Вся Урсула Ле Гуин в одном томе - Урсула К. Ле Гуин
Через некоторое время, правда, до него дошло, что она предлагала его подвезти, но он все равно упрямо шел от нее прочь. Срезая путь, он двинулся прямо через город и шагал очень быстро, размашисто.
Дома он еще некоторое время побродил по комнатам, чтобы быть уверенным, что она уже уйдет, когда он вернется. Когда же он наконец отправился в обратный путь — на этот раз вдоль ручья, а потом по тропке через Топь Макдауэлла, — то шел очень быстро и никого не встретил, хотя слышал, как в лесу перекликаются дети.
Ему стало немного не по себе, когда он вышел на Морскую дорогу, однако женщины нигде не было видно, да и вообще никого поблизости не было. Только пикап стоял и ждал его с грустным и терпеливым видом. Он сел в кабину, завел двигатель запасным ключом и сразу уехал.
Потерянные ключи он даже искать не стал. Пропали, и все.
Очутившись наконец в своей мастерской, он вдруг с благодарностью вспомнил об этой пожилой женщине и о том, как она пыталась помочь ему отыскать ключи и предлагала его подвезти. Он просто очень растерялся, когда она вдруг возникла с ним рядом, а он был уверен, что совершенно один. Вся беда с женщинами для него заключалась в том, что он не знал, как с ними разговаривать. Мужчины, если честно, порой пугали его гораздо больше, чем женщины, но с мужчинами он все-таки мог кое о чем поговорить, десять-двенадцать общих тем всегда находились: погода, как дела, ходил ли на рыбалку… Они задавали вопросы и, конечно же, отвечали на его вопросы, и он тоже на их вопросы отвечал, и все.
Но если нужно было завести разговор с женщиной, то он просто не знал, с чего начать; те самые десять-двенадцать тем, которые так хорошо «работали» в разговоре с мужчинами, здесь не годились. А женщинам всегда хотелось поговорить. И той женщине из последнего по Морской улице дома тоже хотелось поговорить. Хотя сперва она просто пыталась ему помочь, и пусть он в ее помощи совершенно не нуждался, но все же, особенно сейчас, отчетливо чувствовал ее доброту и дружелюбие. В общем, сейчас он думал о ней хорошо, по-доброму. Ему всегда нравился этот белый крепкий дом, и женщина тоже была солидная, крепкая, со светлыми седеющими волосами, похожая на свой дом. И она так по-соседски воскликнула: «Ой, мистер Уэйслер!» — когда узнала его. Возможно, она просто близорукая, а он стоял согнувшись, только что не на четвереньках, так что лица и видно не было. Очень мило с ее стороны было назвать его «мистер». Люди-то по большей части звали его просто Билл. И она к тому же произнесла это «мистер Уэйслер» не каким-то надменным тоном, а удивленно и радостно. Люди ее поколения всегда называли других «мистер» и «миссис», если знали этих людей только в лицо, если не были с ними близко знакомы. Когда ему приходилось называть свое имя, он всегда называл его полностью. И если бы он знал ее имя и фамилию, он бы непременно назвал ее «миссис». А ведь она сразу поняла, что он расстроен пропажей ключей, и ничуть на него не обиделась, а стала помогать в поисках. Очень милая женщина! Он испытывал к ней такую благодарность, что у него даже настроение поднялось; после разговора с ней он чувствовал себя приятно, этаким солидным джентльменом. Потеря ключей Билла более не тревожила, как не тревожило и то ощущение пустоты и одиночества, которое приносили ему морской ветер, песчаный простор пляжа и кланявшиеся ветру травы с острыми краями — то огромное пространство океанского берега, где он и потерял свой ключ.
У него имелась целая коробка ремешков из сыромятной кожи для подвешивания небольших кашпо, которые в Портланде по субботам шли нарасхват — его приятель Конрад продавал их в своем магазинчике на рынке. Билл повесил запасной ключ зажигания на такой ремешок и завязал петлю; потом развязал и повесил на тот же ремешок ключ от своей мастерской, снова завязал и повесил на пояс. Теперь-то найти будет легче — сразу два ключа на прочном сыромятном ремешке; к тому же и ключ от мастерской у него теперь будет с собой; раньше-то он его за отставшей доской прятал, потому что мастерскую сроду не запирал.
Песок, который Билл принес с пляжа в оранжевом ведерке, предназначался для внешней отделки садовых светильников — симпатичных цилиндров, внутрь которых вставлялись свечи; эти светильники тоже очень хорошо раскупались у Конрада в магазине под названием «Фонарики Песочного Человека». Люди готовы были за каждый по сорок пять долларов платить! Такая цена, правда, казалась Биллу чрезмерно высокой, поскольку для изготовления этих фонарей не требовалось ни особого умения, ни особой затраты сил, но цены назначал Конрад, а уж он-то знал, что делает. «Они слишком простые? Их скучно делать? Вот ты и считай, что тебе Платят за то, что тебе скучно их делать, старик!» — говорил ему Конрад. В его словах, безусловно, была доля метины, но Билл Уэйслер по-прежнему считал, что эти фонарики стоят никак не больше двадцати пяти долларов.
Он принялся за работу: если поверхность глиняного цилиндра пересохнет, то песок на ней держаться не будет, а ему нужно было обсыпать песком двадцать фонарей; в песке попадались темно-серые и кремовые частицы, золотом поблескивала слюда, мелькали черные крошечные осколки базальта и прозрачные крупинки кварца, перемолотого океанскими волнами. Если изготовление песка и есть основная задача этих гигантских валов, которые вечно набегают на берег, то уж в этом-то они настоящие мастера. Хорошо со своей работой справляются. Реки, правда, тоже умеют делать песок, особенно большие. Вот у реки Колумбии, например, очень неплохие песчаные берега, и он, проезжая на поезде, видел даже невысокие песчаные дюны на берегах Снейк-ривер. Но все-таки реки по большей части выносят на поверхность глину — тоже, правда, отличного «помола» — да еще ил и тину. Даже в их ручье Клэтсэнд-крик есть отличные карманы легкотекстурной глины, которую Билл и сам там не раз копал и, очистив, использовал для изготовления небольших горшочков и плошек под старинную терракоту. Холодные дырчатые цилиндры один за другим попадали на вращающуюся подставку, в его ловкие руки, и слова у него
