Йен Дуглас - Лик Марса
— Девора, — спросил Александер, — есть «зеленый» для всех зарядов.
— Есть.
— Полевой группе доложить о готовности, — скомандовал Александер.
— Все готово, доктор, — отозвался Эд Поль.
— Чисто, — добавил Луис Вандемеер.
— Готов, — сказал Кеттеринг.
— Готова, — доложила Дружинова. — Консоль заряжена и готова к стрельбе.
Александер еще раз окинул взглядом участок. Все четверо археологов находились достаточно далеко от места взрыва — площадки двухсотметровой ширины у подножия Крепости, прямо в тени изъеденного временем Корабля.
— О’кей. Си-один, Си-один, я — Поле-один, у нас все готово.
— Поле-один, я — Сидония-один, — отозвался в наушниках голос доктора Джейсона Грейвса. — Связь в порядке, заряд двадцать девять, участок двенадцать. Можете приступать.
Александер в последний раз взглянул налево, направо и за спину, проверяя, свободна ли рабочая площадка.
— О’кей, — сказал он Дружиновой, — рви!
Русская-археолог коснулась зеленого огонька, моргавшего на полевом дисплее. С резким металлическим «клак!» почва в трех местах под Крепостью взвилась в воздух тремя миниатюрными красными гейзерами.
Улыбнувшись, Александер покачал головой. За две прошедшие недели он так и не привык к тому, что взрыв здесь совсем не похож на взрыв. На Земле три подорванных только что заряда произвели бы ужасный грохот. Но земная атмосфера в шесть тысяч раз плотнее марсианской, и здесь звук передается настолько плохо, что ухо улавливает лишь самые низкие тона. Три взрыва вместе прозвучали не громче, чем лязг крышек мусорных баков, однако археологов интересовало не распространение звука в атмосфере. Гораздо интереснее было то, как его волны распространяются в толщах холодного, слежавшегося марсианского реголита и вечной мерзлоты.
— Давай посмотрим, — сказал Александер Кеттерингу.
— Пока ничего нет, — отозвалась Дружинова, глядя на экран.
Александер взглянул на часовое табло шлемофона. Он чувствовал, что жутко устал. Может быть, удастся, с попущения Господа и рейсовых лобберов, сделать еще одну серию, и тогда можно считать что день — вернее, сол — прошел не зря. По марсианскому солнечному было уже 16:35, а солнце в Сидонии в это время года заходит около двадцати.
Крэг Кеттеринг поднял взгляд от панели томографа.
— Дэвид, — спросил он, — так что там у вас с этой су…
Александер рубанул воздух облаченной в перчатку рукой. Хотя Кеттеринг и говорил по прямому каналу «скафандр — скафандр», до микроволновой антенны «Сидонии-1» отсюда было всего около мили. Вполне возможно, что все их переговоры на базе прослушиваются — а то и записываются на предмет последующего анализа и обсуждений.
— …сударыней Жубер? — поправился Кеттеринг.
— У нас — прекрасные профессиональные, рабочие отношения, — как можно более нейтрально отвечал Александер.
К чести Кеттеринга, тот не расхохотался вслух — а если и расхохотался, то успел вовремя отключить микрофон. Ни для кого не было секретом, что с момента прибытия на Марс Александер с Жубер не разговаривали, несмотря на весьма романтические отношения на борту «Полякова».
Вначале Александер полагал, что она расстроена тем внезапным появлением морских пехотинцев в «штормовом погребе», но по прибытии на Марс убедился, что дело тут в чем-то ином.
Конечно, когда Александер с морскими пехотинцами приземлились прямо в Сидонии, Жубер разозлилась. Сама она прибыла из ущелья Кандор первым же лоббером, вместе с солдатами Иностранного легиона, возвращавшимися из своего короткого рейда к экватору. И, едва прибыв, обрушилась на всех, точно ураган, цитируя инструкции, требуя ежедневных отчетов и даже высказавшись в том духе, что все американские и русские ученые подчинены ей, как главе экспедиции ООН. Тон ее мог превращаться из крайне любезного в повелительный с быстротой молнии.
Александер начал подозревать, что связь их во время долгого перелета возникла в силу одной из двух причин. Либо Жубер просто пыталась развеять скуку, либо, что гораздо хуже, хотела таким образом втереться к нему в доверие и что-нибудь вызнать. А когда вызнать ничего не удалось, отношения мигом исчезли, как не бывало. А он, Александер, выходит, так и не понял, чего она добивается.
