его немцы разгромили. Удалось к своим выйти, а с передовой сюда отправили.

– Почти у всех истории одинаковы. Я летчик, меня за линией фронта сбили. Неделю к своим пробирался, и вот – на тебе, вышел, называется.

Пилот в сердцах сплюнул.

– Антон, людей быстро… – Саша замолчал, отыскивая подходящее слово.

– Фильтруют, ты хочешь сказать?

– Вроде того.

– Кому как повезет. Хуже будет, если немцы в наступление попрут. Тогда, если не успеют всех вывезти, просто расстреляют.

– Ни хрена себе! А не лучше ли будет нам оружие дать и против немцев поставить?

– Это ты у особиста спросишь, когда вызовут.

– Он уже меня допрашивал.

– Погоди еще, это только начало. Не били?

– Нет.

– Значит, все еще впереди.

– Вот уроды!

– Ты потише, донесут.

Саша замолчал. Условий для содержания – никаких, да еще и бить будут. Перспектива не прельщала.

– Ночью прожекторами периметр освещают? – спросил Саша.

– Откуда у них электричество? Просто на ночь пускают вдоль колючки еще двоих часовых. Куда бежать, если документы у них, в бараке? К тому же, если убежишь, значит – точно враг. Тогда искать со всей силой будут.

– Куда ни кинь – всюду клин.

– А ты что, бежать собрался?

– Да нет, это я к слову. Я при свете прожекторов спать не люблю, потому и спросил.

Периодически из барака выходил рядовой, выкрикивал фамилии. Названные люди поднимались и шли в барак.

Когда начало темнеть, выкрикнули: «Савельев!» Саша даже не сразу понял, что это его вызывают.

Он подошел к бараку.

– Ты чего, уснул?

– Есть маленько.

Его завели в ту же комнату.

– Надумал признаваться?

– Не в чем мне признаваться.

Лейтенант был явно выпивши – от него пахло спиртным, лицо раскраснелось.

– Ничего, и не таких раскалывали. Ты у меня не то что говорить – петь будешь!

Лейтенант кулаком постучал в стенку. Вошел уже знакомый рядовой.

Лейтенант кивнул. Рядовой с ходу кулаком врезал Саше в ухо. Саша не удержался и упал, а энкавэдэшник с видимым удовольствием пару раз пнул его сапогом.

Саша поднялся, поняв, что если будет лежать, тогда его будут бить ногами, а это больнее. Но едва он поднялся, как мучитель ударил его снова – коварно, под дых. Саша согнулся, хватая ртом воздух. Нет, пора с избиениями кончать.

– Я… подпишу… все, – сипло выдохнул он.

– Ну вот, другое дело! – обрадовался младший лейтенант. – Вот бумага, ручка – садись и пиши.

Саша подошел к столу, уселся на табурет, взял в руку ручку – обычную, ученическую, какие тогда были в ходу, с деревянной ручкой, стальным пером, и… мгновенно ударил ею лейтенанта в глаз, вогнав ручку почти до середины. Лейтенант, не издав ни звука, рухнул на стол. Тут же мгновенный поворот назад и мощнейший удар ребром ладони по гортани второму, который бил Сашу. Рядовой схватился за шею, засипел, обмяк и сполз по стене на пол. Саша изо всех сил ужарил его каблуком в переносицу. После такого удара не выживают.

Он снова повернулся к столу. Лейтенант уже валяется на полу.

Саша был вне себя от злости. Это вам не безоружных и покорных людей бить! Чешутся руки – шли бы на передовую. Так боязно небось! Немец – он ведь и убить может.

Так, что теперь делать? За совершенное двойное убийство он теперь враг советской власти – но не страны. А впрочем, не он – документы-то на сержанта Савельева. Надо уходить, не ровен час – заявится кто-нибудь.

Барак имел, как уже заметил Саша, два выхода. Один – в лагерь, другой – за периметр, на волю. Но рядом с бараком – ворота, и там часовой. Надо надеяться, что освещения нет, и глядишь – фокус удастся.

Саша быстро оглядел убитых. У лейтенанта гимнастерка в крови – не годится. Саша стянул гимнастерку с рядового, разделся сам до трусов и надел трофей на себя. А галифе он снял с лейтенанта – тот подходил ему по комплекции. И ремнем офицерским опоясался, благо на нем висела кобура с ТТ. Сапоги же взял рядового – они подошли по размеру. У лейтенанта уж больно маленькие, наверное – не больше сорокового.