Роман Злотников - Леннар. Книга Бездн
Количество народу на улицах тоже возрастало, равно как и увеличивалось количество стражи, конной и пешей. Конные — с белыми бантами на груди, пешие — с лиловыми. Все при оружии, молчаливые, сосредоточенные. Все чаще стали попадаться глашатаи, занявшие позиции на перекрестках и выкликавшие: «Все на площадь Гнева, добрые горожане и гости города! Все — на площадь Гнева!»
Энтолинера выглянула из-за полога и негромко спросила у альда Каллиеры, следовавшего верхом на взмыленном осле рядом с фургоном королевы:
— Что, альд… разве сегодня какой-то праздник?
— Что-то не припомню, — отозвался он. — Да еще глашатаи, зазывающие горожан на площадь Гнева… Ничего не понимаю. Как бы не оправдались худшие мои предчувствия.
Королева ничего не ответила. Она понимала, что находиться в неведении им осталось совсем недолго. Нестройный глухой шум, раздававшийся где-то впереди и напоминающий шум прибоя, волн, разбивающихся о прибрежные скалы, — становился все более отчетливым. Энтолинера замерла, сложив руки на груди и беззвучно шевеля губами… Страха не было, нет, но безотчетная, черная тревога не отпускала. Что-то впереди…
Храм! Храм, коварный Гаар, Стерегущий Скверну, не обошлось тут без твоей тяжелой руки в небесно-голубом священническом рукаве!..
Площадь Гнева была самым просторным открытым пространством в Ланкарнаке. С одной стороны ее ограничивала каменная набережная реки Алькар, уставленная изваяниями птиц, символов правящей династии, с воздвигнутой тут же величественной колонной Гламоола, самого великого Гонителя Скверны и легендарного основателя ланкарнакского Храма. Как реки в просторное озеро, в площадь Гнева впадали две широкие улицы, застроенные величественными дворцами знати, с роскошными портиками, колоннами, резными фасадами. Лишь с одной стороны площадь Гнева была совершенно доступна, и именно отсюда открывался вид на громаду Храма. Ближние подступы к Храму и площадь Гнева соединялись широчайшей Королевской лестницей, чьи величественные ступени (целых четыреста девяносто девять и последняя, Голубая, ступень Благолепия!) приняли на себя столько крови, как ничто в Ланкарнаке: ни хлюпающие грязи бедняцких кварталов в богатом пьяной поножовщиной предместье Лабо, ни мостовые у дворцов аристократов, бывшие постоянной ареной стычек челяди враждующих между собой знатных фамилий; ни улицы предместья Урро, где при предыдущей династии один за другим были подавлены несколько восстаний еретиков, когда ручьи крови омывали первые ступени домов; ни даже сбитый грунт тюремных подземелий! Быть может, только рассохшиеся полы скотобоен приняли не меньше крови, чем широкие, светлые, с блестящими прожилками ступени Королевской лестницы, но там, в скотобойнях, лилась кровь отнюдь не людская…
По ступеням Королевской лестницы за многие столетия протащили множество людей, приговоренных к позорной ли казни или к торжественному аутодафе. Среди них были и холеные аристократы, и бедняки в таком рванье, что нельзя было и понять, во что они одеты, и бродячие философы, и служители Храма, отступившие от канонов веры, и гордые военачальники, и те, кто провозгласил себя пророками Ааааму и Голосом его на земле, и даже два короля. Но о последнем обстоятельстве предпочитали не вспоминать. Тем более что одним из королей, казненных на площади Гнева, был славный Орм IV, приходившийся правящей королеве прапрапрадедом, Повод для казни был все тот же: дескать, недостаточно последовательно и чисто блюл Благолепие и даже склонялся на путь ереси, назначив на ключевые посты в государстве явных носителей Скверны.
То, что было возможно во времена Барлара Святого — равенство с Храмом, — оказалось недопустимым при храбром, но недальновидном и вспыльчивом Орме…
Храм покарал короля. Ему отрубили голову, а потом согласно ритуалу приставили к обрубку шеи голову осла и в таком виде погребли. Голова осла была «коронована» связанными в виде обруча ветвями чертополоха, и с тех пор в народе возникло устойчивое выражение «корона Орма». Эта идиома была сопряжена с позором и смертью, и потому каждый король, правивший после бедолаги Орма, бледнел, слыша это словосочетание, и окончательно менялся в лице, если ему в опочивальню подбрасывали насаженную на пику окровавленную ослиную голову, увенчанную «короной» из чертополоха.
