Отблески солнца на остром клинке - Анастасия Орлова
— Я чту его заветы, — тихо, но очень напористо произнёс скетх. — И следую его воле. Чрез кого ему являть её в Бытии, если не чрез цероса по крови и праву рождения? И если вы тоже чтите Первовечного более жизни своей (как и положено благонравному мужу!), то повинуетесь…
— Мне нет дела до вашего Первовечного, — перебил скетха окончательно вскипевший Астервейг. — Я его в глаза не видел!
— Вера есть не то, что требует доказа…
— Да замолчите уже, брат веледит! И палец свой опустите, на фреску поучающего Маурума вы всё равно не похо́дите! Вы предлагаете, — Астервейг перевёл бешеный взгляд на цероса, — разрушить один из религиозных устоев, а религия — это фундамент и мерило для простого народа! Вы заставите людей усомниться в верности того, во что они свято верили не одну сотню лет. И они усомнятся, а засомневавшись в одном, подвергнут сомнению и всё остальное, утратят единый для всех канон, каждый измыслит себе свой, и начнётся грызня за то, у кого этот канон вернее! Всё закончится бунтом, Найрим-иссан, потому что и основание власти цероса в конце концов станет для них сомнительным!
— Вы сгущаете краски, кир наставник, — мягко обратился к нему нагур. — Религия останется прежней, Первовечный — тем более. Даже служение амарганов не изменит своего пути и назначения. Преобразится лишь конкретный ритуал, но это, я полагаю, лишь порадует простой люд. Родителей амарганов — так точно.
— Народ твердолоб и закоснел в своих убеждениях, невозможно изменить одно, не поломав всё остальное!
— Твердолобы сейчас вы, кир наставник. — Нагур сверкнул извиняющейся белозубой улыбкой, словно ему пришлось подметить очевидное для всех, но не для Астервейга.
— Достаточно! — Церос положил ладони на стол, словно хотел опереться о него, поднимаясь со своего стула. — Я изначально сказал, что советоваться с вами в этом деле не намерен. Решение принято. Прежде о нём нужно известить владыку Варнармура, а после его зачитают на главных городских площадях. Нет причин для препирательств, достопочтенные киры.
* * *
— Ты уж прости, птичка, — по-доброму усмехнулся наёмник, прижимая напитавшуюся кровью тряпицу к разбитому носу и губе, — Что-то понесло меня спьяну. Обычно ж я не такой… Хотя теперь и не поверишь.
Тшера безразлично смотрела на него, подперев щёку ссаженным кулаком. Поздний вечер перетекал в ночь, столы пустели, в зале становилось всё тише, и уставший трактирщик уже начал бросать нетерпеливые взгляды на подравшуюся парочку, теперь вполне себе мирно сидевшую в самом тёмном углу за стойкой и уходить не собиравшуюся.
— Да не зыркай ты! — беззлобно цыкнул на него наёмник. — У меня за комнату наверху заплачено, могу тут хоть полночи сидеть, хоть всю ночь. Имею право.
Трактирщик красноречиво вздохнул и вернулся к протиранию кружек запсивленным полотенцем.
— Спасибо тебе, что пёрышки свои не достала, а то бы огрёб я не разбитую морду, а на семь смертей вперёд.
Тшера не ответила, как будто и не слышала вовсе, сидела на высоком табурете не шевелясь, облокотившись одной рукой о стойку, и смотрела на наёмника сквозь полуопущенные ресницы. С виду грозен — широкоплеч, коренаст, бородат, виски бриты на манер скетхов, но вместо татуировок — шрамы, а вместо косицы — богатый тёмно-русый хвост. В одном ухе серьга колечком, от другого когда-то давно и неровно то ли оторван, то ли откушен край, брови смурные, нос кривой — перебит минимум дважды, а сейчас, после удара Тшеры, ещё и припух. Но если вглядеться — лицо доброе, простое, а взгляд светлый, солнечный какой-то.
— А почему ж не достала-то? — спросил он, искоса поглядывая на Тшеру. — Перья-то? Я ж заслужил.
«Не по чину тебе мои перья».
Тшера молчала, но наёмник выжидательно на неё поглядывал и холода вассальского взгляда не пугался.
— Ты ж ничего не сделал, зачем Йамараны пачкать, — пожала она одним плечом.
— Ну, если б от тебя не огрёб, то… — усмехнулся наёмник и виновато развёл руками.
— Да не похож ты на насильника. Всё хмель, брага тут паршивая, вот и ударила тебе в голову, мозги набекрень свернула. А я её выбила. И Йамараны здесь ни к чему.
— Да уж, — хрюкнул разбитым носом наёмник, — ещё как выбила! Хорошо дерёшься. Эх, девка меня голой рукой уделала, вот срам себе устроил на четвёртом десятке, вояка!
— Хорошо драться с тем, кто сопротивляться не в состоянии, — покривилась Тшера. — Возьми. — Она протянула ему свежий платок вместо уже промокшего от крови.
— Неужто и зла не держишь?
«На тебя, дурака?»
— Держала б — здесь бы не сидела.
«Да и ты бы не сидел».
Наёмник помолчал, о чём-то размышляя.
— Меня Вирита́ем звать. А тебя как?
— Можешь называть Эр.
— Мужское ж имя-то, — удивился Виритай.
— Зато сказать будет нестыдно, если спросят, кто тебе морду разбил, — уголком губ улыбнулась Тшера.
Виритай негромко рассмеялся, одобрительно покачал головой: и то верно.
— Выпить хочешь? — спросил он.
— Я не пью.
— Совсем?
— Да.
Виритай состроил удивлённую мину.
— Нельзя вам, что ли?
— Можно. Просто я знаю, что такое мозги, свёрнутые набекрень паршивой брагой.
Виритай понимающе усмехнулся.
— И хорошо, когда к этим мозгам в придачу всего лишь руки, хватающие девок за мягкости, а не два пера-Йамарана, — закончила она.
— Зарубила, что ль, кого? — полушёпотом охнул Виритай.
— Голову без вины отсекла. — Губы Тшеры чуть задрожали, и чтобы скрыть это, она усмехнулась. — Попался под горячую руку. Под пьяную горячую руку. За такое при нынешнем церосе Вассалов вешают.
— А ты… как же?
— Ушла как?
Виритай кивнул.
— Нагур выручил. «Ну, потерял парень голову из-за девки, ну, случается». — Она горько ухмыльнулась, перевела взгляд с сочувственного лица Виритая в сторону. — Я в тот день прошла итоговые испытания и напилась. Крепко напилась, впервые в жизни.
— Праздновала? — понимающе уточнил Виритай.
— Если бы. Знаешь, как перед главной вассальской клятвой учеников испытывают? Выпускают на каждого стаю взъярённых гиелаков. У них — клыки, когти, слюни эти липучие, а ещё быстрота и прыгучесть. У тебя — ты сам и два Йамарана. Если не справляешься, бой останавливают. Начисленные баллы решают, принесёшь ты вассальскую присягу или нет. — Тшера вздохнула. — Мой… Кхм. Наставник Астервейг отравил меня перед самым боем — я дралась слепой.
Она бросила взгляд на Виритая, но по его лицу стало невозможно что-то прочесть — оно окаменело.
— Он поспорил с нагуром, что я справлюсь даже так, ослепшей. А я не справлялась. Меня почти разорвали. Я, хоть и обучена в Чёрном Братстве, но всего лишь из жил, костей и крови, и слепая против дюжины гиелаков — как бескрылая ворона против десятка котов.
