Максим Замшев - Избранный
– Ну что, расскажешь старику, как теперь загуливает молодежь?
Марина изумленно подняла на отца свой темный, выразительный взгляд, от которого некоторые мужчины сразу же теряли голову.
– Ты это о чем?
– Ну как же. Помнится, ты собиралась отомстить своему распрекрасному кавалеру и загулять по полной программе, как твои подружки изволят выражаться. Вот я и спрашиваю: как прошел запланированный загул? Разрешаю без подробностей…
– А… Я передумала. Решила все-таки дать своему распрекрасному кавалеру, как ты изволишь выражаться, шанс исправиться.
Нежданов размешивал сахар в чашке и так сильно два раза задел ложкой о края, что часть жидкости пролилось на блюдце.
– Что ты, папа? Осторожней, обваришься!
Марина поднялась и хотела вытащить из-под чашки блюдце, почти до краев заполненное чаем, но отец остановил ее.
– Не беспокойся, доченька. Просто я налил слишком полную чашку.
Нежданов аппетитно откусил от только что сделанного им бутерброда и знаком показал дочке, чтобы она приступала к чаепитию. «Она все-таки виделась с ним».
Марина кончиками пальцев с длинными накрашенными ногтями взяла кусочек хлеба, положила на него сначала колбаску, потом сыр, все это отправила в рот.
Ночная беседа за чаем свелась к тому, что Марина с воодушевлением, как о долгожданном сюрпризе, рассказала отцу о том, что Климов буквально на ее глазах был отправлен в командировку в Париж и она, памятуя отцовские пожелания, упросила любимого сфотографировать урну с прахом Махно. Борис Аркадьевич всячески изображал радость от услышанного, часто прихлебывал из чашки, чтобы скрыть испуг. Девушка ощущала, что отец как-то не так воспринимает ее рассказ, но не могла понять почему. Ведь он сам просил ее не пропустить момент, когда Алексея пошлют в парижскую командировку, и вот теперь, когда все таким чудесным образом сошлось, только изображает радость, а внутри у него из-за этого нехорошо. Но в чем причина? Спрашивать отца Марина не хотела. Если уж он что-то задумал скрыть от нее, то выяснять бесполезно.
Всю ночь Марине снились Климов, отец, какие-то конники, тачанки, она ворочалась, постанывала и проснулась с больной головой. Пробуждение было столь неожиданным, что она, еще частично находившаяся во власти сна, поначалу не могла понять, где находится и кто она вообще такая. А ярко-красная наволочка так напугала ее, что ей померещилась кровь.
Минут пять Марина лежала не шелохнувшись, приходя в себя. Вскоре сердце стало биться в обычном ритме, все возвращалось на свои места, и первоначальный ужас окончательно отступил. Нос почуял аромат свежесваренного кофе, проникающий сквозь щели между дверью и стеной, заполняющий собой комнату, смешивающийся с другими запахами утра. Отец как всегда орудовал на кухне, готовя завтрак для своей обожаемой девочки. Мысль о нем сразу напомнила о вчерашнем позднем чаепитии и странной, суетливой, неестественной реакции на всю необычную и, как казалось Марине, очень веселую и праздничную историю с отъездом Алексея в Париж.
Борис Аркадьевич встретил ее широкой улыбкой. Он неизменно улыбался, видя дочь по утрам, словно ее появление служило залогом тому, что все будет в порядке. На его затылке привычно была натянута резинка из-под очков, с которой он никогда не расставался и всячески сопротивлялся уговорам дочери заказать нормальные очки, которые держались бы на носу без всяких дополнительных приспособлений. В длинной расчесанной бороде седые волосы соседствовали с темными, а линия усов имела замысловатый изгиб.
– Ну что, будущий твой благоверный знать о себе не давал?
– Ты же знаешь, я сотовый на ночь выключаю. Может, и прислал уже сообщение. Потом посмотрю. Очень кофе хочется…
– Садись, голубушка. Все готово.
– Послушай, папа. Можно я тебя спрошу кое-что? – Марина решила пойти на некоторую хитрость ради установления истины. – Как ты относишься к Алексею? Только по-честному. Мне интересно.
– Конечно, по-честному. Я тебя разве когда-нибудь обманывал?
– Отвечай! Я тебя знаю. Ты обожаешь меня заговаривать и сбивать с толку.
Нежданов хмыкнул в усы.
– Честно говоря, не так просто ответить на твой вопрос. По большому счету, как я к нему отношусь, не должно тебя волновать.
– Это еще почему?
– Да потому, что мне с ним не жить, детей не растить. Главное, как относишься к нему ты…
– Вот видишь. Ты опять меня забалтываешь. Я уже не маленькая.
Марина попробовала надуться, но у нее получилась только непонятая гримаса, ничего не выражающая.
– Не надо морщиться так. Морщины прежде времени появятся. Я не забалтываю тебя. Я скажу тебе, если ты хочешь.
