Джон Френч - Тени предательства
Ко времени окончания строительства дворец стал крупнейшим из человеческих сооружений в обитаемой Вселенной. Его фундамент уходил глубоко в планетарную мантию, а башни достигали верхних границ атмосферы. Отныне слово «дворец» обозначало лишь императорскую цитадель, словно никаких других дворцов никогда не существовало.
Он осквернил эту святыню. Он возвел темные стены, навеки сокрывшие золотые залы. Он заключил стрельчатые башни в саркофаг из десятиметровой брони. Он уничтожил драгоценные фасады и кристелефанитовые украшения, изящные минареты и сверкающие купола и на их месте воздвиг бесчисленные орудийные башни. По его приказу равнины вокруг дворца покрылись шрамами траншей и ощетинились миллионами артиллерийских стволов. Он охомутал планетарную орбиту автоматическими боевыми платформами, несущими каждодневно обновляющиеся запасы оружия. Он поставил на стены своих людей, облаченных в золотые доспехи и готовых к грядущей войне.
Его звали Дорн, и он не гордился своей работой.
***Раскладывая архитектурные планы перед заказчиком, военный инженер Вадок Сингх имел обыкновение поглаживать чертежи, словно они были ручными зверьками.
— Необходимость.
Свое излюбленное словечко Сингх произнес, приласкав усовершенствованную схему укреплений Дхавалагири.
— Это уродство, — ответил Дорн.
Он стоял поодаль от стола, прислонившись к одной из массивных колонн чертежной палаты и скрестив руки на широкой груди.
— Нет. Вот то, что они сотворят, если Врата Аннапурны окажутся слишком слабыми, действительно будет уродством, — ответил Сингх.
Инженер поднялся и раскурил свою трубку с боком, пока группа рабов раскладывала оставшиеся чертежи и настраивала медные держатели линз. Линзы должны были увеличить изображение и спроецировать его на стену комнаты для более тщательного изучения деталей.
Дорн пожал плечами:
— И все равно это уродливо. Мензо из Траверты тридцать лет потратил на то, чтобы инкрустировать ворота лазулитом и орбисом. Пилигримы валят сюда толпами, лишь бы полюбоваться его творением. Они утверждают, что с эстетической точки зрения работа Мензо превосходит даже Врата Вечности.
— С эстетической? — улыбнулся Сингх.
Инженер зашагал по комнате. Струйка синеватого дыма, поднимавшегося из чашечки длинной трубки, недовольно качнулась и устремилась за ним. Рабы Сингха покорно следовали за хозяином взад и вперед, словно стайка гусят за матерью. Сингх был высоким, ростом повыше примарха, но при этом устрашающе тощим. Для членов его гильдии высокий рост был одним из критериев генетического отбора — с подобным телосложением легче наблюдать за работами.
— Не устаю восхищаться нашими беседами, Рогал. Они противоречат логике. Ты, воин, читаешь лекции по эстетике мне, строителю.
— Я не читаю лекций, — откликнулся Дорн.
Он заметил, как Сигизмунд и Архамус, расположившиеся в углу комнаты, напряглись, когда инженер назвал примарха по имени. Позже Дорн наверняка опять услышит о «подобающем уважении и протоколе».
— Хорошо, не читаешь, — примирительно сказал Сингх. — Но это — необходимость. Сколько сейчас легионов у нашего забияки?
Дорн услышал, как Сигизмунд вскочил. Примарх обернулся и пристально посмотрел на первого капитана Имперских Кулаков. Тот негодующе просверлил взглядом своего повелителя, а затем развернулся и вышел из палаты.
Дорн вновь переключил внимание на военного инженера.
— Слишком много, — ответил он, и Сингх вытянул длинную руку в направлении схемы:
— Итак?
— Начинайте работу завтра на рассвете. Демонтируйте врата очень осторожно и поместите элементы отделки в хранилище. Когда все это закончится, мы их восстановим.
Сингх кивнул.
«Мы восстановим все, — подумал Дорн. — Когда покончим с этим, все станет таким, как прежде».
***Этой ночью ветер скатывался с нижних бастионов императорской цитадели. Дворец был так огромен, что его отвесные стены порождали собственный микроклимат. В раскаленном дрожащем воздухе над новыми реакторами дворца расплывались звезды — там шла очередная проверка пустотных щитов.
«Нет, не дворца. Это уже не дворец, а крепость».