…Показался мост Роз. Альд Каллиера вертел головой. Посмотреть было на что: со всех окрестных улиц катились ручейки, стекаясь в одну огромную людскую реку. Пенными барашками выскакивали из гущи толпы головы, в разноцветных уборах или вовсе непокрытые, русые, черные, седые, огненно-рыжие. Страшный гам, нестройный ропот, разрозненные громкие крики, время от времени выталкивающиеся из общего шумового фона, — и на противоположном конце моста целый людской водоворот, закручивающийся вокруг величавой фигуры Ревнителя. Известное всему Арламдору храмовое одеяние, алый пояс и грозное оружие у пояса, а равно и то, что он сидел на БЕЛОМ жеребце, которыми позволено пользоваться только им, братьям грозного ордена, — все это разбивало толпу на две части, и покорные высшей власти людские массы, клокоча и свирепея, изливались на площадь Гнева. Альд Каллиера осторожно выехал из-за угла дворца Первого Воителя (командующего светской армией Арламдора) эрма Габриата, здания, находящегося на площади Гнева, и сказал:
— Проклятая чернь! До дворца мы можем добраться только через мост Роз! Площадь Гнева — направо, а королевский дворец налево!
— Можно вернуться вдоль реки в район Лабо и там перейти через мост Коэ, — заметила королева.
Альд Каллиера тотчас же вздыбился не хуже своего мускулистого осла, которому начальник гвардии вонзил в бока острые, уже залитые кровью шпоры:
— Через мост Коэ? Через эти грязные подмостки, заблеванные местными пьянчугами и загаженные их сбежавшим скотом? Ты с ума сошла, Энтолинера! — В запале альд Каллиера позволил себе фамильярность, хотя на людях он всегда именовал Энтолинеру так, как предписано этикетом. — Я предлагаю оставить эту игру в прятки и проехать через мост Роз к королевскому дворцу, как и полагается особе монарших кровей, — гордо и без оглядки на чернь!
— Альд, у них в руках шесты с окровавленными головами, — смертельно побледнев, сказала Энтолинера.
— И что? — Сегодня альд Каллиера, видимо, был особенно понятлив.
— Окровавленными ослиными головами…
— Да у них самих ослиные головы!.. — начал было альд Каллиера, но тут же, осознав, что было сказано, осекся.
Энтолинера же договорила:
— …с ветками чертополоха.
Каллиера натянул поводья, придерживая везущее его животное. На его обросшем жесткой щетиной лице появилось то же выражение, какое было у него во время путешествия в Эларкур, когда бешеный абориген швырнул в него закаленным черепком с целью раскроить голову. Наверное, он только сейчас уразумел смысл сказанного. А когда понял, то стиснул мощные кулаки с зажатыми в них поводьями и проговорил тихо, внушительно, хриплым баском:
— Как, бунт? Измена? Вот, значит, как? Стоит нам на несколько дней оставить столицу, как Храм немедленно взбунтовал горожан?
— Не говори этого, Каллиера, — попыталась остановить его королева, — и при чем здесь Храм? Ты же сам видишь, что храмовый Ревнитель пытается удержать толпу.
— Хотели бы — удержали. Тем более этот Ревнитель торчит там отнюдь не для того, чтобы удерживать всех этих бесчинствующих негодяев! — Альд говорил все громче, и кое-кто из находившихся неподалеку людей стал оглядываться и прислушиваться. — Тем более что не может же он своими двумя руками остановить это море! Если бы Омм-Гаар хотел, он послал бы не одного, а сотню, тысячу Ревнителей, и тогда все это стадо разбежалось бы от одного их вида! А значит, Стерегущего устраивает, что они шумят тут под самым его носом, на площади Гнева и близ ступеней Королевской лестницы, к которой в иной день никто из них не посмел бы даже приблизиться!!!
Альд говорил уже достаточно громко, не таясь. Гордому беллонскому аэргу претило изъяснять свои непричесанные мысли и мнения вполголоса, тишком, украдкой. Теперь на него смотрели не тайком, исподтишка, а — явно. Послышались голоса:
— Это альд Каллиера! Переодетый! Это он, он, нарушитель Благолепия!
— Значит, где-то поблизости и эта разряженная кукла, Энтолинера!
Альд грозно сдвинул брови. Энтолинера пыталась что-то сказать ему, но он, кажется, уже не слышал. Он пришпорил своего осла, налетел на группу бунтовщиков, из гущи которых торчали две пики с ослиными головами, и, перехватив мощной рукой древко, вырвал из рук того, кто держал. Прорезался длинный, тонкий вой кого-то помятого ослом Каллиеры. Альд подкинул пику в руке, разворачивая острием к толпившимся зевакам и провокаторам, и стал колотить ослиной головой по головам гнусного (как он искренне полагал) сборища. Ничего хорошего из этого не вышло бы. Кто-то схватил осла за поводья, кто-то уже резал ножом подпругу, кто-то кричал: «Ашмал, дружище! Пырни ему под ребра… под ребра ему!» Разозлившиеся буяны смяли бы и разорвали начальника королевской гвардии, если бы ему на помощь не подоспели другие беллонские гвардейцы. В том числе и тун Томиан. Общими усилиями они вытащили изрядно потрепанного и уже окровавленного Каллиеру из закипевшей толпы, а тун Томиан, которому, кажется, пошло на пользу происшествие с «амулетом» жреца смотрителя, быстро и негромко говорил Каллиере:
