Алексей Прозоров - Белый Волк
— Можно?
— Конечно, — не стал возражать Белокотов.
— А интернет есть?
— Еще километров пятьдесят должен быть. Потом из зоны покрытия выйдем.
— Ну, за полчаса успею, — открыл он крышку компьютера… И где-то в его галлюцинациях девочка увидела, как волк, приподняв лапу, попытался нажать на кнопки несуществующей клавиатуры. — Как тут поисковик включить?
— В правом верхнем углу в окошке запрос набери.
— Вижу, гугл… — Еремей ненадолго задумался, как лучше спросить, потом набил: «Погиб профессор». И чуть не крякнул от вывалившейся ленты новостей: — Вот козлы! Только штаны за казенные деньги просиживать умеют.
— Ты чего? — стрельнул взглядом на экран Белокотов, отвернулся, снова стрельнул: — Не понял… У нас что, внезапный мор на профессуру случился?
Он проехал еще метров триста — и внезапно затормозил, свернул на обочину, выхватил ноутбук из рук Варнака, забегал глазами по экрану, открыл одну ссылку, вторую, третью. Лицо его пошло пятнами, от тела запахло мускусом, голос осип:
— Подожди… Ты хочешь сказать, что это не случайности?! Что на меня охотятся? Меня хотят убить?
— С чего ты взял, Костя?
— Ни хрена себе — «с чего»?! Ты меня совсем за дурака держишь?! Ты сам-то посмотри, что тут наоткрывал от безделья! «Сброшен с лестницы профессор химии и биоорганики Александр Шкроб». «Убийца профессора Проскуряковой не найден». «Зарезан кухонным ножом профессор-математик МГУ Вячеслав Федоров». «Зарезан кухонным ножом профессор Николай Валягин». «Бесследно исчез известный ученый-химик профессор Сергей Бахвалов». «Профессору Бугаенко неизвестные проломили голову». «Убит профессор Артемьев». «Отравлен Сергей Вовк, доктор технических наук, лауреат Государственной премии». «Профессору Чичурину проломили череп». «Найден мертвым известный генетик Леонид Корочкин». «Погиб физик-ядерщик Аркадий Муллин». «Убит известный специалист по вопросам ядерного вооружения Александр Пикаев». «Убит профессор Бияков». «В машину профессора Бажанова врезалась иномарка, ученый скончался». «Профессор Страчунский убит в своем номере». «Забит битами микробиолог профессор Валерий Коршунов», «забит битами профессор Брушлинский», «убит профессор Дружинин». Убит, зарезан, зарезан, убит, найден мертвым, забит хулиганами. Они же… Они же не от старости в постельке скончались! Это же… — Он пролистал страницы ссылок. — Это же десятки убитых! Много десятков. У нас что, миллион профессоров в стране, чтобы именно с ними постоянно смертельные случайности происходили? Ой-ё-о-о…
Он схватился руками за голову, закрыв глаза и слегка покачиваясь.
— А я все думал: что за невезуха? — уставился он на Ерему. — То хулиганы, то подставлялы, то стреляют, вино подменяют… Это же ты, только ты меня уже три раза в последний момент от смерти спасал! Если бы не ты, меня бы тоже… уже нашли. Что же это творится-то, Рома? Какого черта это творится?! Они что, Рома, будут за мной гоняться, пока не убьют?
— Выловим раньше, — пообещал Варнак.
— Так ведь это только профессура у тебя в поиск вбита. А если по академикам поискать? Или просто научным работникам?
— Что же нам теперь, не жить, что ли? — отобрал ноутбук Еремей и закрыл крышку. — Прорвемся, не впервой. Нас хоронить любителей всегда хватало. Да только обломались жестоко все до единого.
Однако огромный список убитых ученых поразил его не меньше Белокотова. Ведь это только те, что попали в широкое обсуждение и в печать. А сколько еще тихо похоронено в грудах полицейских сводок? Сколько благополучно списано на несчастные случаи или на болезни? Судя по всему, контора Сергея Васильевича со своей работой ни хрена не справлялась!
Хотя, конечно, с другой стороны — Варнак не знал, сколько покушений удалось предотвратить. Может, не будь конторы, счет убитым ученым шел бы не на десятки имен, а на многие сотни.
— Костя, поехали. Не бери в голову. Твоя безопасность — это моя забота. Пока, вроде, до тебя еще никто не добрался. Ты только у авторынка за перекрестком притормози, я схожу монтажку куплю.
— Зачем? На московской трассе ремонт шин на каждом углу.
— Хорошо подобранная монтажка, Костя, — потягиваясь, пояснил Еремей, — одним ударом легко ломает руку или ногу, или сносит череп. Но за оружие при этом не считается. Так что настоятельно рекомендую. Чего-то после твоего интернета мне без монтажки стало очень уныло…
К счастью, за время поездки с ними никаких неприятностей не случилось. Около полуночи, когда волк из галлюцинаций Еремея уже давно спал, рыжий «Паджеро» закатился во двор за девятиэтажкой и приткнулся бампером к столбу. Мужчины вместе вошли в подъезд, поднялись на четвертый этаж, вышли из лифта на площадку.
— Ну что, рад знакомству, — протянул руку Белокотов. — Если что — звони, заходи. Всегда буду рад. И вообще…
— И я рад. Ни о чем не беспокойся, Костик. Все будет хорошо.