Полученные им самим указания были ясны: с людьми из ООН обходиться вежливо, но не забывать, что они здесь лишь наблюдатели, а вся операция — полностью американская. Перед отлетом из Флориды на орбиту Александер имел беседу с самим Кеннетом Морроу, главой отдела безопасности министерства технологий. Первая марсианская обзорная экспедиция, хоть и являлась сугубо гражданской, на деле была полностью финансирована правительством и находилась под управлением Конгресса США и нового министерства технологий. Иными словами, ученые из ООН, прилетевшие на Марс на американско-русских кораблях, могли сколько угодно наблюдать и вести собственные работы (места на базах они фактически покупали у НАСА), но никоим образом не определяли политику исследований и не имели никаких прав распоряжаться. Александер, будучи старшим археологом американской группы, подчинялся только доктору Джейсону Грейвсу, как главе сидонийской миссии, и тем, кто управлял экспедицией на Земле.
Однако все это ничуть не помешало Мирей Жубер поднять всех на уши. Уже более недели, пока Александер проводил работы, она требовала ежедневных отчетов, доступа к заметкам группы, проводящей обзор, доступа на планерки и даже — права прослушивать радиопереговоры. Политика…
Политиков Александер не любил еще сильнее, чем военных, — особенно когда политика сталкивалась с археологией. Давно известно, что если мешать науку с политикой, не выйдет ничего, кроме неприятностей. Как археолога, Александера в первую очередь занимали факты. А вот политиков как раз факты чаще всего и не устраивали…
Он до сих пор не мог без содрогания вспоминать о своей работе в Египте.
Египтология, самая выверенная, правильная и упорядоченная из наук, на рубеже века пришла — не могла не прийти — в совершеннейший беспорядок. Более ста лет археологи и историки были твердо убеждены в точности египетской хронологии — и, в частности, в том, что комплекс в Гизе (три больших пирамиды, шесть малых, Сфинкс и прилежащие к ним насыпи, дороги, храмы и гробницы) надлежит относить к Четвертой династии. Например, Великая пирамида, самая большая из трех, бесспорно, считалась построенной фараоном Хуфу, правившим Египтом с 2590 по 2567 год до н.э., тогда как Сфинкс был вырезан из камня Хафре, его братом, преемником и строителем второй по высоте величайшей пирамиды.
Все эти представления рухнули в последние сорок лет — или около того. Великую пирамиду ассоциировали с Хуфу, основываясь на записках Геродота, уже уличенного до этого в других неточностях. А некоторые из маркировок на камнях пирамиды почти наверняка были сфабрикованы гораздо позже, в XIX веке, и не кем иным, как их первооткрывателем, искателем приключений, которому нужно было что-то предъявить тем, кто его финансировал. Сфинкс же, как выяснилось в девяностых годах XX века в результате геологических исследований, явился на свет задолго до Хафре: скульптура имела на себе явные следы дождевой эрозии, а осадков в количествах, необходимых для оставления подобных следов, в Гизе не выпадало с тех пор, когда до рождения Хафре оставалось еще восемь тысяч лет.
Египтология не была основной специализацией Дэвида Александера. Однако то, в чем он был мастером, сонарно-съемочная томография, имело к этой высокоспециализированной и крайне бюрократичной ветви археологии прямое отношение.
Технологии этой было уже более полувека Устраиваем подземный взрыв, улавливаем отраженные и рассеянные находящимися под землей постройками звуковые волны, а затем при помощи компьютера «рисуем» сонарное изображение того, что лежит под песком, илом, землей или водой. Оборудование Александера отличалось от старых моделей в основном сложнейшими программами, наделенными «искусственным интеллектом», которые и создавали изображения. Три отдельных, но одновременных взрыва, подобно источникам света, позволяли компьютеру «Хонивелл Талус 8000», установленному на «Сидонии-1», создать трехмерную голограмму. Все, менее плотное, чем сплошной камень, на дисплее томографа выглядело прозрачным, и погребенные под землей помещения, стены, даже отдельные скелеты отображались на нем поразительно детально.
Александер участвовал в египетской экспедиции 2037-го, финансированной Американским музеем и Смитсониановским институтом. После трех недель работ на плато Гиза он объявил об открытии изумительного, доселе неизвестного лабиринта подземных ходов и помещений, включая давно не работавший водопровод, питаемый водами Нила, пролегавший на глубине тридцати метров под Сфинксом и ведший к анфиладе комнат глубоко под самой Великой пирамидой. Столь сложная постройка и титаническая величина комплекса и вдохновили его на уверенное заявление: найдены неопровержимые доказательства того, что комплекс в Гизе построен до эпохи Четвертой династии.