Марина вся превратилась в слух. Ей мнилось, что из слов отца она выудит причину его вчерашней растерянности.
– Алексей – отличный парень. Крепко стоящий на ногах. Умница. Он умеет себя вести. Я думаю, что он надежный товарищ. Будет тебе замечательным мужем рано или поздно, образцовым отцом, но никогда не сможет тебя любить так, как ты его. И ты здесь не в силах что-либо изменить. Это человек с внутренней тайной. Он всю жизнь будет разгадывать себя, тихо терзаться, чудить даже. Ему эта тайна всегда будет важнее всего остального. Таких людей не очень много. Их многие любят, сами они легко отвечают на любовь. Но длительная привязанность к кому-то, всегда переходящая в зависимость, для них невозможна по определению. Дальше говорить?
– Дальше не надо. Лучше бы ты молчал, – досадовала Марина. – А почему ты вчера так расстроился, что Алексей в Париже? – Этот вопрос девушка задала отрывисто, настаивающим тоном, хотя была уверена, что настоящего ответа не дождется.
– С чего ты взяла? Я очень рад. Наконец-то у меня будет хороший снимок надгробия Махно.
– Я тебе еще самого главного не сказала. Знаешь, кто Алексея в Париж отправил?
– Ну?
– Дядя Саша.
– Да ты что? Причем здесь он?
– Так дядя Саша назначен новым главным в газете, где работает Алексей.
– Вот это да. Неожиданно. Надо позвонить ему и сказать, чтобы впредь моего будущего зятя не отправлял никуда без моего ведома, – Борис Аркадьевич хохотнул.
Марина большими глотками допила кофе.
– Интересно, что ты впервые назвал Алексея своим будущим зятем именно тогда, когда сам почти переубедил меня связывать с ним свою жизнь.
– Да ты что? Не вздумай. Он – твоя судьба. Забудь, что я тебе только что наболтал. Это стариковские штучки. Но все же скажи, какой Сашка пострел! Прямо взял и в один миг человека за бугор отправил. Даже переночевать дома не дал. Вот стервец…
К последним словам отца Марина не прислушалась, задумавшись о чем-то своем. Борис Аркадьевич незаметно вышел в коридор. Ему нелегко дался разговор с дочерью. Владеть собой становилось все труднее. Только она что-то заподозрит – все пропало. Его поведение, речь, манеры не должны ничего выдать. Как легко было соблюдать конспирацию в то время, когда его жизнь в Организации и его частная жизнь не соприкасались! Всю ночь он думал, почему Беляков так нагло соврал ему, сказав, что ошибочно угаданный им человек еще не улетел, и он успеет исправить ошибку. Ведь когда состоялся их разговор, Климов действительно еще был в Москве. Что помешало Белякову исполнить его, старшего по Организации, приказ? «Что ж! Первая моя карта уже бита. Но у меня еще немало козырей в запасе. Все-таки Марина-то здесь. Не уехала с ним! Это мой шанс».
Мысли в его голове крутились с бешеной скоростью.
2
Геваро жил на острове Сен-Луи. Этот спрятавшийся за знаменитым Ситэ и соединенный с ним мостом остров ценили настоящие парижане. Здесь еще осталось немного старого Парижа, с запахом кофе по утрам, с разносчиками газет, с прогуливающимися пожилыми семейными парами.
Квартиру с видом на набережную Геваро унаследовал от отца, державшего в достопамятные времена большой магазин, в котором продавался самый лучший в городе шоколад. Семейное дело Геваро не подхватил, торговля шоколадом его совершенно не занимала, и поэтому сейчас магазина имел других хозяев. Сделка о продаже магазина выглядела крайне невыгодной для продавца, но Геваро был несказанно ей рад. Это позволяло ему наконец освободиться от огромного количества хлопот, связанных с таким прихотливым делом, как торговля.
С детства Геваро сохранял стойкую ненависть ко всему сладкому.
После ранения он страдал бессонницей, но не в том ее классическом проявлении, когда любой скрип и шум может напрочь уничтожить даже намек на дремоту. Он мог всю ночь балансировать на грани сна и яви, при этом сохраняя ясность мысли, но отнюдь не силу в конечностях. Что-то тяготило старого полицейского, изъедало его, не давало спокойно доживать свой богатый на приключения век. На его жизни когда-то завязался маленький узелок, ему бы давно забыть про него, успокоиться, но, видно, только когда он развяжется, вернется и нормальный сон и покой.
После вчерашних ночных приключений со стрельбой, слежкой и прочим можно было предположить, что он совсем не уснет. Но не тут-то было. Геваро почивал на редкость крепко и проснулся с таким ощущением, что помолодел лет на двадцать. Не то чтобы мучившее его, мешавшее ему исчезло, скорее пришло что-то новое в жизнь, замершую на время, освежило ее, заставило собрать в кулак все, что еще оставалось в запасе.