Некоторые из этих угрюмых звезд были орбитальными платформами, отражавшими последние солнечные лучи, перед тем как нырнуть в тень Терры. Дорн накинул отделанный мехом плащ, оставшийся у него еще с юношеских времен на Инвите, и вышел на парапет Дхавалагири, чтобы в последний раз полюбоваться его красотой. Эта секция была одной из немногих частей дворца, еще не затронутых реконструкцией. Панелям адамантиевой брони, серому роктриту и автоматическим орудийным башням лишь предстояло загубить ее воздушные линии.
Уже скоро. Со стены Дорн видел полмиллиона костров в лагере Вольных Каменщиков — огромной армии рабочих, которые на рассвете вторгнутся в Дхавалагири со своими кувалдами, долотами и подъемными кранами.
Плащ достался ему от деда, хотя Дорн давно уже понял, что никакие кровные узы не связывают его с кастой льда на Инвите. Он был потомком иной генетической линии — совершенно особой, хранившейся в стерильном подземелье глубоко под ногами примарха, в самом сердце дворца.
«Нет, не дворца. Это уже не дворец, а крепость».
Дорн был создан, чтобы повелевать, чтобы помогать отцу в его неустанных стремлениях, создан, чтобы принимать трудные решения. Он был примархом, одним из двадцати в Галактике. Его гены вылепил гранд-архитектор человечества, величайший инженер генетического кода. «Многое нужно Империуму, но больше всего ему нужна способность себя защитить и способность напасть тогда, когда это диктует необходимость. Вот почему я дал ему двадцать острых клыков».
В нападении нет ничего сложного. Телесной мощью с Дорном могли сравниться лишь двадцать человеческих существ: его отец и девятнадцать братьев. По мнению Дорна, настоящее мастерство заключалось в том, чтобы знать, когда нападать не следует. Его дед, старый аристократ с Инвита, патриарх ледяного улья, преподал ему эту истину.
Дорн был седьмым из потерянных и вновь обретенных сынов. К тому времени, когда армия его отца обнаружила Рогала, он уже стал полновластным вождем системы, правя Инвитом во главе Дома Дорна. Дед скончался сорок зим назад, но новый вождь все еще укрывался его старинным меховым плащом. Люди Дорна называли его «Императором» до того дня, пока истинное значение этого слова им не растолковала тысяча возникших в небе Инвита боевых кораблей. Дорн вылетел на встречу с отцом на «Фаланге» — единственном корабле против тысячи, но что это был за корабль! Не судно, а настоящая крепость. Император был впечатлен. Дорн всегда отличался мастерством в возведении крепостей.
Вот почему Дорн прибыл на Терру со своим прародителем и властелином. Из любви, преданности, покорности, но более всего по «необходимости» — чтоб у Сингха язык отсох! Небо перевернулось, и с черной изнанки выплеснулся Хаос. Пала ярчайшая из звезд — и немыслимое, святотатственное стало непреложным фактом.
Империум атаковал сам себя. Главнокомандующий, по причинам, которые Дорн не в силах был вообразить, восстал против собственного отца и обрек его армию на тотальную войну. Эта война, без сомнения, придет и на Терру.
Война придет. И Терра должна быть готова. Дворец должен быть готов. Отец попросил Дорна, в качестве личного одолжения, отправиться на Терру и подготовить ее к войне.
Никто лучше его не справится с работой. Никто не построит более надежных укреплений. Дорн и его Кулаки, назначенные преторианцами Императора, смогут отразить любую атаку.
Палаты дворца вокруг Дорна были безмолвны, стены уходили глубоко в земную твердь. Лишь издали слышался приглушенный, вечный гул Астрономикона. Дворец, защищенный и обезличенный Дорном, венчал этот мир, как корона из мрака.
Рогал Дорн построил множество непревзойденных цитаделей: город-крепость на Завамунде, Галлантскую колонну, донжоны вдоль Рутанского Пути. Все они были неприступными бастионами, твердынями, из которых лорды-губернаторы управляли провинциями. Но эта работа стала для него самой важной — и самой трудной. Сделать ее все равно что погасить солнечный свет или осушить море. Воплощение триумфа его отца, вечный памятник Единству был погребен в уродливом, грубофункциональном защитном саркофаге.
И все это из-за Хоруса, первого среди сыновей, разжигателя бессмысленной вражды.
Дорн услышал треск камня под ногами. Он опустил глаза и всадил свой кулак, имперский кулак, в каменную плиту парапета. Примарх еле почувствовал удар, а блок разлетелся в пыль.
— Милорд, все в порядке?
Архамус ходил за ним по пятам с самой чертежной палаты. Не столь вспыльчивый, как Сигизмунд, Архамус возглавлял свиту примарха.