— Я постараюсь…
Еремей вернулся в лифт, поднялся наверх.
— Тада-да-да-ах!!! — с громким хлопком открыл перед ним банку джин-тоника Игорь, облаченный в джинсы и тельняшку. — С возвращением воскресшего! Извини, шампанского не было.
От острого спиртового духа, едкого запаха хинина и шипения пузырьков Варнак даже проснулся, отпрянул назад и уперся спиной в лифтовую дверь.
— Ты чего? — встревожился десантник. — Качает?
— Утром из больницы, забыл? — по стеночке обошел банку тоника Еремей. — А как ты угадал, что я в лифте?
— А камеры на этаже зачем? Все видел, все слышал… Ты давай, аккуратнее, — забеспокоился он, открывая дверь. — Проходи. Что, слабость? Есть хочешь?
— У тебя что, есть еда?
— Пельмени. И не просто пельмени, а с кетчупом!
— Коли так, то давай.
— Вот сюда, сюда, на диванчик, — поддержал его Игорь. — Садись. Сейчас сварю. Тоник, как понимаю, тебе нельзя? Ладно, тогда кофейку сделаю.
Он ушел, прихлебывая из шипящей банки, и Варнак наконец смог с облегчением закрыть глаза, положить голову на лапы и снова погрузиться в сон, оберегаемый от возможных напастей треснутой бетонной плитой, что отгораживала уголок под лестницей диспансера от прочего мира. Телевизор ему ничуть не мешал, выстрелы из черно-белого вестерна настолько отличались от настоящих, что не вызывали в памяти никаких ассоциаций.
Еремей посмотрел на руки. Вроде, нормальные. Однако подбородок явственно ощущал теплую густую шерсть лап, на которых лежала его голова. Из интереса он приподнял лапу — и она шевельнулась. Причем рука осталась неподвижной.
— Неплохо, — скривился Варнак. — Я уже умею отличать одну от другой.
В этот момент волк мотнул головой из-за зачесавшегося уха — и Еремей невольно повторил его движение. От неожиданности вскочил, ударился о бетон, тут же опустился обратно, потер затылок, посмотрел наверх. Потолок был высоко. Однако голова болела по-настоящему.
«Кажется, с этим нужно быть поосторожнее…» — одновременно подумали сразу два существа по разные стороны реальности.
— Все, пельмени варятся! — вернулся в комнату Игорь, поставил на стол чашку кофе, сунулся под подоконник, вытянул из тайника толстую пачку купюр, зашуршал деньгами. — Так, месяц больничного с производственной травмой, аванс еще за месяц, э-э-э-э… Э, ладно! Еще десятку для поправки здоровья. Вот, сто тысяч. Недельку отдохни, подкрепись. Покушай нормальной еды в ресторанах, а не моих пельменей, с матерью встреться. В общем, как положено. В ближайшие дни клиенту ничего не грозит. Надеюсь, теперь ты не станешь читать мне лекции о суевериях Зоримиры? А потом все как прежде. Ну, и самое интересное: в середине следующей недели покажешься моему работодателю. Ты только это… Крышу заранее гвоздями прибей.
Игорь многозначительно подмигнул и побежал накладывать пельмени.
Свободная неделя пригодилась Еремею очень и очень сильно. Ему было не так-то просто привыкнуть к тому, что, когда волк рвет крысе голову — горячая кровь струится словно ему прямо в рот, он ощущает ее тепло, соленость, липкость. Равно как волку было странно ощущать на языке вкус пельменей, бифштекса или жареной рыбы. При том, что реально он этого не ел никогда в жизни и даже не знал об их существовании, при том, что эта еда всего лишь мерещилась — как и то, что он вдруг стал двуногим и высоким.
Поначалу у человека даже возникало желание сдаться: вызвать скорую, запросить у докторов лекарство, которое избавит от безумия, сделает мир прежним — простым и привычным. Обколоться, отключиться, забыться… Но волк, мучаясь не меньше его, стоически переносил это раздвоение, был полностью уверен в себе — и часть этой уверенности передавалась и Варнаку, и он все оттягивал, оттягивал звонок, надеясь самостоятельно справиться с болезнью.
А потом пришло привыкание. Самое обычное, обыденное привыкание. Зная, что крыса не попадает к нему в живот — Варнак стал куда спокойнее относиться к звериной охоте. Воспринимал ее как картинку в телевизоре. В работающем тихим фоном телевизоре, стоящем в углу комнаты и не мешающем заниматься своими делами. Небольшая часть реальности, внутри которой происходят самостоятельные, никак не связанные с ним и не очень важные события. Он привык к бегу, к движениям, к жизни волка, как к своему дыханию, как к движениям рук и ног. Конечно, о них можно задуматься, обратить на них внимание, ими можно управлять. А можно забыть — и они вполне уверенно, самостоятельно выполнят все, что нужно, не нуждаясь в особом понукании. Человек дышит, не задумываясь об этом, и ходит, не задумываясь, как это делать. Мастерит что-то руками, не вникая в точность движения каждого пальца. Так и Варнак привык к тому, что после комы и пережитого шока ему теперь постоянно мерещится волк, который живет где-то рядом, где-то внутри. Зверь занят своими заботами, радуется своим удачам, ест и спит, дружит с девочкой. Но жизнь, мир этого волка никак не пересекается с реальным миром Варнака. И ничуть ему не мешает.
